Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений

Непреклонен и упорен,
В сердце врос косматый корень,
Все преграды одолел;
Раздвоился, растроился,
Дна заветного дорылся,
Глубинами овладел.

Кто мне семя смерти кинул,
В бездну кто меня низринул?
Кто, враждебный, колдовал?
Дни за днями угасают, —
Мнится, свечи тихо тают
В глубине немых зеркал…

Мнится: на груди, прижаты,
Как закованные в латы,
Две руки легли крестом.
И чуть слышно лепетанье
Слов унылых отпеванья,
Смутных шорохов кругом.

А из сердца в небо прямо
Стебель мощный и упрямый
Пурпурный возносит цвет;
Жаркой кровью напоенный,
Пышен венчик округленный,
И ему подобных нет!

И к цветку от гор, ширяя,
Прилетает птица злая,
Чтоб обнять его крылом
И, победу торжествуя,
Удостоить поцелуя
Лепесток за лепестком.

На поисках ослиц, беглянок резвых стада,
Румяный юноша пророка повстречал.
– Вот царь Израиля, и в нем моя отрада! –
Так гость от высоты пророку провещал.

И рог помазаний над головой склоненной
Пролил святой елей – и стал царем Саул…
…Бодрись, душа моя! пребудь настороженной,
Чтоб враг людей твой путь назад не повернул.

Трезвись молитвенно в благоговеньи строгом,
Пред волей вышнею повергнись, сердце, ниц…
Душа-избранница, соцарственная с Богом,
Захочешь ли бежать вослед твоих ослиц?

К милой родимой земле мы прикованы цепью бескрайной;
Неистощимый родник в жилах пурпуровых бьет;
Тайной <жестокой> начатое кончится разве не тайной?
Разве устанет рука сплетаться в живой хоровод?

Пусть мы в священной игре пробегаем как легкие тени,
Факел горит высоко, факел гуляет кругом.
Знаки сильнее, чем гроб, и ведут нас всё те же ступени.
Там, где прошли мы вчера, завтра мы снова пройдем.

Я помню рдяный час и голос белой птицы
И рокот мощных крыл в пустынной вышине…
Ты руку подняла… «Смотри», – шептала мне,
И устремлялись ввысь стрельчатые ресницы.

Я помню этот час: напрасно вереницы
Годов мучительных текли в кошмарном сне!
Пушинка лебедя, вся в розовом огне,
Спускалась медленно на грудь отроковицы.

Прильнула и легла, и нежные персты
Нежданно бережно и слабо прикоснулись
Моей руки… «Так правда, – любишь ты?» –

Спросил я трепетно. И губы улыбнулись,
Как ласковый цветок, и поцелуй сам-друг
Прославил лебедя, летящего на юг.

Бродячая безумная царица
Влачит свой гнев, и муку, и любовь;
Гляди: раскроется широко багряница,
И жертвой огненной прольется долу кровь.

Под грохотом взволнованных заклятий
Затихли мы; но благ царицы гнев:
Он руки вновь сомкнет для пламенных объятий,
И вновь, как изумруд, прозеленеет сев.

Хочется солнцу тучку порвать
Всей пятерней светозарных перстов,
Хочется солнцу лицо показать –
Только смыкается туча опять,
Ткет дымно-серый покров.

Там неустанно сети прядут
Серые руки смелей и быстрей.
Чуть просинеет – уж брошен лоскут!
Солнцу не глянуть – не выйти из пут
В царской короне своей.

Солнце мне в грудь золотистый поток,
Видно, не может сегодня пролить,
Будет до вечера хмуриться рок.
Молча уйду и забьюсь в уголок,
Буду в ночи ворожить.

Буду с моей тишиной говорить,
В трепете молний провидеть тебя…
Можно ли солнце мое погубить?
Как не томиться, любя?
Как не любить?

Полет грачей над жнивьем опустелым
Медлительно спокоен и упрям;
Доверься тот невзгодам и ветрам,
Кто неистомным овладеет делом.

Клик торжества, привет собратьям смелым,
«Аминь, аминь» всклокоченным вождям…
Далекий путь готовится крылам,
Вознесенным к заоблачным пределам.

Так в синий день куда ни кину взгляд –
Везде сплетенья вижу черных кружев,
Один неутомимый вахтпарад!

Далекая, вниманьем удосужив
Сонет грачам – прочтешь ли между строк
Порыв любви, осиливший свой рок?

Преклонись, душа, будь наготове
Повернуть восставший грозный вал!
Вот они – сомкнувшиеся брови!
Гнев любимой – я тебя не знал!

Уж не брови – смертной сабли жало
На прекрасном вижу я лице;
Пусть любить ты, сердце, не устало
И в терновом, горестном венце!

Доля мне открыта роковая
Тихо гаснуть, пламенно любить
И в слезах, как туча, тихо тая,
В глубину, в безвестность уходить…

Кто раскроет тайну огневую,
Зрячий кто слепого вразумит?
Вот я руку белую целую.
Нежный друг, восставший одесную,
Улыбаясь, в молниях горит.

Качнуло дерево порывом бури вешней,
Гнездо накренило – и птенчик там, внизу!
Белеют лепестки, осыпаны черешней,
И ветер дале мчит мгновенную грозу.

И солнце глянуло, а он, вчера рожденный,
Дрожит и трепетно смыкает синий глаз.
О счастья бедный миг, погибнуть обреченный,
Миг счастья моего — не так ли ты угас?

Птенец поверженный, возросшими крылами
Уж ты не полетишь к неведомым морям,
К лазури солнечной, пропитанной лучами,
К пустыням выжженным и девственным снегам

Только гул раздроблённой волны,
Только пригоршня пены морской… —
Вознесен из моей глубины,
Загораясь, потир золотой.

Он нежнее румяной луны,
Озаряющей сизую даль.
Разве с ним мои страхи – страшны?
Как слеза, не прозрачна печаль?

Я слежу за любимой волной,
Вот придет, разобьется о грудь..
И рокочет мне мудрый прибой:
– Позабудь. Не люби. Позабудь.

Но беглянку мне все-таки жаль,
Что уходит туда, в глубину…
Пусть тоска – просветлевший хрусталь,
В ней храню – как в гробнице – волну!

Трепещут голуби упругими крылами,
На подоконнике как звезды – их следы.
Курит снежок, но не угаснет пламя
В крови живых – до смертной череды.

Взвились, летят. Навстречу клубы дыма
От черных труб. Чета едва видна.
Там, высоко кружит неутомимо –
И вдруг опять у моего окна!

Опять их песнь, исполненная неги,
И зыбкий крест переплетенных крыл.
Опять следы звездистые на снеге,
Как бы чертеж неведомых светил.

Им хорошо в моем соседстве виться:
Для них я – сон сквозь тусклый пар стекла.
Им в первый раз здесь довелось влюбиться,
Моя любовь их в первый раз зажгла.

Глаза – изюмины, хвосты и струйки крыл
Бесформенно-уютны, как пеленки:
Такими пекарь взору вас явил,
Печеные из теста жаворонки!

Вы на окне возникли – будто сон,
То парами, а то с птенцом на спинке,
Что шариком нелепым припечен,
Сощурившим пугливо маковинки.

Здесь у окна нельзя не постоять
И, грея кулаки, не подивиться,
Как будет пекарь мышцы напрягать,
Как он с зимой бестрепетно сразится.