Всеволод Емелин - Götterdämmerung: cтихи и баллады

Хрустит на треснувшем бетоне
Под башмаком разбитый шприц.
На позабытом космодроме.
Пьет астронавигатор Пиркс.

Вокруг ржавеют звездолеты,
Шуршат пакеты из-под чипсов,
Дрожит стакан в руке пилота,
Кинжалом в горло входит виски.

Молчит застывший генератор,
Туман вонючий застит звезды.
Простите, астронавигатор,
Что мы умеем только ползать.

Он помнит старт с Альдебарана,
Двойное солнце на Ириде,
Где схоронили капитана.
Никто их больше не увидит.

Когда защита силовая
После атаки отказала
И били лазеры, сверкая
Над морем жидкого металла.

Качали вакуум насосы
Второй пилот кричал: “Спокойно!”
Жужжа, титановые осы
Рвались в отсеки сквозь пробоины.

Сочилась кровь из гермошлема
Не разберешь, кто мертв, кто ранен.
Наружу вырванные вены
Переплетались с проводами.

Оглохший радиолокатор
Антеннами хватает воздух.
Прощайте, астронавигатор,
Нам остается только ползать.

Он был бессмысленной ошибкой —
Отчаянный штурм Альдебарана.
Остались шрамы на обшивке.
Незаживающие раны.

Зачем вообще двойное солнце?
Зачем космическое пламя?
Для бюрократа и торговца
И менеджера по рекламе.

Зачем лететь быстрее света?
Чтоб обнаружить за кормою —
Родная синяя планета
Вдруг стала черною дырою.

Давно разбит иллюминатор,
Грязь в ваннах для анабиоза.
Отстаньте, астронавигатор,
Мы выбираем — вечно ползать.

Над холмом Боровицким собиралися тучи,
И за Троицкой башней загорался закат.
Расскажу вам, ребята, про трагический случай,
Это было недавно, а не сто лет назад.

Дамы в платьях вечерних, в смокингах
                                       джентльмены
Направлялись на вечер во Георгиевский зал,
Где жена президента исполняла Шопена,
И охранник суровый там ее увидал.

Рвались к мраморным сводам полонезы,
                                                      сонаты,
Бронза люстр отражалась в полировке перил.
И любовь завладела храбрым сердцем солдата,
И внимая сонатам, он ее полюбил.

А она с ним играла, словно кошка с мышонком,
Только муж отлучится, хоть на четверть часа,
То средь шумного бала ущипнет за мошонку,
То взъерошит внезапно вдруг его волоса.
По джигитским законам жена друга священна.
Он дружил с ее мужем, как в кино “Два бойца”.
И от этого ужаса он извелся совершенно
Стал задумчив и бледен, даже спал он с лица.

В дальнем горном ауле было много моментов,
Когда в схватке жестокой, в грозный час
                                                    роковой,
Он от вражеской пули защищал президента
Своей грудью широкой, как кремлевской
                                                          стеной.

Вот сверкают на солнце стремена и уздечки,
Полк кремлевский выходит на весенний
                                                          парад,
Но увял, словно роза, от коллизии вечной
Между чувством и долгом молодой бодигард.

Вышел из караулки, вспомнил мамку и тятю,
Глянул на купола Теремного дворца,
Подошел в тишине к Грановитой палате
И присел на ступеньку у резного крыльца.

Он достал пистолет в кобуре под предплечьем,
Выручай, милый брат, друг единственный мой,
На прощанье погладил свой подарочный
                                                        Стечкин
И прижал его дуло к левой мышце грудной.
Грянул выстрел, и тут же, с оглушительным
                                                            криком
Рвись, несчастное сердце, пой, кремлевский
                                                         шансон!
В равнодушное небо над Иваном Великим,
Словно черная туча, взмыла стая ворон.

Снова обыск в “Фаланстере”,
Снова сатрапы ликуют.
Оттепель ждали трудящиеся,
А оказалось, хуй им!

Как ласточки, сбитые с неба,
Летят под сапог ФСБ
И книги Павловского Глеба,
И книги Данилина П.

Вижу, как туфли их узкие
За четыреста долларов
Топчут “Идею русскую”
Егора Холмогорова.

Чужда солдафонам нетленка,
И в ужасе прячется в тень
Максима роман Кононенко
Про страшный отличника день.

Меня так особенно мутит,
Как представлю, что на пол кидают
“Идеологию Путина”
Алексея Чадаева.

Вот мудрости верная жрица,
Пытаясь хоть что-то спасти,
С прижатой к груди Нарочницкой
К окну продавщица летит.

Дрожит она птенчиком в клетке,
Разбросаны все словари,
И где был Эпштейн, а где Эткинд,
Попробуй теперь разбери.

Трагичны итоги недели,
Как будто в душу нассали вы,
Вот и сочиняй вам идеи,
Особенно национальные.

Мечтали найти “Лимонку”,
Как масленок под елочкой,
Глядишь, и на ваши погонки
Придырявят лишнюю звездочку.

В наших тайных северных схронах
Повелось в заповедном году
Тот, кто ищет звезду на погоны,
Тот находит себе пизду.

Искали уж здесь наркотрафик,
И где он теперь, Черкесов?
Потом еще порнографию
На культмагазин повесили.

И вот результат: есть здание
Дворец, доложу я вам,
НИИ Искусствознания,
Который уж месяц там

Искусствоведши дрочат
На Лидию, на Ланч,
Хотя могли бы кончить
На палку и на мяч,

На пару апельсинов
С бананом к ним впритык.
Что делать с магазином
Интеллектуальных книг?

Откуда такой кожный зуд, вашу мать,
Закрыв магазин, прославиться?
Что даже готовы они воевать
С самим господином Сеславинским.

А ведь едят русский с корочкой хлеб,
А ведут себя по-жидовски.
И ФЭП для них как будто не ФЭП
И Павловский Глеб не Павловский.

Так вот, чтоб пресечь интриги,
Сообщаю для вас, мудаков,
Что здесь покупает книги
Русский философ Сурков.

А я бы сказал операм из УБОП
Тверской полицейской части,
Чем штурмовать “Фаланстер” в лоб,
Дождитесь решенья власти.

У власти нынче своих проблем,
Ей не до магазина.
Ну, почешите между колен,
Раз чешется невыносимо.

Не суетись под клиентом, мамзель,
Дай начальство сообразит,
Устроить ли нам, блядям, новую оттепель
Или следующий геноцид.

Кто там вдали, не мент ли?
Мимо детских качелей
Тень проскользнула к “Бентли”
С молотовским коктейлем.

Лопнет бутылка со звоном,
Взвизгнет сигнализация,
И над спящим районом
Вспыхнет иллюминация.

Ах, как красиво стало,
Грохнуло со всей дури,
Сдетонировал справа
“Майбах”, а слева “Бумер”.

Ах, как забилось сердце,
Как тревожно и сладко!
Вот и пришел Освенцим
Дорогим иномаркам.

Воют сирены грозно,
Тянут пожарный хобот,
Мент всем сует серьезно
Мутный свой фоторобот.

Людям вбивают в темя,
Что, мол, псих, пироман.
Нет, наступило время
Городских партизан.

Вы в своих “ Ягуарах”
Довели до греха,
Вызвали из подвалов
Красного петуха.

Глядя из окон узких,
Как пылают костры,
Русского Заратустру
Узнаете, козлы?

Тачки горят, как хворост,
На лицах хозяев ужас,
А зачем прибавляли скорость,
Проносясь мимо нас по лужам?

Ни за какие мильоны
Партизана не сдаст пешеход,
С Кольцевой на зеленую
Спешащий на переход.

Жгите, милые, жгите,
Ни секунды не мешкая.
Слава бутовским мстителям
Со славянскою внешностью.

От народа голодного,
От народа разутого
В пояс низкий поклон вам,
Робин Гуды из Бутово.