Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Изумрудным шелком
Вышиты листочки
По кривым иголкам
Старых тополей,
Спящих королей.
Без числа моточки
Синенькие ручки
Вешние напряли,
Беленькие тучки
На клубок мотали
Пряжу вешних дней,
Ветерки-Орфеи
Ниточки в ушко
Солнечное вдели
И легко, легко
В веточках запели.
Тополь черноствольный,
Хмурый, недовольный,
Кружевом зеленым,
Чуть одушевленным,
Словно рыцарь гневный
Шарфом королевны,
Чрез плечо повязан,
К подвигу обязан,
К подвигу слаганья
Слов недомоганья,
К шелесту и вою
Древней головою.
В леторослях валких
Хлопотливо галки
Строят деревушку,
Стерегут подружку,
Дерзких Дон-Жуанов
И в крылатых станах
Хоть поотбавляй…
Бедный, жуткий край!
Милая картинка,
Да в глазу соринка,
Да во рту от желчи
Горько, голод волчий
Всё нутро сосет.
Что мне твой кивот
Радужный, весна!
Голод мой таков,
Что его сполна
Шелковый покров
Твой не утолит
И цветов синклит, –
На одежд твоих
Оброненный стих.
Но с подружкой мы
Хижинку свою
Выстроим в раю,
А до той поры
Эроса миры
Будем созерцать,
Вечность-Мать!

Жутко. Клещами захвачено сердце,
 Капает с терниев кровь,
Трагикомичное слышится scherzo
 Жизни отпетой всё вновь.

Скучно вставать из нагретой постели,
 Скучно в проулок глядеть,
Ночью приснятся подчас капители,
 Мирта цветущая ветвь,

Ночью планеты и томные звезды
 Арабескуют плафон,
Как вертоградов заоблачных гроздья,
 И Алигьери Грифон

Важно <carroccio> вновь с Беатриче
 Катит по райским цветам,
Хор из смарагдов доносится птичий,
 Нектар течет по устам!

Тихо и сладко в душе, океан же
 Синий бушует внизу,
В ветвях смарагдовых солнца-оранжи
 Смотрят в небес бирюзу.

Гнездышко свей мне руками, подружка,
 На ночь я буду твой гид,
К ветвям вспорхнем мы с тобой, как пичужки,
 К ветвям садов Гесперид.

В жаркой Тринакрии у Монреаля
 Солнца висят на ветвях,
Солнца душистее видел едва ли
 Млечный безбрежности шлях.

В солнцах же зреющих солнца творимые
 Сладкий клубят аромат,
Нимфы журчат серебристо-незримые,
 В вешний впиваясь брокат.

Ешь же, подруженька, солнца пахучие
 В райском саду Гесперид,
Пей бриллианты, нимфея, текучие, –
 Близок печальный Аид!

В ожесточеньи отрицанья
Есть доказательство Того,
Кто в величавом мирозданьи –
Начало Вечное всего.

Я был безбожником недолго,
Когда младенческую дань
Пред идолом земного долга
Бросала дерзостная длань,

Когда в гражданское болото
Меня течением влекло,
Но глотку стягивало что-то,
Но сердце резало стекло

Мне каждый раз, когда я слепо
Вопил со всеми: «Нету Бога!»,
Когда перед дверями склепа
Кричал: «Окончена дорога!»

Когда же я однажды в ближнем
Остаток веры захлестнул,
Подстреленным мне кто-то крыжнем:
«Зачем преследуешь, Саул?» –

С таким мучительным укором,
С таким смиреньем простонал,
Что дрожь передалася шпорам
И сердце пронизал кинжал.

И я бежал в души пустыню
И Бога в бездне отыскал, –
И Парсифалеву святыню
Нашел у Монсальвата скал!

Я Божий паладин суровый,
Средневековый человек,
Безбожия кошмар неновый
Не убедит меня вовек.

Разрушенные роком храмы
В пустыне я воссоздаю
И очи благородной дамы
Своей мистически пою.

Мучительный сомненья демон
Копьем Лонгина поражен,
Мечты я царственный игемон,
Чистейшей из небесных жен

Смиренно девственный любовник
И сладостный апологет,
И роз невянущих садовник,
И песен странных музагет.

Жутко и душно и нужно
В топях загнившего моря,
Черное, ветхое судно
Гнется, с прибоями споря.

Квакают в трюме лягушки,
Мидии впились в шпангоуты,
В люках зеленые пушки
Страшны врагу, как бой-скоуты!

Черное море загнило,
Страсти прияло корону,
Срезала кудри Далила
Юному войну Самсону.

Знамя старинное славы
Вновь не увидят стихии,
Смрадные выросли травы
В остове бедной России.

Только в спасательном шлюпе
Горсточка бедных бойцов
Плачет на распятом трупе
С попранным флагом отцов.

Красные крадутся спруты,
Лучше изгнанья проклятье!
На воду весла. Минуты
Считаны, милые братья!

Это старая сказка, Миледи,
В благовесте рокочущей меди
Без труда вы могли бы прочесть
Эту странно нестранную весть.

Это вечная сказка, Мадонна,
Когда небо раскроет бездонно
Голубую безбрежности пасть, –
Так поет корабельная снасть.

Это вешняя сказка, принцесса,
Но в дремучем дыхании леса
В запечатанный кровью ларец
Схоронил ее Бедный Отец.

Осудить ли неопытность Божью,
Разукрасить ли новою ложью?
Или попросту мимо пройти,
Засмеявшись кому-то в пути?

Лишь в объятиях слова и формы
Полновластен червленые кормы
Выводит в неприемлемый мир
Опьяненный твореньем факир.

Лишь к бесцельным в бесцельном восторге
Прилетает Святитель Георгий
И дракона сражает копьем,
Что мы жизнью зачем-то зовем.

Это старая сказка, Миледи,
Но ручные со мною медведи
И воскресшего Пана свирель
В твоей появятся гордый кастель.

Это вешняя сказка, Мадонна,
Хоть поблекла на кудрях корона
И сонеты завяли Петрарки
На разрушенной Хроносом арке.

Это вечная сказка, принцесса,
Навсегда неизменная месса!
Кто не верит в нее – не поэт,
Не родиться б такому на свет!

России нет, но жив печальный
Архистратиг ее опальный.
На бурей сломанном крыле,
По кровью залитой земле,
Среди развалин и пожарищ,
Он, задыхаясь от тоски,
Чертит круги, как мотыльки
На крылышках полусожженных,
И от идей умалишенных,
Плотски нелепых, злобно-волчьих,
Исходит гневом, скорбью, желчью…
Когда ж действительности звенья
Разъединяют сновиденья
И сострадательной рукой
Дают обманчивый покой,
Он бешеным летит аллюром
К Кадора доломитным турам,
К Понтеббе, к пограничной Местре,
Где в восхитительном оркестре
Века минувшие слились,
Где и растоптанный Нарцисс
На стебле сломанном поет,
На Божий опустясь кивот.
Возьмемся за руки, подружка,
Не спрут – постель, не гроб – подушка,
Еще я встану, помоги!
Дай обопрусь, верней шаги,
Когда свинцовой головой
Я груди прикоснусь живой.
Тяжка терновая корона,
Но ты со мною, Антигона,
Чрез италийский перистиль,
Через мелодию и стиль,
Словами вещими играя,
Ты доведешь меня до рая!

Все идеи – чародеи
Злобные и палачи,
И Аттилы-Берендеи
И кровавые мечи
Перед ними – как барашки
Белорунные в овражке,
Как смиренные лилеи
На Эдемовой аллее.

Все идеи, как Христовы,
Лишь развяжутся швартовы,
Гибельным грозят пожаром
В неизменно-жутко-старом
Мире горя и страстей, –
И меж порванных снастей,
Как татарник на толоке,
Кровью душатся пророки.

Лучше старыми словами,
Изгибаясь над канвами,
Арабески вышивать
И измученную мать,
Жизнь злосчастную, как прежде,
В сновидения одежды,
В звуки песен одевать,
Жизнь, измученную мать!