Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Оспаривать возьмется кто едва ли,
Что португальцы просветились всласть:
В театре негде яблоку упасть,
Толпа на рауте и в бальной зале.

Довольно мавры нас в узде держали,
Как сон, прошла безбожная напасть.
Над нами парижане взяли власть,—
Они наш вкус вполне образовали.

Дух времени диктует моралистам:
Коль слишком нежно прозвучит дуэт
Прекрасной дамы с щеголем речистым,

Не принимай на веру злой навет,
Не верь словам об умысле нечистом,
Господь свидетель, тут худого нет!

Когда без сна лежать мне надоест,
Я груз земных тягот проворно скину,
А вслед за ним — и душную перину,
И ввысь взлечу навстречу сонмам звезд.

И, воспаряя, огляжусь окрест,
И взглядом всю вселенную окину,
Не нагляжусь на дивную картину,
Дивясь разнообразью новых мест.

Влекомый ввысь фантазией своею,
Декартом возомню себя вторым,
Мечтой послушной уносясь за нею,

Названья дам галактикам иным…
Но тут как раз блоха вопьется в шею —
И сгинет философия как дым.

Немало мир чудес бы увидал,
Когда б собой любой распорядился:
Царь в пастуха бы тотчас превратился,
А свинопас — владыкой грозным стал.

Презрел бы скромник лесть и шум похвал,
А честолюбец — почестей добился,
Кто вверх пошел, кто под гору скатился,
Свершил бы третий то, что в юности мечтал.

Вот я доволен жребием своим,
Хоть есть резон считать его проклятым,
Но будь я снова парнем молодым,

Пошел бы в монастырь иль стал солдатом:
Так или сяк остался б холостым,
Провековал бы век свой неженатым.

Вот, опершись о груды толстых книг,
И череп лысый обвязав фуляром,
В домашних туфлях и в халате старом
На низкий табурет присел старик.

Архивной пылью он дышать привык
И на нос нацепил очки недаром:
Листает «Свод законов» с юным жаром,
Встряхнет звонок — слуга примчится вмиг.

Чернильница сияет и блестит,
Истертою обиты кресла кожей,
Ждет посетителей, в окно глядит,

Не вовремя прийти — помилуй боже! —
Такой он тотчас примет строгий вид…
Вот вам портрет ученого. Похоже?

Прошу запомнить раз и навсегда:
Ни в грош не ставлю я ни власть, ни славу
Не верю тем, кто мне кадит лукаво,
Кто льстит и лжет, не ведая стыда.

Судиться я не стану никогда:
Пусть пропадет наследственное право!
Мне не к лицу, не к чести, не по нраву
Все, что вас так прельщает, господа.

Сбежать бы мне, пройдохи и лгуны!
Хочу прибиться к берегу иному,
А лучше бы добраться до луны.

Вот там бы дал я волю чувству злому:
Проворно расстегнул бы я штаны
Да свел бы счеты с миром по-простому.

В один из дней, такой же, как сегодня,
Пришел за мной священник-инквизитор,
С издевкой спрашивал он, усмехаясь,
       О чем священники толкуют,

И на допрос меня они водили,
Тюрьмой и пытками мне угрожали,
Когда ж терпение мое иссякло,
       Костром мне пригрозили.

Какая радость! День ведь тот же самый:
Июль, четвертое число сегодня,
Но, вместо инквизитора, друзья
       Спешат меня поздравить.

Какой побег! Какое вдруг везенье!
Позорный суд, устроенный врагами,
Друзья мои жестоко проклинают,
       Меня встречая с ликованьем.

Прошел я, Саншес, много дальних стран,
С родной земли бегу, как враг заклятый.
Моим друзьям и близким угрожают
       Огнем и пытками.

В компании таких же вот бездомных,
Приговоренных мрачным трибуналом
К костру, (Какой позор для всей Европы!)
       Крик гнева вырвался из уст:

Еще живет и царствует поныне
Для оскорбленья королей и издевательств
Над миром мудрецов и просвещенных
       Умов естественных наук,

Притон убийц, введенных в сан духовный,
В кровавых пытках раздирают
Невинные тела прекрасных дев
       И кляпом затыкают рты?

Когда придет Геракл, чтобы очистить
У Авгия жестокого конюшни
Водой кристально чистой и прозрачной
       Полезных всем наук?

Когда придет Геракл, чтоб уничтожить
Всех поджигателей, в отмщенье отрубив
Все головы проклятой, мерзкой
       Лернейской гидры?

Отмстить за Анастасио с Лоренсо[110],
За Саншеса, Филинто и других,
Которые прославили б отчизну,
       Коль не платила бы она убийцам,

Отмстить за преступленье тех невежд,
Кто родину сиих светил лишает,
Чтоб только укрепить могущество свое
       Насильем грубым и жестоким?

Приди, приди, король мой справедливый.
Рассудком мудрым храброго владыки
Ты счастье королевству принеси,
       Чудовище убив.

Довольный я умру, когда пред смертью
Узнаю новость, что Какуса пещеру[111]
Заполнили весельем шумным
       Ликующие португальцы.

Сомкнитесь, волны ночи, надо мною!
Оденьте в траур блеск веселый дня,
Оставьте в горькой темноте меня,
Наедине с несчастною судьбою.

Не озаряйтесь, небеса, луною
И колыханьем звездного огня:
Мне будет легче, черный рок кляня,
Рыдать в ночи, объятой черной мглою.

Греми же, гром, земле пророча горе!
Вскипай штормами, роковое море!
Затмись бедою, грозовая даль!

Тем легче мне, чем все вокруг чернее.
О мрак, быть может, утопить сумею
В твоей печали я свою печаль!

Когда я в памяти сегодня
Перебираю все, что было,
Мне представляется, что в прошлом
Все скучно, серо и уныло.

Обид и бед я знал немало:
Да, жребий выпал мне не сладкий,
Да, было много столкновений,
Но ни одной серьезной схватки.

Не раз, борясь за сердце дамы,
Я строил из себя героя,
Но если был соперник бравым,
То покидал я поле боя.

И говорил себе: не дрогну
Я в битве даже самой ярой.
Но раздавал и получал я
Лишь тумаки, а не удары.

Взгляните! Вот он перед вами
Отважный рыцарь и воитель,
Солдат, о чьей лихой отваге
Сеньора сами посудите.

Война! Позорное искусство,
(искусство или же уродство?)
Где беспощадное убийство
Рядится гордо под геройство!

Не видел я на поле брани
Сверканья сабли или шпаги,
Не видел, как палят из ружей
В солдат, исполненных отваги.

Я «воевал» в родных пенатах,
А настоящие сраженья
Я видел разве что ночами,
Благодаря воображенью.

Солдатом в армии служивший,
Ружьем вооруженный ржавым,
Лишь самому себе казался
Непобедимым я и бравым.

Предотвращая расхищенье,
А также и людскую давку,
Я на часах стоял геройски
У входа в мелочную лавку.

Порою вражеские силы
Меня и впрямь атаковали
И требовали, чтоб съестное
Я поискал для них в подвале.

Я видел, как мою сестрицу
Судебный пристав взял под стражу:
Она, мол, утащила вилку
И отвечать должна за кражу.

Потом к нам в дом опять явился
(вот ненасытная акула!)
И в возмещение урона
Конфисковал осла и мула.

Племянник мой, хороший малый,
Пришел, когда его не ждали,
И объявил, что тоже нынче
Его, мол, в армию призвали.

Стоял он в выгоревшей шляпе,
Почти еще совсем безусый,
И почему-то горько плакал,
Хоть я его не знал за труса.

Еще в бою и не бывал он,
Еще не видел поля брани,
А уж казалось, что смертельно
Он пулею шальною ранен.

Я вскоре, тоже против воли.
В Галисию с полком был послан,
Чтоб смерть нести себе подобным:
И детям и тем паче взрослым.

Но, слава богу, провиденье
Наш полк в пути остановило,
И все, чего я так боялся,
Так все же и не наступило.

Вдруг мир нам даровало небо
И взвился голубь белокрылый
Над полем брани, осеняя
Живых и свежие могилы.

Сеньора, обнимите мужа,
Ведь это же его советы
Остановили поступь мрака
И возвратили праздник света.

Ведь велика его заслуга
В том, что умолкли залпы ружей,
И в том, что злой стервятник смерти
Над нами более не кружит.

Златой оливковою ветвью
Супруг ваш награжден по праву.
Сеньора, обнимите мужа!
Объятья ваши слаще славы!

Бог Мира вместе с Гименеем
Свои усилья воедино
Соединили и подарят
Вам замечательного сына.

Сеньора, обнимите мужа!
Он взыскан милостью монаршей,
Но слаще ордена любого
Ему всегда объятья ваши.

Бряцают сладостные лиры,
И дружно славят миротворца
Дворцы и хижины, селяне,
И воины, и царедворцы.

А я каменами покинут,
И мне, наверно, так и надо,
Но, как Гораций, все же кубок
Я за здоровье Мецената[113]

С вином шипящим поднимаю
В разгар веселья и разгула.
Раз ныне мир, так, может, все же
И мне вернут осла и мула.

Они мне очень пригодятся.
Нам очень худо друг без друга.
Тогда я, может быть, и оду
Сложу в честь вашего супруга.