Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

На польской равнине, в чужой стороне
мы ищем село Фредерика Шопена.
Сказанье о чанги мерещится мне,
и я вспоминаю его постепенно.

Мелькнут в отдаленье развалины стен,
высокие липы метнутся к машинам.
Ударь же по струнам, волшебник Шопен,
и слезы вчерашней поры осуши нам.

Я знаю, растают снега по весне,
сотрутся отметины тяжкого плена.
И пахарь по мирной пройдет целине…
Всё ближе село Фредерика Шопена.

Сосульки, примерзшие к прутьям ветвей,
за кисть винограда я принял сначала,
я вспомнил о Грузии милой своей,
грузинская песня в душе зазвучала.

Отец мой певучий мне вспомнился вдруг.
Как пел он красиво, легко и степенно.
Мне жалко, что сын не наследовал слух…
Всё ближе село Фредерика Шопена.

Мечты, словно искры с огнива, летят,
хочу, чтоб от песен душа раскололась,
хочу, чтобы с песней народною в лад
звучал, по примеру Шопена, мой голос.

Но слух мой неточен. Как сделаюсь я
наследником песни великой Шопена?
И стелется по снегу песня моя,
приветствуя дом Фредерика Шопена.

В пути на Татры, возле поворота,
за перелеском, на исходе дня
окликнул дом бревенчатый меня,
и я вошел в открытые ворота.

Здесь Ленин жил,
и вести из России
под этот кров сквозь тысячи преград
с конспиративной почтой приносили
подпольщики,
и Ленин был им рад.

Он у окна просматривал газеты.
Вершины Татр сияли невдали.
Дыханьем революции согреты,
здесь до рассвета совещанья шли.

Здесь на стекле запечатлелись взоры
глядящего в просторы Ильича.
И эхо слов хранят ревниво горы,
и слышен голос горного ключа.

И ленинскими мыслями до края,
как книжный том, наполнен этот дом;
здесь на меня, горя и не сгорая,
зарницы мыслей падают дождем.

Здесь даже дверь — как родины частица,
открыта для грядущего она,
и слышу я, как о порог стучится
истории тяжелая волна.

Когда весной, прохладной и недолгой,
манили Татры Горного Орла,
скалистыми ущельями с двустволкой
его тропа охотничья вела.

Он затевал с крестьянами беседы
и слушал здесь пастушеский рожок.
Он сеял искры. Он зарю победы
под кровлей дома этого зажег.

Густые тучи шли по окоему,
клубилась мгла над соснами внизу,
и Ленин в Татрах радовался грому,
подставив грудь под вешнюю грозу.

Подобен Волге,
гневно и упорно
сражающейся с засухой земли,
здесь Ленин сеял
мудрых мыслей зерна —
и нивы Польши дружно расцвели.

Ее земля просторна и богата,
ее судьба крылата и светла.
И через двор, где Ленин шел когда-то,
теперь дорога мира пролегла.

В дверь домика история стучится,
и домик этот видится тебе,
как в летописи Истины
страница
о ленинской работе и борьбе.

И не однажды я припомню снова
то, что запомнил сердцем и душой:
в пути на Татры домик небольшой —
свободной Польши прочная основа!

Мне в Татрах тень какой-то горной птицы
случайно тень напомнила твою.
Моя любовь
в разлуке не двоится,
я жалких клятв любимой не даю.

В такой дали,
в такой далекой дали,
туманной пеленой разделены,
мы друг у друга мысли отгадали,
одни и те же увидали сны.

На склонах гор
лежат заката тени,
дрожат сполохи гаснущего дня.
И голос твой,
как теплый дождь весенний,
меня настиг, лаская и маня.

Мне вспомнилось,
как маленьким ягненком
когда-то любовалась ты в горах,
и с думой о тебе
в тумане тонком
набрел я в Татрах на речной овраг.

Донес до слуха ветер хлопотливый
стук мельницы
и гул речной струи,
и, в думах о тебе,
с апрельской нивой
я сравниваю волосы твои.

Внизу гремит
мятежная стремнина.
Я слышу голос властный и живой,
в нем два призыва слиты воедино —
призыв любимой родины
и твой.

Мы по горам
бродить любили вместе,
но в Татрах я один,
и мне нужны,
мне здесь твои необходимы вести,
летящие из дальней стороны.

Тебе на зов я песнею отвечу,
пошлю ее дорогою прямой,
чтоб голосу любимому навстречу,
как дождь, спешил
влюбленный голос мой.

Без тебя эти горы
        казались бесцветными мне.
По лесистому склону
        я вверх поднимался устало.
Но твоими глазами
        гора на меня в вышине
неотрывно глядела
        и сердце мое окрыляла.

Обещала мне встречу
        вершина скалистая та,
потому и представился
        путь каменистый короче.
Полюбились мне в юности
        радуги нежной цвета.
И твои полюбились
        глубокие ясные очи.

Мне на этой горе
        вспоминается дальний Хахмат,
кисловатые воды
        и в зелени шумной дорога.
Два подъема я взял.
        Облака надо мною летят,
я, наверное, в Татрах
        похож на хевсура немного.

Вспоминается полдень,
        пронизанный солнцем насквозь.
Ропот горной реки
        и навьюченный мул над водою.
Сколько утренних зорь
        с той поры над горами зажглось,
сколько утренних звезд
        закатилось за горной грядою.

Нам с тобой довелось
        через грозные бури пройти —
я клянусь, что сегодня
        о прожитом не сожалею.
Очень хочется верить,
        что я не состарюсь в пути,
что подъемы возьму
        и препятствия преодолею.

Мне известно давно,
        что дорога в горах тяжела,
но на ней укрепляются
        мускулы сердца и сила.
Ты глазами своими
        мне радугу в небе зажгла,
ты вторую весну
        подарила и жизнь озарила.

Предвечерняя тень,
        удлиняясь, лежит на земле,
угасающий день
        безвозвратно уходит в былое.
Эти строки письма
        я писал не пером на столе,
а на дикой скале
        заходящего солнца стрелою.

Всё гуще сумрак дальних горных гряд.
Красавица и юноша парят

в круженье вихревом. И на лету
разглядывают яркую звезду.

Он — словно ветер. А она, скользя
пред ним, — как виноградная лоза.

И танец их — похож на сказку он,
на темный лес, на струн скрипичных звон.

Трепещут розы в капельках росы.
И горный кряж невиданной красы

их обступил. Вдали рога поют.
И в быстрой пляске горный воздух пьют

тот юноша и девушка-дитя,
с крутых стремнин в грядущее летя.

Как плеск волны, как дальней бури гул,
мне шелест платья сердце полоснул…