Григ Нурдаль - Я жил в суровый век
— Странно!..
Катерина развязала пакеты. Чистая бумага. А это что? В руках она держала восковку. Маргарита получила ее накануне и ночью должна была печатать. В подвале было темно. Катерина взяла восковку, аккуратно положила все остальное на прежнее место и поднялась наверх. Она заперлась в своей комнате, надела очки и стала читать. С первых же фраз все стало ясно: хвалят союзников, ругают немцев. Она остановилась, стараясь понять, как это могло к ним попасть, и не находила ответа. Вдруг ее как будто осенило. «Не знаю… Наверно, ей дает кто-то…» Дает?.. Это Периклис.
Она сунула восковку за пазуху и побежала искать Периклиса. Найдя брата, она привела его к себе и заперла дверь.
— Где фунты?
— Какие фунты? — утомленно произнес тот. — И для этого ты притащила меня сюда?
— Брось, Периклис. Где фунты, я спрашиваю?
— Ты что, с ума сошла? О каких фунтах ты говоришь?
— Об английских, и ты это знаешь.
Периклис встал, покачал головой и хотел было уйти, но Катерина схватила его за руку.
— Периклис, я все знаю, я видела собственными глазами.
Периклис пожал плечами — совсем спятила, бедняга. Тогда она вытащила восковку и поднесла к его глазам:
— А за это не англичане платят? Скрываете от меня, а сами наживаетесь! Василис рассказал мне. От пьяного все можно узнать.
Периклис взял восковку, надел очки и стал читать. Потом поднял голову и посмотрел на сестру.
— Что это такое, Катерина?
— Будешь уверять, что это не твоя работа?
— Ничего не понимаю, — сказал он и принялся читать дальше. Катерину озадачило его поведение.
— Ты и вправду ничего не знаешь?
— Нет, говорю тебе. Где ты это нашла?
— Пойдем.
Вместе они спустились в подвал. Он внимательно осмотрел все и растерянно сказал:
— Нет, нет, Катерина, это не фунты.
— Но что же это?
— Страшная вещь, очень страшная. Никому не говори ни слова.
— Что ты будешь делать?
— Только никому ни слова, слышишь?
Он выглядел таким испуганным, что и ей стало страшно.
— Хорошо, не скажу.
Периклис забрал восковку, свернул ее и отправился в особняк митрополита. Через священника, исполняющего обязанности секретаря, он попросил принять его. По личному делу. С глазу на глаз.
Периклис вошел в кабинет, сел, покосился на дверь и протянул восковку его преосвященству. Тот прочел первые строчки и поднял глаза.
— Гм… Да… — безразлично проронил он. — Это дела коммунистов, это они печатают. Где ты нашел?
— Вы правы… коммунистов, ваше преосвященство.
— Ну и что же? Они каждый день выпускают такие штуки.
— Каждый день?
— Что с тобой, Периклис? Какое отношение это имеет к тебе?
— Вы знаете, где их печатают, ваше преосвященство?
— Этого пока никто не знает, никак не могут разыскать.
— Значит, каждый день, ваше преосвященство?.. А я знаю, где это печатают.
Митрополит сдвинул брови и внимательно посмотрел на Периклиса.
— Это очень занятно. Откуда ты можешь знать?
— Ваше преосвященство, ваше преосвященство, это печатают в моем доме.
Святой отец рассмеялся.
— Наш Периклис Пардикарис сошел с ума…
К сожалению, нет… Он не сошел с ума… И Периклис рассказал обо всем: о подушках, о Стефаносе, о пьянице Василисе, о Катерине, о Маргарите, и по мере того, как он рассказывал, лицо его преосвященства становилось все более сумрачным.
— Оставь мне это и не беспокойся. Только не говори никому. Ни слова, — сказал в заключение митрополит.
Периклис ушел успокоенный, а его преосвященство не на шутку разволновался. Это дело может дорого обойтись ему. Пардикарисы поддерживают его, митрополита, но попробуй объясни это немцам.
В тот же день, во время обеда, он вызвал к себе начальника полиции «по важному делу, касающемуся интересов нации». Он решил, сказал митрополит, доверить ему лично это дело. По его мнению, не стоит поднимать шума. Маргарита, конечно, сообщит им имена коммунистов, но об этом можно и не упоминать, а представить все как заслугу полиции, обнаружившей подпольщиков. Начальник полиции был полностью согласен, дал слово действовать тихо и осторожно и почтительно поцеловал руку его преосвященству. Оставшись один, начальник полиции еще раз все как следует продумал. Она назовет ему имена, а немцам он предпочитал преподнести это как личную свою заслугу. Подумать только, куда они спрятали гектограф!..
Вечером Маргарита не вернулась домой. Периклис и Катерина уже раскрыли всем свой секрет. И снова начались семейные дрязги. Никому из них и в голову не приходило, что они предали своего «ребенка».
Утром стало известно, что из греческой полиции Маргариту перевели в гестапо. В тот же вечер разнеслась весть о том, что ее пытали, но она ничего не сказала. Нить следствия начиналась с нее и обрывалась на ней. Его преосвященство был позорно скомпрометирован в глазах немцев. Начальник полиции ругал себя за свою оплошность — зачем он поверил митрополиту, зачем поспешил арестовать ее, а не проследил за ней, за этой ядовитой змеей, за этим чудовищем.
Только теперь Пардикарисы поняли, что они сами отдали в руки немцев Маргариту. Убийство собственного «ребенка» венчало деяния их жизни.
Вскоре умер дядя Стефанос. В его постели нашлись подушки и скатерть. Вазу он спрятал в матрац, и она превратилась в черепки. За ним вскоре перешли в другой мир Катерина, Антигона и Периклис. Последним умер Василис; некоторое время он еще шатался по кабачкам, браня могильщика, немцев и его преосвященство и оплакивал Маргариту.
Для Маргариты все кончилось очень быстро — пытки, следствие, суд. И говорят, что с ее уст все время не сходила улыбка, а в глазах появился какой-то свет, делавший их еще больше, еще красивее… Твои глаза были прекрасными, Маргарита!.. В последнюю минуту, стоя перед взводом солдат, она обратила взор к городу, еще окутанному предутренней мглой. Гнилой мир слабоумных истериков, выродков, хищников рушился. Тот мир, который породил ее. И горькая улыбка Пардикарисов снова показалась на ее губах. Она сделала неопределенный жест рукой, как бы отстраняя видение.
— Ну, спокойной ночи!
— Пли!
За вершинами Пинда поднимается солнце… Скоро рассвет. Николас, Ангеликула, молодость мира! К вам обращен последний трепет жизни, последняя мысль девушки, падающей с простреленной головой:
«Созидайте новый прекрасный мир!»
Ангелос Сикелянос
СОПРОТИВЛЕНИЕ[30]
То не на каменном току
в кровавой круговерти
Герой поднялся встречь врагу,
бросая вызов Смерти.
То раздирает свой покров
земля моя святая,
Отцов скликая и сынов,
смерть смертью попирая.
Там, где над ратью диких скал
вершин, сверкают пики,
Свет Воскрешенья воссиял,
гул восстает великий.
Там пляску Греция ведет,
а с нею — партизаны,
Тысячелицый хоровод
среди цветов поляны.
Средь алых, словно кровь, цветов
(а с музыкой нет сладу!)
Накрыты тысячи столов —
вам, павшим за Элладу.
Шерфиг Ханс
ЗАМОК ФРЮДЕНХОЛЬМ[31]
Ночи стали темные. И в темноте происходят страшные вещи. Все сидят дома за закрытыми дверями и черными шторами. Порядочным людям нельзя выходить по вечерам на улицу. Того и гляди, впутаешься в какую-нибудь историю.
Возле Факсе неизвестные пробрались в карьер, где добывается известняк, и увезли на велосипедах двадцать пять килограммов аэролита. Не дай бог встретить таких велосипедистов на дороге. В темноте совершалось много такого, о чем лучше не знать. На лугах видели таинственные световые сигналы; ходили слухи, что с английских самолетов сбрасывают какие-то свертки. Чем это все кончится? Дошло до того, что поезда летели под откос. Несколько человек встретились ночью у железной дороги между Рингом и Люндбю и потихоньку отвинтили с дюжину гаек. Пропустив пассажирский поезд, они оттащили в сторону двадцатиметровый рельс, и немецкий поезд с боеприпасами, который следовал непосредственно за пассажирским, сошел с рельсов и свалился под откос.
Люди сознательные и имеющие влияние серьезно предупреждали относительно подобных преступлений. Председатель Объединения профсоюзов призвал рабочих не поддаваться провокациям: повернитесь спиной, не слушайте, если вас будут подбивать на что-либо подобное! Пусть провокаторы сами делают свое черное дело! Диверсии никогда не были и никогда не станут оружием датского рабочего класса. Жизнь должна идти своим чередом. Мы живем в такое время, когда особенно важно иметь чистую совесть и высоко чтить принципы, на которых зиждется наше движение!
А премьер-министр обратился по радио ко всем датским женщинам и мужчинам, призывая их быть благоразумными. Не позволяйте неразумным бесстыдным элементам осуществлять свои темные цели и нарушать тот порядок, который должны охранять все благоразумные датчане! Само собой разумеется, что правительство согласно нашему законодательству с величайшей строгостью будет карать диверсии и иные преступления против немецкого вермахта, полиция же будет со всей энергией разыскивать злоумышленников, ибо сохранение спокойствия и порядка — это первейшая обязанность правительства, соблюдающего интересы страны.
