Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

И помертвело бледное чело
Спасителя, и трепетную руку
Он опустил на братское крыло;

А я, прижавшись к дорогому другу,
Повел Его на красные уступы
Ужасных рвов по горестному лугу.

И он дрожа упал челом на трупы
И зарыдал, как малое дитя,
Обняв окровавленные тулупы.

Рыдал и я, склоняясь у ног Христа,
Но мертвых тел не целовал устами:
Я был живой, холодная черта

Меня от мертвых считанными днями
Как будто гранью слабой отделяла.
И чем я мог помочь? Богат словами

Я был нередко, но без веры мало
Дают слова загробного обмана,
Одной любви высокое начало

Приводит отходящих из тумана
Туда, где все сливаются пути,
Где раздается вечное: Осанна!

Но мне Любви такой не принести
Озлобленным, беспомощным, несчастным;
В моем раю земному не цвести,

Хоть родственен Христа мечтам неясным
Я издавна, хоть из тяжелых ран
Текут рубины ручейком ужасным

И у меня с ланит на жалкий стан!..
Едва касаясь снежной пелены,
Христос ходил по стонущим полям…

И там, где из смертельной тишины
Тянулися к беспечным небесам
Зачем-то руки, – золотые сны

Он навевал страдальцам, и к устам
Синеющим дрожащими устами
Он прикасался нежно, и, словам

Святым внимая, снежными цветами
В Христе усопших вьюга засыпала.
Он удалялся тихими шагами,

Склоняясь каждый миг, а я сначала,
Окаменев, смотрел Ему вослед,
Затем сомненья роковое жало

Впилось мне в душу. Ах, спасенья нет!
Его мечта, как все мечты, бесплодна,
Он никем не выполненный бред!

Но я хотел в застывших и холодных,
Как из стекла, глазах у мертвецов
Прочесть рассказ о подвигах негодных,

Рассказ о том, что мыслят у гробов,
Когда лицом к лицу с великой тайной
Встречаются без опошленных слов.

Я наклонялся к павшим. Не случайный
На мертвецах остался отпечаток!
Похожи все: покой необычайный,

Застывший гнев, как рыцарь в черных латах,
Недоуменье, ужас величавый…
Безмолвно ищут в голубых палатах

Небес далеких новые уставы
Торжественные восковые маски
И суд творят безжалостный, но правый

Над матерью, не расточавшей ласки,
Над похотливой и слепой Природой.
Десница Смерти с допотопной сказки

О самобытном гении народа
Кровавое стащила покрывало.
Глаза прозрели, страшная свобода

В предельный миг вонзила в души жало;
Старух Цель корявым кулаком
Приподняла суровое забрало.

– Зачем, зачем бессмысленным штыком
Друг друга, озлобясь, мы закололи? –
Читал я на засыпанных снежком

Землистых лицах в этом страшном поле.
Лишь те, которых целовал Христос,
Восторженно оставили неволю:

Для них любовью разрешен вопрос;
Пушистый снег сияющие лица
Как лепестками белыми занес.

Настала ночь. Чудовищная птица
Покрыла тенью черных звездных крыл
Поля сражений. Где-то, как зарницы,

Палят неслышно пушки, но почил
Оцепеневший от страданий мир.
Траншеи, реки, лес запорошил

Глубокий снег, и только звездный клир
Кого-то славит в звонком Эмпирее
За творчества бессмысленного пир.

Темно вокруг. Внизу чуть-чуть синеет
Атласный снег, и кое-где на нем
Шиповник дикий скромно розовеет…

Он весь в лампадах, словно Божий дом, –
Куда ни глянь, десятки тысяч свеч
Зажглись в снегу мистическим огнем.

Кто прилетел над павшими зажечь
Лампады? Мать, невеста, дети, друг?
Далеко все, не слышна близких речь!

То души братьев убиенных вдруг
Зажглись в снегу, как тихие лампады,
На всех полях, на сотни верст вокруг.

Растут они, растут. Как дети, рады
Мерцанью звезд святые огоньки.
Как свечи восковые, от услады

Подъемлют голубые языки.
Всё выше, выше от земли в кромешный
Межмирья мрак взвиваются дымки.

Спешат, сплелися пальцами поспешно,
Как яркий столб из нитей золотых,
Как хороводы ангелов безгрешных.

Нет, не безгрешных! В струях голубых
Уверенности нет еще победной:
Воспоминанье ужасов земных,

Воспоминанье о грехах наследных
Колеблет их, как разъяренный вас
В пустыне водной челн колеблет бедный.

– Что будет там? Как пламенный хорал,
Как тополь пламенный, у Провиденья
Погибшей рати голос вопрошал.

– Ах, успокой без перевоплощенья!
Дай нам не быть, не быть в последний раз,
Без радостей, без грез, без сновидений! –

И вдруг с тоской из темно-синих чаш
Раздался голос, мне давно знакомый:
– Придите все, я успокою вас!

В моем необозримом звездном доме
Мне каждый грешник долгожданный брат!
Я никому не откажу в приеме! –

И кипарисов раскаленных ряд
Затрепетал и выпрямил короны
К цветам небес в завороженный сад.

Раскрылось небо, и предстал на троне
Спаситель бледный пасынкам земли
В венце терновом при полночном звоне,

Что колокольни звездные лили.
И собралися у Христа вершины
Горящие, как в гавань корабли;

И от могил до голубой храмины
Горел, как конус, страшный хоровод.
И поднялся Христос в хитоне синем,

Как древний пастырь у святых ворот,
И душам рек: – Теперь решайте сами,
Куда идти? Безбрежен небосвод,

Любовь царит в моем лазурном храме. –
– Дай нам не быть, не быть! Мы оподлели! –
Ответил конус жаркими устами.

– Спасенья нет в лазоревой постели,
Твоя любовь не искупит деяний
Преступных: наши души озверели! –

Тогда Христос на звездном океане
Открыл за троном шлюзы мировые,
И водопад эфирный с ревом длани

Простер, и охватили голубые
Каскады конус, и в одно мгновенье
Он распылился в атомы святые,

Какими все мы были до творенья,
Пока проклятых звезд не создал Бог.
Исчезло всё, но осталось движенье,

Остался ритм неведомых дорог,
Остался на безбрежном небосклоне
Всё пронизающий вокруг поток.

И только в темно-голубом хитоне
С опущенным челом стоял Пророк
На затканном жемчужинами троне,

Не понят, не услышан, одинок…
И терний на челе его точь-в-точь
От крови стал как розовый венок.

Затем спустила занавеси Ночь…

Вчера окровененная рубаха
С земного праха
Упала в грязь,
И раб прикованный, забыв боязнь,
Как птица длиннодланная,
Оставив тело бездыханное,
С двора тюремного взвился;
И через степи и леса
Понесся, истекая кровью,
За небывалою любовью.
И так легко, легко весь день
Крылила голубая тень
Моей души в струях эфира,
Как будто цепи горестного мира
Ни разу этих рук и ног
Не обнимали, и острог
В мешке холодном не гноил
Порыва родниковых сил.
Весь день я пел, весь день шептал,
Скалы и тучи обнимал,
Из несказанного мелодий
Вязал гирлянды, хороводы
Крылатых ангелов в лучах,
Вися в безмерных небесах.
Легка, как пух, бела, как снег,
Светла, как день, как детский смех,
Моя душа весь день плыла
За рубежом добра и зла.
А между тем без перемен
Осталось всё: и цепь и плен.

И так же братья в грязной луже
Друг друга топят, и из ружей
Палят и рвут штыками животы
За малоценные мечты.
Так из чего же в день такой
Я воскрылил израненной душой?
Я видел сон, и, как от сказки,
Мои глаза усталые, как глазки
Ребенка, что впервые небосклон
Узрел, сверкнули; да, я видел сон: