Григ Нурдаль - Я жил в суровый век
Она узнала правду об отце, в уважении к величию и мудрости которого воспитывала ее мать. Фармацевт Григорис Пардикарис был самым отвратительным гомосексуалистом в городе. Их было немало среди священников, членов церковных советов, владельцев магазинов и других добродетельных и достопочтенных граждан. В последние годы он настолько погряз в своем пороке, что пришлось запереть его дома, а аптеку закрыть.
Говорили, что небезызвестный Какавос, муж тети Катерины, «мешок с деньгами», убил в Румынии человека. Может быть, он и не убивал, но дома, во всяком случае, его обвиняли в этом. В его отсутствие тетя Катерина опорочила себя связью с молодым турком. Может быть, и этого не было, но в часы наибольшего раздражения Пардикарисы напоминали ей об этом грехе. Дядя Периклис считал, что в масле, приносимом на алтарь святого, есть и его доля, и поэтому таскал масло домой. Дядя Стефанос заразился еще при жизни жены у самых грязных проституток. Не менее ужасные пороки приписывались и Фотини. Дядя Василис, пожалуй, был бы лучше всех — у него вообще было доброе сердце, — если бы он не так сильно ненавидел могильщика и не так сильно любил «астрономию» и ракию. Выходило, что добродетельная семья Пардикарисов вся погрязла в пороках. Маргарита узнала о кражах в соборе, в муниципалитете и о царящих повсюду подлостях. Церковь, правосудие, власть, знатность — все это рушилось в её глазах, рушился весь этот мир, который она знала и детищем которого была.
Первое время она часто и подолгу плакала — каждый день, каждую ночь. То в школе — тайно от всех, то дома — вместе со всеми после очередной семейной ссоры, а чаще всего ночью — в полном одиночестве. В такие минуты она думала, что и ей не уйти от общей судьбы Пардикарисов — болезней, сумасшествия, лжи. Даже на невзгоды простых людей она не имела права. Стиснув зубы, она должна была жить, как и все в ее семье, следуя традиционному порядку, который рушился на ее глазах. Иначе поступать она не могла: оторвись она от этих бессмысленных устоев, и весь их провинциальный городок осудил бы ее. Поэтому она жила так, что никто не мог заметить в ней ничего выделяющего ее среди других Пардикарисов.
Постепенно, день за днем, ночь за ночью, одолеваемая мыслями, обливаясь слезами, она пришла к выводу: у всех есть что-то в жизни — радость, любовь, надежда, мечта, а она не имеет ничего, значит, в мире нет более несчастного существа, чем она. Как человек — слабая, как женщина — непривлекательная, не отличающаяся особым умом или талантом, нерешительная, бесконечно одинокая в этом мире, хоть и связанная с семьей тысячами нитей, которые — так ей казалось — она не сможет разорвать. Такова уж, видно, судьба, и ничего с этим не поделаешь, от нее не уйдешь, не обманешь, не подсластишь — ничего не изменишь. Надо прямо смотреть правде в глаза.
Значит — полная безысходность… В осознании своего положения искала она смысл своего существования. Ее сердце наполнилось гордостью оттого, что она смогла прямо посмотреть правде в глаза с «бесстрашной гордыней безграничного сиротства», как сказал один поэт.
Вокруг бушевала страшная война. Люди голодали, мерзли, почти в каждой семье оплакивали потерю близких — каждый день смерть уносила кого-то. Весь мир поразило это бедствие. Маргарита сначала с каким-то удивлением смотрела на происходящее. Она замечала, что у людей с их слезами, болью, страданиями есть много общего с ней. Это ее встревожило. Она испугалась, что они вторгнутся в святая святых ее одиночества. Она не хотела этой близости, не хотела, чтобы они стали ее товарищами по несчастью. Она со своей болью и своей судьбой хотела отгородиться от людей, считая их несчастья временными, преходящими.
Она хотела быть одна, как прежде. Ничего не бояться и ни на что не надеяться, как прежде. Но разбушевавшаяся стихия горя и разрушения захлестывала ее все сильнее и сильнее.
Каждый день в школе из детских уст до нее доносились отзвуки страшных вестей. Родителей и старших братьев некоторых из ее учеников уже унесла война: кто-то умер от голода, кто-то был убит в бою, кого-то расстреляли немцы, кого-то бросили в концлагерь, кто-то просто исчез — ушел, видно, в горы. Дети доверяли Маргарите, им хотелось с ней поделиться, ей говорили все. «Это рассказывал отец, Маргарита… Только никому не говори…» Она была маленького роста, и никто из них не называл ее «госпожа учительница», а просто «Маргарита».
Они рассказывали ей о лишениях в семье, о том, как они голодают, жаловались, что нет топлива; рассказывали о зверствах гитлеровцев — кого они убили, кого арестовали; говорили о бессердечных людях — мошенниках и спекулянтах, припрятывающих продовольствие и обогащающихся; по-своему рассказывали о том, что богачи и влиятельные лица не сидят сложа руки на незыблемом троне традиций, а сотрудничают с гитлеровцами и — кто открыто, а кто тайно руками гитлеровцев — наносят удары народу. «Убивайте их побольше!» — каждый день призывал в своей газете «Горн» Апостолос Дервис. Жена Дервиса Антигона, предпочитавшая откормленных немцев захудалым местным властителям, рьяно поддерживала его. Известный капитан Льяратос, взбешенный тем, что чернь посмела поднять голову, возглавил «батальоны безопасности» в городе и стал постоянным посетителем немецкой комендатуры.
Дети знали все новости о партизанах, скрывающихся в горах, знали все песни Сопротивления. Они жили общей надеждой всего народа на лучшую жизнь после войны.
Маргарита слушала их с горькой улыбкой, а если дети были очень напуганы, она рассказывала им что-нибудь ободряющее, стараясь рассеять их страх. Если кто-нибудь из них был особенно печален, Маргарита обнимала его, прижимала к себе, утешала, чувствуя биение маленького сердечка рядом со своим сердцем. Если же они радовались и громко смеялись над неудачами немцев, она радовалась вместе с ними.
И наступил день, когда она сказала им, что разделяет надежды всех людей, что верит в скорое окончание войны, в то, что немцы будут разбиты и навсегда изгнаны из их страны, и вот тогда…
В тот день она вернулась очень взволнованная. В маленькой комнатке, единственной свидетельнице ее страданий, она сидела, сжав руки, и впервые раздумывала о страданиях всех людей — в прошлом и в настоящем — во всех уголках мира. Она думала и о том, как расцветающая надежда на лучшую жизнь в будущем рождает в людях стремление бороться за это будущее. А что, если в этой огромной надежде всех людей есть и ее маленькая частица?.. Ерунда… Но она уже не могла отделаться от этой мысли.
Двор дома Пардикарисов граничил с двором Стурнасов — простых людей, перебивающихся поденной работой, которых Пардикарисы удостаивали не большим, чем «добрый день». Глава семьи был сапожником, он умер несколько лет назад. Мать, чтобы вырастить двух сирот, занялась поденной работой, но вскоре тоже умерла. Их дочь Ангеликула была сверстницей Маргариты. Они вместе ходили в начальную школу, но, когда Маргарита поступила в «Арсакио», ей запретили встречаться с Ангеликулой.
Каменная стена, разделявшая дворы, обвалилась, и куры Стурнасов разгуливали по двору Пардикарисов. Ангеликула часто перепрыгивала через развалины, будто бы для того, чтобы выгнать кур, но ей просто хотелось встретиться с Маргаритой. Завидев Ангеликулу из окна, Маргарита тотчас спускалась во двор и бежала к ней, раскинув руки.
— Маргарита! — тут же слышался голос из дома — кто-то опять подстерег ее.
— Что? — Руки ее бессильно опускались, и полный горечи взгляд обращался к Ангеликуле.
— Поднимись на минутку наверх, моя золотая…
— Завтра, Ангеликула, хорошо?
— Завтра, — грустно соглашалась Ангеликула. Так бывало каждое лето…
Возвращаясь как-то из школы после окончания занятий, Маргарита пошла прямо к Ангеликуле. Сердце ее громко стучало. Минуту она в нерешительности постояла у двери, потом постучала. Никто не открывал. Опустив голову, она направилась домой.
Несколько ночей перед этим она мучительно раздумывала, почему именно теперь она хочет пойти к Ангеликуле, что ей скажет, как встретит ее Ангеликула, что ответит и что будет потом. В мыслях ее это событие принимало огромные размеры. Это было не только первым шагом к людям, в этом было еще что-то более значительное.
Брат Ангеликулы, Николас Стурнас, был одним из первых коммунистов в городе и все последние годы находился сначала в ссылке, а потом в концлагере. Маргарита знала об этом. И все же решила пойти к ним.
Но никто не открыл ей дверь… Она пошла и на следующий день. Опять закрыто. Нет там никого или просто Ангеликула увидела ее и не захотела открыть? И снова Маргарита почувствовала безнадежность. Она ожидала, что вслед за этим наступит прежняя пустота и безразличие, но это не случилось, и Маргарита испугалась. Беспорядочные мысли о полуразвалившейся стене, разделявшей дворы, о двери, которую ей не открыли, об Ангеликуле, которая не хочет больше её видеть, о коммунисте Николасе, о страданиях людей и их великой надежде не давали ей покоя. Теперь ей было еще тяжелее — она снова одинока, но без прежнего спокойного безразличия к окружающему…
