Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы
Обзор книги Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы
СИМОН ЧИКОВАНИ
СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ
Симон Чиковани. Вступительная статья Г. Л. Асатиани и Г. Г. Маргвелашвили
«С юношеских лет меня влекло к дорогам — близким и дальним, — писал Симон Чиковани уже на склоне своих лет. — Я пешком обошел почти все уголки Грузии. Много путешествовал по братским республикам. Тема дороги органически вошла в мою поэзию. Мои стихи о России, Украине, Армении — лирическое выражение этой близкой моему сердцу темы. Дорога для меня, однако, понятие более широкое, чем это непосредственно подразумевается самим словом. Об этом у меня сказано стихами:
А строчку дома не занежишь
И только выведешь рукой,
Ей слаще всех земных убежищ
Путь от души к душе другой».[1]
Образ дороги стал сквозным лирическим образом в творчестве многих выдающихся советских поэтов поколения Симона Чиковани, символизируя и неуклонное продвижение вперед, и поиски новых путей к человеческим сердцам.
Главное заключается в том, что поэт всегда сознавал преемственную связь с вековечной традицией грузинской поэзии, образно выраженной в «беге» сказочного коня Бараташвили, с традицией покорения новых рубежей, широкого, полноценного поэтического самоутверждения во всечеловеческих масштабах, с традицией всегдашней устремленности к грядущему:
…Где конь мой Мерзни ныряет в метели
в безжалостной жадности к будущим дням.
В основе такого сознания лежит и глубокая вера в несметность сил и красок выражаемого поэтом мира, той национальной действительности, которая, по его словам, вмещает в себе «отчизны бесконечность», — и страстное желание выйти с этим драгоценным грузом на магистральные исторические пути, сделать эти богатства всеобщим достоянием.
Это тяга к не ограниченному «местными интересами», но созвучному эпохальным достижениям человечества самораскрытию в искусстве. Источник ее в своеобразном понимании собственной почвы, в ощущении своей родной «опорной точки» в современном литературном пространстве:
Кто сказал, что будто бы мала
моя отчизна, Картли дорогая,
что словно малый диск она легла?
Кто выдумал: мала земля родная?
…Измерь-ка крылья ураганов гор,
ущельями зажатых и ревущих,
измерь-ка рек клокочущий костер,
льды купола, вонзившиеся в тучи.
Рукою, что в бою закалена,
коснись ворот Дербентских, взятых в сече,
тогда откроется она —
моей отчизны бесконечность!
Тема дороги в контексте поэтической эволюции С. Чиковани оправдана и биографически, потому что он один из тех грузинских поэтов нашего столетия, которые с первых шагов на пути творчества до последних дней жизни шли в ногу с современностью в ее главных направлениях, в ее устремленности вперед.
Всю свою жизнь в поэзии Симон Чиковани прожил как путник, без устали преодолевающий собственный, никем до него не проторенный путь в страну Незнаемого.
Маленькое село Наэсаково, в котором 8 января 1903 года родился Симон Иванович Чиковани, находится в Мегрелии, в одном из колоритнейших уголков Западной Грузии. Его жители даже на фоне соседних имеретинцев и гурийцев выделяются особой экспансивностью и ярко выраженным холерическим темпераментом. Мегрелы между собой говорят на одном из своеобразнейших (наряду со сванским) диалектов грузинского языка; это наречие до сих пор не утратило своей жизнеспособности в быту, особенно деревенских жителей. Однако необходимость преодоления довольно трудного диалектного барьера рождала и рождает не склонность к обособлению, а особо развитую любовь и даже благоговение ко всему общегрузинскому, и в первую очередь к тому, что создано и создается на грузинском литературном языке.
Отец Симона Чиковани — простой сельский труженик, ставший инвалидом с молодых лет (что не помешало ему владеть несколькими ремеслами), — превосходно знал грузинскую классику и особенно любил состязаться в чтении на память целых кусков из поэмы Руставели со своей матерью — бабушкой будущего поэта, которая занималась воспитанием мальчика (мать Симона умерла на третий или четвертый день после его рождения).
Атмосфера любовного отношения к книге и особой увлеченности поэзией окрашивала все детство Симона Чиковани. Род его славился семейными стихотворцами, которые прилежно культивировали переходивший из поколения в поколение обычай обращения друг к другу рифмованными посланиями.
Культ знаний, уважение к печатному слову прививались ребенку с самого раннего возраста, а крайняя бедность еще больше вызывала стремление к свету, к большой, настоящей жизни. Именно о таком будущем своего единственного сына мечтал Иванэ Чиковани. Поэтому, когда настала пора, он продал свое последнее имущество — деревянный домик-оду и всей семьей перешел в кухонное «помещение» для того, чтобы на вырученные деньги снарядить наследника в кутаисское реальное училище. Отец хотел увидеть сына горным инженером. «Однако, — вспоминает С. Чиковани, — я попал сразу же в среду учеников грузинской гимназии. Кутаиси в те годы был настоящим центром культурной жизни Грузии. Среди молодежи именно гимназисты были застрельщиками литературных читок и споров. Меня еще сильнее потянуло к стихам… Я начал и сам кое-что пописывать и принимал участие в создании рукописных журналов, выпускаемых учениками.
В 1922 году я окончил реальное училище и переехал в Тбилиси, поступил в университет и начал работать в политотделе грузинских частей Красной Армии».[2]
Печататься Симон Чиковани начал с 1924 года. Но именно в год окончания им кутаисского реального училища в литературной жизни Грузии произошло событие, сыгравшее значительную роль в становлении молодого поэта: в Тбилиси и Кутаиси параллельно образовались группы грузинских футуристов, объединившихся вскоре под знаменем «Мемарцхенеоба» («Левизны»).
Первое публичное выступление грузинских футуристов состоялось 23 марта 1923 года в здании Тбилисской консерватории, а в апреле 1924 года вышел в свет их первый журнал «Н2SO4».
Сегодня наше общее отношение ко всем постсимволистским литературным школам и направлениям несколько иронично; ретроспективному взору современника все это представляется как «детская болезнь» или, в лучшем случае, как наивные заблуждения молодой советской литературы.
Каждое из этих направлений довольно основательно изучено и охарактеризовано с точки зрения социологии искусства, рассмотрены соответствующие классовые интересы, умонастроения, предубеждения и т. д.
Все как будто просто и ясно. И все-таки каждый индивидуальный случай (особенно, когда речь идет о причастности к одному из этих направлений того или иного крупного советского писателя) имеет свои внутренние сложности, свои довольно серьезные аспекты, свое психологическое наполнение.
Грузинский футуризм, как и возникшая на его почве «Левизна», — явление хотя и недолговечное, в известной степени эпигонское, внутренне эклектичное, но тем не менее отмеченное некоторым национальным своеобразием, обладающее и своими внутренними закономерностями, — явление, без учета которого невозможно понять как специфику литературной жизни начала 20-х годов, так и важнейшие особенности творческой эволюции ярчайшего представителя этого направления в Грузии — Симона Чиковани.
В начале 1924 года, еще до выхода «Н2SO4», во вполне респектабельном грузинском журнале «Мнатоби» («Светоч») была напечатана статья лидера грузинских футуристов.
«Форма, которая была на службе минувшей эпохи, неприемлема для современности… у искусства, как и у социального движения, есть два полюса. Первый заключается в революции, второй — в созидании. Первый подразумевает движение с целью истребления устаревших форм и фабул. Второй — построение новых систем и форм», — так писал С. Чиковани в своем «„Срочном разъяснении“ к журналу „Н2SO4“».
Там же говорилось о первейшей задаче только что родившейся школы и ее приверженцев. Это — «террор против оставшегося в коммунистическом государстве литературного мусора» с целью «очищения атмосферы».
Комментировалось и название первого печатного органа грузинских футуристов — формула серной кислоты. «Название фирмы „Н2SO4“ нам подойдет в первом сезоне нашей борьбы, и, возможно, его роль будет исчерпана на этом».[3]
Однако главный пафос этого манифеста не в «террористических» актах в области искусства, которые считались лишь необходимым средством на начальной стадии самоутверждения, но в грядущем созидании революционной культуры.
