Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Мы не сами песни пели,
От затейливой купели
До могилы гнилоротой
Он ударной правил ротой;
Царь ритмических мгновений,
Идеальных помышлений,
Воль смятенных Государь,
Мироздания Звонарь.
И послал Он нас туда,
Океанские суда
Душам где еще нужны
Для вселенской глубины,
Где живут не для сумы –
Будем славословить мы,
Где лохмотия – не цель,
Там Орфеева свирель
На равенства экорше
В исстрадавшейся душе
Плащ набросит из шелков,
Небылиц святой покров!

В расписанном рукою Рафаэля
Дворце убогая стоит постеля,
Таков был Провидения вердикт –
Пятнадцатый лежит в ней Бенедикт.

В агонии Петра святой наследник,
Ледяный Смерть набросила покров,
Вокруг него Великий Исповедник,
Племянники и плеши докторов,

Вокруг пурпуровые кардиналы
И нобилей испанский силуэт,
Откуда-то несутся месс финалы
И шорохи последних эстафет.

Бледней, чем алавастровый Спаситель,
В пуховиках дрожит Святой Отец.
Свершается. Отходит утешитель
Полумиллиарда раненых сердец.

Великий Исповедник, как над Чашей,
К Нему склонился плачущим лицом:
– Святой Отец, благословите ваших
Скорбящих родственников пред концом! –

И умирающий, не раскрывая
Уже навек отяжелевших глаз,
Как ото льда повиснувшая вая,
Что по снегу зимы чертит наказ,

Сложил три пальца ледяных и синих
И что-то на подушке начертил;
И снова, как вопьющего в пустыне,
Глас Исповедника вдруг повторил:

– Святой Отец, друзей и приближенных,
Испытанного кормчего лишенных,
Перед концом своим благословите!
Владыка Церкви Божьей, вы не спите?! –

Но только вздрогнули чуть-чуть три пальца
И легкий-легкий отозвался вздох,
Что вряд ли затуманил бы зеркальце
Иль шелохнул ковылевый пушок.

И в третий раз, совсем уже без веры
Прелата прошептал дрожащий рот:
– Святой Отец, страдающий без меры
И мира алчущий благослови народ! –

Вдруг несказанное свершилось чудо:
Глаза открылись мертвого Владыки,
Как два блестящих, дивных изумруда,
Не старческие были в них языки,

Неземным пламенем они горели,
Не крохотное тельце, как малютки,
Вдруг поднялось и село на постели
И озирало всех с величьем жутким,

А пастырь католического Рима,
Первосвященник церкви мировой,
И зашуршали вдруг два серафима
Незримо крыльями над головой,

Торжественно для таинства ожившей,
Потусторонним светом озаренной,
И дланию, иероглифы чертившей
Мистерии, еще не разрешенной,

Могучий крест он изваял три раза
Перед собой в предутреннем тумане,
И с уст благословляющая фраза,
Рожденная в оливках Гефсимана,

Готова была вырваться, как вихрь,
В торжественной апостолов латыни,
Но, не родясь, аккорд ее затих
В неизречимой истины пустыне.

И синие, как бесконечность, персты
Всё человечество благословили,
Так широко они были отверсты,
Так растекались мириады крылий

Повсюду от незримого креста,
Что на престоле пышного Бернини
В орнате всем в нем никогда доныне
Такая не бывала красота.

Одно мгновенье. Молния погасла,
И на подушки опустился прах,
Так фитилек лампадовый без масла,
Свернувшись, угасает в черепках.

Со старческим лицом лежит малютка
В постеле бедной в пышном Ватикане,
Но от креста его не так уж жутко,
Не так уж холодно вокруг и странно!

Мы полуангелы и получерти,
Мечтаний и действительности смесь,
Мы в солнечной вселенной звездоверти
Не выведали тайны и поднесь.

Суть выветрилась из словесной дерти
И кажется неуловимой здесь,
Но в колесе задумываться Смерти
Велит не человеческая спесь:

Чудовищною кажется нелепость
Души, давно исчерпанной, печали,
И плоти опьяненная свирепость,

И пресмыкание без вертикали;
Безбожников заведомая слепость
Сокрыта в поклонении детали.

Паломники мы все недоуменные
По лабиринту кладбищенских туй,
Но изредка лишь претворяем бренные
Сплетенья ненавистных плотских сбруй

В слова премудрости Твоей бесценные,
В потоки голубых небесных струй;
Так всколыхни же струны сокровенные
И мне псалом священный продиктуй!

Прислушайся. Безмолвие могильное
Лишь хриплым стоном злобных Немезид
Нарушено. И к аду стадо пыльное

Несет свой пресмыкающийся стыд;
Теперь труба для нас автомобильная –
Великий псалмопевец Твой Давид!

Буря. Волны, как Левиафаны,
Разъяренными секут хвостами,
Пыль жемчужную вздымая ртами,
Ионии лазурной сарафаны.

Грозные над бездной Аквилоны
Гривы теребят у Немезид,
Змеевласые врагов Беллоны
Волокут удавленных в Аид.

Демоны по перепонкам черным
Туч ручищами бьют в барабан,
Молнии орнаментом проворным
Прорезают облачный тюрбан.

Лязг и хохот. Только на триреме
Вследники умолкшего Христа
Лихорадочно гребут в яреме,
Синего не раскрывая рта –

Ни для жалобы, ни для молитвы
В муками осатаненном трюме,
Даже плеть, разящая как бритва,
Не рассеяла угрюмой думы.

Что ж крылья подневольные галеры,
Цепями связанные, так печалит?
Не лучше ль, мрачные покинув шхеры,
К безбурным побережиям причалить?

Не о себе задумались невольники,
Не страх залил их псалмопевный хор:
Их помыслы о Божьем сердобольнике –
Антиохийский пастырь Теофор

Под стражей Кесаря сидит на палубе,
Прикованный у основанья мачты,
Но ни одна пока не слышна жалоба
Из уст святых. Галерники, не плачьте!

Смятенны духом сотники и стража,
Давно охрип от ужаса наварх,
Но что-то, улыбаясь от миража
Священного, чертит наш патриарх

Дрожащим стилосом по навощенной
Своей дощечке… Чайка, Божья чайка,
О чем отец наш пишет вдохновенный,
Чему он радуется, прочитай-ка!

Посланье к братьи Римской Теофора,
Раба Христова, пастыря овец:
Любезные, я буду скоро, скоро
С Христом Иисусом вместе наконец!

Эфесские вам всё расскажут братья,
И вы для встречи веточки олив
Нарежьте; упаси вас Бог проклятья
Шептать на Кесаря, – ведь я счастлив!

Не возносите просьбы к Богоматери
О нежеланном для меня спасении,
Ведь я мечтаю о зверином кратере,
Как о пресветлом духа воскресении!

Я – золотое зернышко пшеничное,
А звери – жернов Провиденья чистый,
И, утеряв обличие темничное,
Просфоркой буду я Христа душистой.

Дразните же, машите платом красным,
Кричите на крадущихся зверей,
Чтоб мавзолеем стали мне прекрасным
Они, каких не сыщешь у царей!

Да что! Я сам дразнить их буду в Риме,
Я плюну в них, я высуну язык,
Я как с невестой обнимуся с ними,
Как с тысячей магических музык.

Никто, ничто не помешают ныне,
Чтобы исполнилась моя мечта,
Я выстрадал и в келье и в пустыне
Довременное Сретенье Христа.

Ни адский огнь, ни тысячи эгемонов,
Ни крест, ни дыба, ни стада зверей,
Ни мириады озлобленных демонов
Мне паруса сорвать не смогут с рей!

Ни смерть, ни смрад, ни разложенье,
Ни призрак страшного небытия
Остановить не смогут на мгновенье
Того, кто жаждет обрести Тебя!

Не плачьте же, возлюбленные братья,
Влюбленного увидите вы взор,
Сияющим в звериные объятья
Спешит Христов Апостол Теофор.