Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Пылает к Галатее белокурой
Рыбак Серено: бедный обречен
На медленную смерть судьбою хмурой.

В тот час, когда, трудами увлечен,
Всяк невод свой из глубей Тежо тянет,
Беспечным ветрам жалуется он:

— Когда ж, о Нимфа, день благой настанет
И обратишь ты слух к моим речам?
Иль жалкое меня безумье манит

К твоей улыбке, голубым очам?
Но нет без них душе моей покоя,
Хоть всю тщету упорства вижу сам.

Коль милосердье есть в тебе людское,
Коль чья-то трогает тебя беда,
Со сделкой согласись, молю, такою:

Тебе я душу отдал навсегда —
Дай мне взамен хотя бы взгляд небрежный.
А коль моя злосчастная звезда

В сей милостыне мне откажет нежной,
Тебе крыла Эрота подарю,
Упавшие в погоне безнадежной

За девою, что я боготворю.
Ее красот и жемчуг недостоин.
Но тщетно я вздыхаю и горю:

Коль ветер стих, морской простор спокоен,
А у меня в душе покоя нет,
И хриплый хор скорбей моих нестроен.

Покуда не зардеется рассвет,
В тумане спят Арра́бидские горы[71],
И слеп их камень, солнцем не согрет.

Меня же ослепляет свет, что взоры
Твои струят: голубизну свою
Им отдали небесные просторы.

Шлю вздохи ветрам, втуне слезы лью,
Хоть замирают трепетные волны,
Когда о скорби и любви пою

При всплесках весел под луною полной,
И добрые дельфины вслед за мной,
Плывут, внимая, свитою безмолвной,

И море тихо, кроток час ночной.
Так провожу я жизнь в тоске и плаче,
А ты, смеясь, проходишь стороной.

Или немил тебе удел рыбачий —
Сеть жалкая, да утлый мой челнок,
Да бедность, да погоня за удачей?

Как знать, быть может, минет малый срок,
И я вернусь с добычею богатой —
Иным от моря был немалый прок.

Но чистой красоте противна плата,
Что Тежо прячет в токе светлых вод:
Цена ей — вечная любовь, не злато.

Так пусть, о нимфа, взор твой упадет
На берег ближний: имя Галатеи
На шелковистом он песке прочтет[72].

Ветр и волна щадят его, не смея
Коснуться букв, что я три дня назад
Чертил — Амур водил рукой моею.

С его же помощью нашел я клад
Из редких раковин, больших и малых,
И для тебя сорвал в стране наяд

Коралла ветвь; известно о кораллах —
В воде мягки они, как те слова,
Что жажду я из уст услышать алых:
Надежда, вопреки всему, жива!

Уходят от меня дни краткой жизни,
Коли могу еще сказать, что жив я;
Сколь время быстротечно, видят очи.
Скорблю о прошлом — и покуда в слово
Я скорби претворяю, дни проходят:
Минуют годы, остается горе.

О горькое мучительное горе!
Назвал я краткой жизнь — нет, в долгой жизни
Мне муки суждены, что не проходят.
Мне все едино, мертв я или жив я.
К чему я плачу? И на что мне слово.
Коль обмануться не дают мне очи?

О светлые и ласковые очи!
В разлуке с вами я изведал горе,
И передать его бессильно слово.
Коль в этой долгой, в этой краткой жизни
Меня ваш взгляд коснется, значит, жив я
И все во благо, скорби же проходят.

Но вижу я, что скорби не проходят
И прежде грустные сомкну я очи,
Чем у́зрю ту, чьей светлой властью жив я;
Перо, чернила мне помогут в горе,
Чтоб я поведал о докучной жизни:
В невзгодах верность мне хранит лишь слово.

Да полно обольщаться, лжет и слово!
Чредою мысли, спор ведя, проходят,
И столько грусти выпало мне в жизни,
Что, если б не дарили радость очи,
Не мог бы я себе представить горе
Сильней, чем то, во чьих тенетах жив я.

Огнем объят, в огне и в муках жив я:
Когда б дышать не помогало слово,
Меня дотла б испепелило горе;
Но в муках огненных, что не проходят,
Потоки слез мне увлажняют очи
И не дают сгореть несчастной жизни.

Я умираю в жизни, в смерти жив я,
Незрячи мои очи, немо слово;
Проходят купно радости и горе.

Овидий грустный, сосланный певец,
Вдали и от Сульмона[73], и от Рима,
Супруг скорбящий, горестный отец,

Уже не чая край узреть родимый.
По неприютным Понта берегам
Скитался, одиночеством томимый.

Холмам и водам, людям и богам
Слал жалобы на свой удел печальный
И ужасался хладу и снегам.

Созвездья, что обходят свод хрустальный,
Он созерцал: веленья их — закон,
Земля им, воздух, небо подначальны.

И рыб, плывущих в море, видел он,
И хищников — велением природы
Был родиной им лес и горный склон.

Он видел, как берут начало воды
Печальных рек из тайных недр земли:
Есть и у них отчизна и свобода:

А он, от милой родины вдали,
Жил на чужбине в муке постоянной —
Нет в мире мук, что эту превзошли.

Одна лишь Муза спутницей желанной
Была ему, когда свою беду
В стихах оплакивал он неустанно.

Сдается мне, такую жизнь веду
И я теперь в печали и в изгнанье
И возвращенья благ былых не жду.

Здесь вглядываюсь я в воспоминанья
О прежнем счастье — тот, кто им владел,
Потом всегда хранит его в сознанье.

Здесь вижу, как изменчив мой удел,
Как я ошибся, почитая вечным
Блаженства срок, что мигом пролетел.

Здесь мыслю в сокрушении сердечном,
Сколь мало виноват; и грустно мне,
Что карам обречен бесчеловечным:

Ведь тот, кто страждет по своей вине,
Хотя бы заслужил свои мученья;
Но невиновный мучится вдвойне.

Когда зари румяное свеченье
Окрасит небо, и роса падет,
И вновь раздастся Филомелы пенье,

В мой сон, прервавший на ночь власть невзгод,
Печаль виденья шлет, я в муках снова:
Что людям отдых — мне пора забот.

И вот, восстав от сна (некстати слово:
Устав от снов, где сил восстать возьму!),
Неверною походкою слепого

Я ухожу к высокому холму,
Сажусь и предаюсь своей печали,
Под светом солнца погружен во тьму.

И вижу в мыслях я родные дали,
Но взор вотще б услады в них искал:
Они былую прелесть потеряли.

Я вижу лишь нагие глыбы скал.
Поля иссохшие я вижу — те же.
Где прежде каждый цветик взор ласкал.

И вижу я хрусталь чистейший Тежо,
И резво крутогрудые суда
Скользят по влаге ласковой и свежей,

Которая уносит их туда,
Куда — на веслах иль под парусами —
Желание влечет их иль нужда.

Следя за ними грустными глазами,
Молю я воду, хоть глуха она
К скорбям души, что изошла слезами:

Остановись, не убегай, волна!
Коль не уносишь в порт меня желанный,
Хоть слезы унеси мои сполна,

Покуда день и радостный, и жданный
Меня, счастливого, не приведет
Туда, куда спешишь ты невозбранно.

Увы! Едва ли этот день придет:
Жизнь кончится быстрее, чем изгнанье,
Смерть начеку — не милует, не ждет.

Но коль меня в печали и в стенанье
Застигнет смерть — куда душе идти
Во власти нетерпенья и незнанья?

Ведь если в Тартар приведут пути,
Боюсь, и Лете ведома едва ли
Боль горше той, что у меня в груди.

Когда бы и Тантал[74], и Титий[75] знали
Про эту боль, свою в сравненье с ней
Они бы наслажденьем почитали.

При этой мысли стражду я сильней:
Питая жизнь мою, воображенье
Мне думы шлет, одна другой грустней.

Но раз удел мой — скорби и лишенья,
Осталось мне, чтоб муку превозмочь,
Воображать былые утешенья,

Пока меня навек не примет ночь
Иль день благой не встречу я, ликуя,
Когда Фортуна сможет мне помочь,
Коль ей дано менять судьбу такую.