KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Григ Нурдаль - Я жил в суровый век

Григ Нурдаль - Я жил в суровый век

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Григ Нурдаль, "Я жил в суровый век" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Все, все вы сожрали! — в неистовстве кричала Катерина. — Проклятое племя! — И высоко, насколько ей позволял горб, вздымала руки, повторяя проклятие.

Стоило кому-нибудь заговорить с ней о деньгах или золоте, как слезы ручьем начинали течь из ее глаз. Ее муж — его звали Канавос — возвратился когда-то из Румынии с целым мешком золотых лир — именно с мешком, а не мешочком. Пардикарисы накинулись на Канавоса с прожорливостью гусениц. Канавос сначала удивился — он еще не потерял совесть, — а потом впал в уныние; и однажды, распахнув окно, выбросил золотые на улицу, чтобы только избавиться от попрошайничества, ссор и дрязг. Там их мгновенно подобрали бедняки.

— Сожрали человека! И какого человека — огромного, точно платан! А теперь требуют денег у несчастной вдовы… Сами сделали сиротой да еще…

«Врача» и «философа» Периклиса мало трогали эти обвинения — дело прошлое, да и преувеличено все, и он переводил разговор на настоящее, не уставая напоминать Катерине, что она сидит на его шее и будет, наверно, сидеть до тех пор, пока бог не сжалится над ним и не приберет ее.

— Врешь, все врешь! — яростно возражала возмущенная Катерина. — Это ты живешь на мои деньги, на мое пособие, сам ходишь его получать! Не смей больше ходить!

— Тс-с-с, — испуганно озирался Периклис, он боялся, что кто-нибудь их услышит.

И не без основания… Глазным источником его доходов была благотворительность. Каждый раз, когда распределялись пособия бедным, он клал в карман кругленькую сумму. Конечно, не для себя — боже упаси! — а для своей сестры Катерины, которая была вдовой, для племянницы Фотини, бедной старой девы, для Антигоны, матери Маргариты, — ей ведь тоже полагалось пособие… Расписки на эти суммы не давались — вспомоществования такие благородным особам были личной компетенцией его преосвященства, В благодарность Периклис Пардикарис подписывал дутые счета, которые ему подавали священнослужители.

Катерина все это знала и, чтобы заставить Периклиса замолчать, требовала свою долю. Вскоре и Антигона, мать Маргариты, вступала в спор. Стефанос, у которого была парализована рука, искусно подливал масла в огонь, еще сильнее разжигая их ярость, а его дочь Фотини, старая дева, как всегда, начинала хныкать по поводу бесчувственности родственников к девушкам, то есть к ней и к Маргарите. Единственный, кто не принимал участия в этих спорах, был Василис. Непостижимым, таинственным образом он, не имея ни гроша, умудрялся всегда быть пьяным.

Предлогом для всех этих дрязг, всей этой лжи, пропитавшей жизнь семьи Пардикарисов, служила Маргарита. Ибо жизнь Маргариты, ее благополучие были их жизнью, их заботой — всех вместе и каждого в отдельности. Судьба Маргариты была тем моральным оправданием, которое позволяло в течение зимы ругать, оплевывать и проклинать друг друга.

Летом; с приездом Маргариты, война разгоралась с новой силой, но велась она бесшумно, втайне, чтобы «ребенок» ничего не слышал, ничего не видел, ничего не смог заподозрить. Маргарита не могла выйти на улицу одна, всегда кто-нибудь сопровождал ее — мало ли что она там услышит. Да и дома чуть она только шевельнется, ненадолго скроется с глаз, займется чем-нибудь необычным, как это вызывало испуг, беспокойство. Она часто замечала, как домашние при ее появлении внезапно прекращали разговор, явно что-то скрывая от нее, и тут же растягивали губы в блаженной улыбке. Маргарита задыхалась в этой атмосфере лжи, окружавшей ее каждое лето с первого дня приезда. Она ни к кому не заходила в комнату, не показывалась на кухне, не расхаживала по дому, ни о чем не спрашивала и только улыбалась всем, как это было принято в доме. Чаще всего она запиралась, у себя в комнате, не плакала, не читала, а садилась на стул у окна и смотрела на улицу. Все лето прохожие и соседи видели в окне старого дома Пардикарисов бесцветное девичье лицо.

Наступал вечер, тяжелый и гнетущий для всего дома, как завершение трудного и бесплодного дня — еще одного дня.

— Она уже легла?

— Да…

Все успокаивались и, перед тем как отправиться спать, один за другим заходили к Маргарите.

— Спокойной ночи, — приоткрыв дверь, произносил покровительственным тоном дядя Периклис.

— Спокойной ночи, — отвечала она.

— Спокойной ночи, Маргарита, — говорил, немножко заикаясь, дядя Василис.

— Спокойной ночи, дядя.

— И не читай перед сном… Твои глаза… Вообще не надо читать.

— Вообще не читать?

— Только астрономию.

— Астрономию?

— Спокойной ночи, золотая моя, благословенное дитя мое, — слышалось спустя минуту — в дверях стояла, раскачиваясь всем телом, тетя Катерина.

— Спокойной ночи, тетя.

— Спокойной ночи, — говорил и дядя Стефанос с парализованной рукой. Он всегда смотрел ей прямо в глаза, словно пытаясь прочитать в них что-то скрытое.

— Спокойной ночи, — отвечала Маргарита и ему и ждала, кто еще появится.

— Спокойной ночи, моя Маргарита, — говорила наконец мать повелительным тоном.

— Ах, спокойной ночи, — повторяла Маргарита и считала, все ли прошли. Потом она гасила лампу и лежала в темноте с открытыми глазами. Наконец горькая усмешка трогала ее губы.

— Ну, спокойной ночи, — шептала она и отбрасывала еще один день из оставшихся до ее возвращения в «Арсакио».

Но и там, в «Арсакио», она была одинокой и грустной, с теми же широко открытыми, жаждущими, лихорадочно горящими глазами.

Она привыкла быть сдержанной и молчаливой. Все знали, что она никогда не раздражается, не упрямится, все беспрекословно выполняет. Но никогда она не принимала участия в играх. Только в редких случаях, когда девушки поднимали в спальне визг и начинали бросаться подушками, она, заложив руки за голову, вдруг прикрикивала на них: «Ну, спокойной ночи!..» Это была ее шутка, ее единственная острота, и девушки, услышав эти слова, всегда смеялись. Поднимался еще больший гам, пока не появлялась наставница, не гасила свет и, в свою очередь, не говорила: «Ну, спокойной ночи!» Все стихало. А Маргарита, заложив руки за голову, долго лежала в темноте с широко открытыми глазами.


Когда она окончила школу и вернулась домой, для нее очень быстро все стало ясным. Родным ничего не надо было ей объяснять. Она ничему не удивлялась, ни о чем не спрашивала, будто давным-давно все знала.

Пардикарисы накинулись на ее маленький заработок, единственный прочный доход в семье. Она даже не пыталась противиться. Все отдавала им — только так она и могла поступать. И, несмотря на это, она стала причиной еще больших раздоров. Колесо жизни в семье опять завертелось вокруг нее, но уже в обратную сторону. Теперь все требовали расплаты за их истерическую любовь к ней. Ее мать первой предъявила свою претензию — все деньги отдавать ей и только ей, чтобы они могли жить вдвоем и копить Маргарите на приданое. Дядя Периклис, возмущенный корыстолюбием своей невестки, запротестовал, заявив, что он, как глава семьи, является опекуном Маргариты. Тем более что отец Маргариты завещал ему перед смертью заботу о дочери.

Тогда тетя Катерина сказала, что она не имеет никаких претензий к «ребенку», но раз ее брат и эта ядовитая змея — ее невестка — хотят сожрать заработок Маргариты, то пусть они — именно они, а не «ребенок» — заплатят ей за три золотых кольца, которые она продала, чтобы дать образование Маргарите.

Двоюродная сестра Маргариты, Фотини, ныла день и ночь, жалуясь на бессердечие родных. Она каждый вечер приходила в комнату к Маргарите и лила слезы до тех пор, пока Маргарита не начинала плакать вместе с ней. Отец Фотини, дядя Стефанос, с парализованной рукой, был единственным, кто ничего не требовал от Маргариты. Он предпочитал попросту опустошать иногда сумочку племянницы, обставляя «операцию» так, что заподозрить в краже можно было любого, но его алиби было несомненным, после чего с удовлетворением наблюдал за разгоравшейся по этому поводу ссорой. Что же касается дяди Василиса, мудрого «астронома», то он однажды изъявил желание поговорить с Маргаритой с глазу на глаз. Он по-отцовски объяснил ей, что не имеет никаких разногласий с семьей, что у него нет никаких претензий к ней, что он вообще ничем не связан с земным миром и нет у него никаких других потребностей, кроме духовных, единственное, что ему нужно, это ежедневно стаканчик ракии — пустяк, на который она могла бы давать ему, не поднимая шума. Тогда он, бедняга, наконец избавился бы от этого мерзавца! (Он имел в виду могильщика, с которым он по ночам выкапывал мертвецов и раздевал их.) Он водит его за нос, обманывает и почти ничего не дает — даже на ракию не хватает. Но это, мол, большая тайна, которую он открыл ей только потому, что очень любит ее… Все то, что вкладывали семнадцатилетние девушки из пансиона в понятие «дом», — родственные отношения, чувство любви и привязанности, забота друг о друге — рушилось на глазах у Маргариты.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*