Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

И если есть в любви заслуга, неужели
Себя достойною сочту я? Но вполне ль?
Бледнеют щеки. Дрожь в коленях. Тяжкий хмель
Пьянящих сердце грез день ото дня тяжеле.
Высь далека. Не на предельном рубеже ли
Стою, блуждающий, усталый менестрель?
Трель соловьиная глушит мою свирель.
Померк мой кругозор, где выси гор свежели.
Не стою я тебя. Не трудно разгадать,
Что обольщаюсь я, во власти злой соблазна.
И всё же мне в любви дается благодать —
Любить тебя и жить, хотя бы и напрасно,
Благословлять тебя, молиться за тебя,
Но отрицать в глаза любовь мою, любя.

Любовь, которой я горжусь глубинно,
Мне увенчала царственно чело,
Чтоб, глядя, человечество прочло
Ей цену, сверх алмаза и рубина.
Я знаю, что тебя как ни люби — но
Мне б это чувство в душу не вошло,
Когда бы взор твой не открыл светло
Мне край иной, казавшийся чужбиной.
И потому о чувстве я своем
Не говорю, как мне принадлежащем.
Мы лишь по милости твоей вдвоем
Владеем счастьем здесь — и рай обрящем.
Свой дар любви мне в сердце зароня,
Любить ты щедро научил меня.

Ты хочешь, чтоб я выразить сумела
Мою любовь к тебе, найдя слова,
Чье яркое пыланье наши два
Лица, как факел, озарило б смело?
Роняю я рукою онемелой
Его к твоим ногам. Любовь жива:
Пылает дух, но гаснет слух, едва
Ее поверю речи неумелой.
Пусть женственность, в молчанье облачась,
Тебе внушит к моей любви доверье.
Еще стою я робко у преддверья,
Проникнуть в новый мир не пробил час.
Такая затаилась в сердце горечь,
Что лишь любовью ты ее растворишь.

Коль любишь ты меня, люби за самоё
Любовь. Не говори: пленяет в ней улыбка
Иль взор задумчивый… уклоны мысли гибкой,
Пересекающей мышление мое.
Всё преходящее уйдет в небытие.
Любовь не строится, когда в основе зыбкой
Таится недочет, могущий стать ошибкой
И горько обмануть тончайшее чутье.
Еще молю тебя, чтобы не вкралась жалость
В твой поцелуй, когда ты слезы с влажных щек
Спешишь в него впитать. Что страстно обожалось,
Оставит на сердце, быть может, лишь ожог.
Люби лишь для любви, чтоб чувство удержалось
На дивной высоте, где пребывает Бог.

Не обвиняй меня, что я чужда веселью,
Что на лице моем — страданье и покой.
Ведь даже солнца луч найдет отсвет другой
В кудрях и на челе у нас. С иною целью
Бог душу каждую к земному новоселью
Послал, и тьма путей сквозит во тьме людской.
Как пчелка, с детства я заключена тоской
В мрак одиночества, как в восковую келью.
Наружу не стремлюсь. К полетам не зови.
Застыл размах души. Напрасен крыльев шорох.
Предвижу я в любви — конец твоей любви
И тайный приговор в твоих читаю взорах.
Так с выси снежных гор провидит человек,
Как в горечи морей истает сладость рек.

Но потому что ты, всех благородней,
Наследуешь величье королей,
Мой скрытый страх навек преодолей,
Накинь свой пурпур на меня сегодня,
Чтоб сердце билось шире и свободней
Близ твоего. Победы нет светлей,
Чем милость к побежденным. Пожалей
И ты меня, чей дух тобою поднят.
Как к ратнику во прахе и в крови,
Склонись великодушно, и тебе я
Отдам свой гордый меч. Пусть я слабее,
Я вновь восстану силою любви.
И это сердце, взято смелым с бою,
Оно облагорожено тобою.

Певец, тебе открыта тайна звука.
Тебе доступен мира светлый строй.
И ты своей чарующей игрой
Страдающие души убаюкай!
Владеешь ты целителя наукой.
Своих даров божественных не скрой!
Ты можешь мертвых воскрешать порой.
Моя любовь к тебе тому порукой.
Скажи, чем я могу тебе помочь?
Надеждой радостной быть, звонко вторя,
Стараясь подражать тебе точь-в-точь?
Иль скорбной памятью людского горя?
Быть песней, где поется дивный край?
Или молчанье смерти? — Выбирай!

Я никому еще своих волос
Не подарила пряди. Видишь? эта —
Тебе, мой друг. Каштанового цвета
На пальцы навиваю кольца. Роз
Я больше не вплетаю в кудри. Грез
Девичьих минул час. Веселье света
В моей душе не вызовет ответа,
И смех давно умолк под ропот слез.
Прической строгой бледность щек обрамить
Я в горе научилась. Прядь кудрей
Моих возьмут, я думала, на память,
Когда на смертном я засну одре.
В них дышит чистотой, что годы не утратили,
Прощальный поцелуй моей покойной матери.

Ты на Риальто помнишь торг базара?
И я в душе торги веду. Скорей
За локон локон! Груза кораблей
Он мне дороже. Нет ценней товара.
Как при явленье муз в стихах Пиндара,
Смоль черных иссиня твоих кудрей
Вся отливает блеском, звезд светлей,
И пышет зноем солнечного жара.
Не блеск ли то лаврового венка?
Мой поцелуй, вернее чем рука,
Его пленит и закрепит украдкой.
И будет долго твой бесценный дар
В тепле уютном спать на сердце сладко,
Пока не оскудеет жизни жар.

Любимый, вечный мой, чем больше думаю,
Вообразить тем меньше я могу,
Что год назад ты жил, когда угрюмою
Холодной жизнью скована, в снегу
Следов не видя и не слыша шума, я
Здесь прозябала и судьбе врагу
На радость средь страданья и безумия
Цепей считала звенья; но в мозгу
Твой образ не возник еще. И в промахе
Моем предвосхитить я не могла
Явленья твоего… Весной черемухи
Цвели, а на душе царила мгла.
Так и безбожники душою серою
Не чуют Бога, в светлый мир не веруя.

Скажи еще и снова повтори
Слова любви, что каждый раз чудесней.
Пусть повторения подобны песне
Кукушки скучной. А ведь в час зари
Ее «куку» нам говорит: смотри,
Весна пришла. Усталый мир, воскресни!
Но в глубине души звучит — болезнен —
Сомненья голос, гложущий внутри.
И вот прошу я слов любви, как хлеба.
Кто скажет: слишком много звезд у неба,
Цветов у луга? Все ведь хороши!
Мне повторений сладки переливы,
Но только если в глубине души
Меня ты любишь, любишь молчаливо.

Когда лицом к лицу, исполненные силы,
Друг с другом наши две сближаются души,
Как вспыхивает вдруг полет их легкокрылый,
Чей трепетный изгиб весь искрится в тиши!
Из края дольнего, любимый, не спеши
Проникнуть в горний край, что брезжит вслед могилы.
Мне любо здесь пока побыть в земной глуши.
Вне звездных совершенств, ценя уют наш милый.
Уйдем в молчание, в бескрылие, в застой,
Пред тем как в гром войти торжественных созвучий,
Где сонмы ангелов шар песни золотой
Бросают в водопад гармонии певучей.
Побудем на земле. Пусть крыльям дан размах,
Но сладко нам любить — на ощупь, здесь, впотьмах.

О, неужели, если я умру.
Жизнь станет для тебя пустым обманом,
И солнце будет бледным поутру,
И мир могильным весь повит туманом?
Я, если верить твоему перу,
Ответственность беру. Судьба сама нам
Велит продлить житейскую игру,
Упиться до конца земным дурманом.
Прижми к себе, дыханьем оживи!
Мы сон и явь в глубинах глаз различим.
Как знатным дамам, ради их любви,
Пожертвовать не страшно их величьем,
Так я и смерть и небо отдаю,
Чтоб на земле с тобою быть в раю.