Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

Гусеница, будущая бабочка,
Что ты знаешь о своей судьбе?
Ты уснешь, запеленавшись коконом,
Но проснуться легкою, сияющей
Бабочкою суждено тебе.

И душа моя освобожденная,
Средь эфирных, голубых полей,
Вспомнит ли, как бабочка о гусенице,
О другой, о вялой, спавшей коконом,
О слепой, земной душе моей?

Что я унесу в своем сердце и с чем я уйду?
На что оглянусь на мгновенье в последнем бреду?

Насытившись всей красотою земною уйду,
Нетленной, священной ее красотою — уйду.

Со всем, что приснилося людям в блаженном чаду
Мечтавшим о чуде, о вечности в райском саду.

И с тем, что открылось нам, — знак побывавших в аду,
Ожог его пламени! — если теперь я уйду.

В мечтанья погруженная однажды,
Я вспомнила о том, как Теокрит
В стихах проникновенных говорит
О сладостных годах, из коих каждый
Несет дары для смертных. Сердце, жаждой
Античной красоты полно, горит.
А взор, слезами омраченный, зрит
Ряд горьких лет, чьей скорбью вечно стражду.
Вдруг чувствую — похолодела кровь —
Что призрак, за спиной моею стоя,
Схватил меня за кудри. Вновь и вновь
Пытаюсь вырваться. Но властно: «Кто я?»
Он спрашивает. — «Смерть», шепчу, — «Пустое»,
Звенит ответ, «не Смерть я, а Любовь».

И только трое в целом Божьем свете
Услышали звучанье этих слов:
Ты, я, да Он. Карающе-суров,
Один из нас — то был Господь — ответил.
Исчез видений мир, что был так светел.
И образ твой окутал тьмы покров.
Лишь сознаешь, людское поборов,
Какая сила в Божьем есть запрете.
Людские были б не страшны угрозы!
Моря ведь не зальют любви, и грозы
Ее не сломят. Над громадой гор
Сомкнем мы руки. Если б вспыхнул воздух
И небеса разверзлись, даже в звездах
Найдет родную душу верный взор.

О сердце, что горишь во мраке бессердечий,
Ничем не схожи мы: ни даром, ни судьбой.
И духи, что следят обоих нас с тобой,
Глядят, удивлены непостижимой встречей.
Трепещут крылья их и сторонятся плечи.
Ты создан, чтоб царить над пышною толпой.
Безвестный же певец, я — менестрель слепой,
На празднество твое попавший, незамечен.
Скажи, что до меня тебе? Ты смотришь вниз
На странника-певца с твоей высокой башни,
Пока я, прислонясь плечом о кипарис,
Тяну во тьме напев унылый свой всегдашний.
Ты чужд мне, как земле чужда в величье твердь.
И жребий наш сравнять сумеет только Смерть.

Великосветской музы слыша зов,
Ты блещешь в замках между пар, под звуки
Певца, средь пляски, разомкнувших руки,
Ушедших в слух, забыв про ход часов.
Зачем приходишь ты поднять засов
Жилища мрачного, приюта скуки?
Меня к веселой приобщить науке
И к отзвукам небесных голосов?
Здесь гнезда сов. Летучие здесь мыши
Кружатся под навесом ветхой крыши.
К чему тут лира звонкая? Молчи!
Увы! чем звуки слаще, совершенней,
Тем горше отзвук злых опустошений.
И кто-то плачет горестно в ночи.

Я сердце тяжкое подъемлю к небесам
Торжественно, как встарь Электра пепел урны
Вздымала. Устремив мой взгляд в твой взор лазурный,
Я пепел чувств моих вручаю тебе: сам
Узришь, какая скорбь нагромоздилась там.
Хоть рдеет всё еще в золе огонь пурпурный
И может вспыхнуть он, лишь страсти ветер бурный
Дохнет. Но пламень свой я вечной тьме предам.
С презреньем растопчи мой пепел, друг суровый!
Чтоб искры, залетев на смоль твоих волос,
Не жгли их, несмотря на твой венок лавровый,
И сердце мукою моей не обожглось.
Пускай в страдании душа моя окрепла,
Но в сердце у меня теперь лишь груда пепла.

Хотя бы ты ушел, мне суждено судьбою
Дышать в твоей тени. С тех пор, как мой порог
Ты раз переступил, мой гордый дух не мог
Уйти в свой скрытый мир и быть самим собою.
И если руку я, под твердью голубою,
Ликуя, окуну в лучей живой поток,
Ладонь мою пронзит мучительный ожог, —
Сознанье, что она не стиснута тобою.
Нет бездны, что могла б нас разделить вполне.
И сердце я твое в моем всё глубже чую, —
Что бьется за тебя и за меня вдвойне.
Ты растворен во мне, как виноград в вине.
И если о себе порой мольбу шепчу я,
Бог слышит имя то, что затаил мой дух,
И в каждой зрит слезе, как плачу я за двух.

Лик мира словно изменился весь
С тех пор, как ты, пройдя неуловимо,
Из бездны смерти силой херувима
Меня исторг. И я, оставшись здесь,
На новый лад любви начавши песнь,
Живу тобой поддержана, любима.
Страданьем крещена, прошла ль я мимо
Той чаши слез, которою нас днесь
Бог причастил любви? И в этой чаше —
Вся сладость жизни. Дальние брега
Близки, лишь ступит там твоя нога.
И станет край чужой страною нашей.
Ведь даже песня тем мне дорога,
Что имя в ней твое звучит — всех краше.

За золото и пурпур твоего
Нетронутого сердца, благородный
Мой друг, за дар твой царственно-свободный,
Что дам взамен? Ужели ничего?
Вот ты открыто положил его,
Чтоб я взяла, коль это мне угодно.
О, не считай меня скупой, холодной,
Неблагодарной! Нет, но до того
Бедна вся жизнь моя и так бледна…
От слез бессчетных выцвела она.
И в изголовье положить неловко
Ее тебе, как старую циновку.
Уйди! Она годится, может быть,
Чтоб на нее ты мог хоть наступить.

Что дать тебе могу? Одни страданья.
О нет, тебя любить я не должна.
Моя улыбка солью слез влажна:
Годам жестоким приношу их в дань я.
И все твои напрасны настоянья.
В очах чуть вспыхнет радость, уж она
В хрустальном ручейке отражена.
Как велико меж нами расстоянье!
Жизнь серая моя — что в том, чиста ль? —
Лишь затемнит души твоей хрусталь
И пылью омрачит твой пурпур яркий.
Моей любви бесцветные подарки
К чему тебе? Тебя люблю я. Пусть
Любовь пройдет. Останется лишь грусть.

Но каждая любовь ведь хороша
По сущности самой: всё то же пламя
В охваченном огнем пылает храме
И в остове горящем шалаша.
Любовь — огонь. Когда я, чуть дыша,
Шепчу слова любви, перед очами
Твоими озаряется лучами
Моя преображенная душа.
Любовь пресуществляет всё, что низко.
Ничтожнейшее в мире существо,
Любя, в любви познало Божество,
Припав к душе вселенной, вечно-близкой.
Бог есть любовь — божественный призыв
Любить, себя и мир преобразив.

И если есть в любви заслуга, неужели
Себя достойною сочту я? Но вполне ль?
Бледнеют щеки. Дрожь в коленях. Тяжкий хмель
Пьянящих сердце грез день ото дня тяжеле.
Высь далека. Не на предельном рубеже ли
Стою, блуждающий, усталый менестрель?
Трель соловьиная глушит мою свирель.
Померк мой кругозор, где выси гор свежели.
Не стою я тебя. Не трудно разгадать,
Что обольщаюсь я, во власти злой соблазна.
И всё же мне в любви дается благодать —
Любить тебя и жить, хотя бы и напрасно,
Благословлять тебя, молиться за тебя,
Но отрицать в глаза любовь мою, любя.