Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

Кто б угадал при нашей первой встрече
В событье том, еще из царства снов,
Устойчивость гранитную основ.
Чтоб воздвигать душой, себя обретшей,
Мир будущий, вне горечи прошедшей?
Но свет небесный был еще так нов,
Что я боялась растворить окно
В весенний сад, внезапно весь расцветший.
Да и теперь, уверенна, смела,
Я чувствую: так глубоко люблю я,
Что власть объятья, сладость поцелуя,
Восторг любви я б в жертву принесла,
Коль, вопреки своим счастливым звездам.
Избрал он путь, для коего не создан.

Прости, что я божественного сходства
Твоей души не в силах передать.
В мир красоты вошла я словно тать,
Не отрешась житейского уродства.
Так много лет вне твоего господства
Прошло. На них сомнения печать.
И речь моя лишь может извращать
Тот образ, где застыло превосходство.
Так, кораблекрушенье потерпев,
Но выброшен на берег, скиф-язычник
Благословлял заступников привычных
И бормотал им гимны нараспев.
И резал в камне неуклюжей лапищей
Дельфина в честь морского бога в капище.

Когда впервые он поцеловал меня,
Коснулся он едва руки, что это пишет.
И чище и белей с того как будто дня
Она молчанья знак дает, лишь сердце слышит
Призыв небесных сил. На ней печать огня.
И перстень-аметист ей кажется излишен.
Второй же поцелуй был поцелуем высшим.
Коснулся он чела, блаженством осеня.
— Помазанье любви, пред тем как лоб увенчан
Венцом сладчайшего избранничества был
У самой на земле счастливейшей из женщин.
А третий поцелуй в уста пурпурный пыл
Вдохнул, и голос мой, в лобзанье страстном пойман,
Всё шепчет радостно: единственный, родной мой…

Тебе дано, как Божья благодать,
Сквозь маску, что лишь знают все другие,
В оцепененье жутком летаргии,
Во мне живую душу увидать.
И ты один способен угадать
В лице измученном — черты благие:
Лик ангела, презревшего стихии
И небеса стяжавшего, как тать.
И раз тебя не могут оттолкнуть
Ни Божий гнев, ни близкой смерти жуть,
Ни всё, что осуждали лицемерно
Другие, от чего устала я,
Хочу, чтобы признательность моя
Была, как доброта твоя, безмерна.

О да! Речь о любви разносится повсюду.
О ней наслышана я с самых юных лет.
И робких грез любви пленительный расцвет
Всё душу мне порой пьянит. И я ли буду
Пытаться отрицать, что — сопричастна чуду —
Она дает земным в небесный мир просвет?
Но если в ней самопожертвованья нет,
Пылание страстей сулит лишь пепла груду.
Пусть горе и болезнь тяготами оков
Страшат дрожащего перед судьбою грозной.
Но ты, любимый мой, я знаю, не таков:
Сквозь мглу страдания ведешь ты к славе звездной,
Где царствует любовь над бренностью веков:
И рано для тебя, где людям слишком поздно.

От всей души благодарю те души,
Кто музыку услышали мою
(Всё то, что в одиночестве таю),
К стене моей тюрьмы прижавши уши.
Но стоны, затаенные всё глуше,
Что шепотом порою лишь пою, —
Отбросив лиру звучную твою,
Один лишь ты сочувственно подслушал.
Как мне тебя благодарить, скажи?
За то, что ты раздвинул рубежи,
Открыл мне путь в грядущие столетья.
Я полный смысл найду моей души
В том, что по смерти буду вечно петь я:
Слова любви Поэта о Поэте.

«Меж будущим и прошлым нету связи», —
Я молвила внезапно, мысля вслух.
То ангел мой хранитель — светлый дух,
Предстательствующий Творцу, в экстазе,
Как будто говорил, и в этой фразе
Пророчество для нас звучало двух:
Рожденье творчества среди разрух,
Виденье красоты средь безобразья.
И я, пройдя тернистый путь земли,
Узрела, как расцвел мой пыльный посох
Побегами весны в жемчужных росах.
Слова недаром мне на ум пришли.
Мир прошлый потеряв, зато грядущий выйграв,
К роману новому я новый дам эпиграф.

Как я люблю тебя? Всё глубже, шире, выше —
Той глубью, шириной и высотой, что дух
Способен вымерить. Дай перечислить вслух
Все бездны Бытия, что Благодатью дышит.
Пусть пламень с каждым днем спокойнее и тише,
Пусть кажется порой, что внешне он потух,
Люблю я творчески, вне жизненных разрух,
И — сокровенная — любовь всё ярче пышет.
Свободна и чиста, в ней оживает страсть
И вера детская, притупленная горем.
Святой крылатости я снова чую власть.
Я знаю, что с тобой мы вместе переборем
Превратности судьбы, и после смерти я
С тобою высшего достигну Бытия.

Любимый! ты мне приносил цветы
И летом и зимой. Под солнцем, в ливне
Взращенные, они всё неизбывней
Мне душу освежали, как и ты.
Прими ж взамен те тайные мечты,
Что в душу мне запали, пробудив в ней
Побеги нежные, всё неразрывней
Связавшие нас в мире красоты.
Быть может, много лишнего вросло в них
И плевелом, и сорною травой.
Ты выполешь их дланью огневой.
Но цепкий плющ и дикий есть шиповник.
Их может распознать взор верный твой.
Сорвав цветы, не забывай, садовник:
В душе храню я корень их живой.

О сердце царственное, мы с тобой
Так непохожи. Так мы друг для друга
Чужды во всем! И ангел мой и твой
Недоуменья, верно, и испуга
Полны, встречаясь в бездне голубой.
Певец я нищий. Ты ж иного круга,
Гость королев. Тебе дано судьбой
Им петь в часы их празднеств и досуга.
И в сотнях ярких глаз ты будишь грезы.
Мои глаза и в миг, когда в них слезы,
Сияют — всё ж не так ярки! Опять
Зачем со мной ты? На тебе ведь мирро,
Роса на мне, мне холодно и сиро…
И только смерть нас может уравнять.

Уйди! Но я тебя не позабуду,
Я буду жить как бы в тени твоей.
Не запереть мне наглухо дверей
Моей души — в ней замкнутой не буду.
Вот руку подыму на солнце — в ней
Твое пожатье чувствую, как чудо.
Пусть рок разделит нас — с тобой я всюду.
В груди двойное сердце всё больней,
Быстрее бьется. В каждом дне и сне
Моем и ты. Так запах есть в вине
От гроздий, различить в нем можно лозы.
Когда молюсь я Богу о себе,
Твое Он имя слышит в той мольбе,
В моих глазах твои Он видит слезы.

На самой заре времен
Был послан в мир человек,
И что же обрел здесь он
На краткий иль долгий век?
Радость, но в ней, как хлеба
Дрожжи, — отчаянья яд;
Память, посланницу неба;
Безумие, знавшее ад;
Силу без рук для созданья;
Любовь, что длится лишь день;
Ночь — только тень от сиянья,
И жизнь — только ночи тень.

И взяли высшие боги
Немного слез и огня,
Немного пыли с дороги,
С пути проходящего дня;
Песку с полей разрыхленных
И пену волн морских;
И формы душ нерожденных,
И формы тел людских;
И смеясь и плача, сковали
Всей любовью, всем гневом своим,
Со смертью в конце и в начале
И с жизнью над ним и под ним
Для дня, утра и ночи,
С трудом и тяжкой тоской,
Опору живых средоточий,
Священный дух людской.

И бурь порыв без предела
Вдохнули в уста людей,
И жизнь им влили в тело
Для земных ночей и дней;
Создали зренье и слово,
Чтоб душа с ним тайно слилась;
Свой час для труда земного,
Для греха земного свой час.
И дали любви обаянье,
Которым путь освещен,
И дня красоту и сиянье,
И ночь и у ночи сон.
И слов его ярко горенье,
И надежда в его устах,
Но в сердце — слепое томленье
И предчувствие смерти в глазах.
Ах, он ткет, но постыдна одежда;
Свет — только пожнет ли он;
Жизнь есть бодрствованье и надежда,
Но в конце и в начале — сон…