Карл Гуцков - Уриель Акоста

Де-Сильва просит доложить, что скоро
Сюда пожалует.

Де-Сильва?

Да!
Где Уриель?

Он — там, где вы велели.

Что ж, поколенье молодое — вновь
На стариков ты жаловаться будешь?
Мы, как всегда, помеха на пути?
Де-Сильва благосклонен к Уриелю.
Он ищет примиренья между ним
И синагогой, он смягчить желает
Гнев дикий Иохаи. Так беги
Звать Уриеля!

О, отец, спасибо!
Когда бы подвиг я могла свершить!
Стыжусь, что лишь услуги принимаю.

Так позови же друга своего.

Не будь суровей, чем ты есть на деле.
Искусство любишь пламенно; зачем
Цветенье сердца своего ты прячешь?

«Когда бы подвиг я могла свершить!»
Но подвиг тот, что ей грозит мученьем, —
Конечно, исключает… Вот — де-Сильва.

Благодарю за посещенье. Вы
Покой и мир в мой дом внести хотите.
Не нужно жалоб и упреков злых!
А главное — поменьше утешений!

Вы от страданий прячетесь, чудак,
И именно поэтому страданья
Вам не дают покоя никогда.

В Совете Трех беседовали вы?

Я к вам пришел сейчас из синагоги.

Готово ль все для отреченья там?
Покончить с делом я хочу скорее,
Чтоб запылать сильнее не смогла
Слепая ярость черного безумья.

Безумьем вы считаете все то,
Что верой я зову.

Ужели мщенье,
Что мне грозит, интриги и вражда,
Все это — дело веры? Перестала —
Заметил я, — мне кланяться теперь
Вся клика Иохаи; ищут жадно
Лишь случая на бирже, чтобы мне
Вред нанести и ранить побольнее.
Коли торговца взять за горло, — он
Легко пойдет ко дну…

Терпи, надейся!

Надежда и терпение, когда
В одно мгновенье жизнь погибнуть может? —
А если вздумал разорить меня
Бен-Иохаи, то конечно.

Шурин…

Итак, довольно! Слышите? Скорей!
Вы будете беседовать с Акостой.
О, растолкуйте же ему, чего
Держаться должен он, чтоб эту свору,
Хахамами натравленную, вновь
Не обозлить сильней. Я ухожу, Акоста
Сюда идет. Вы потолкуйте с ним!
Скажите же, де-Сильва, — с глазу на глаз, —
К хахамам сердце не лежит у вас?
Да разве быть возможно правоверным?
Кто с философией знаком, едва ль
Начнет старинный возводить курятник,
Чтоб снова в нем засесть! Ребенком
И я охотно бы поверил сам,
Что дважды два равно пяти. Скажите,
Как быть нам с философией такой,
Которая и в детском чувстве веры
Находит тайну, доказать стремясь,
Что дважды два равно пяти? Прощенья
Прошу у вас. Я со своим писцом
Вернусь к делам; таблица умноженья
Там царствует всегда, а потому
Вершит дела лишь непреклонный разум.

Он бога хочет цифрами измерить.

Могу ли я, проклятый, подойти
К заступнику всех праведных, де-Сильва?

Акоста! Долг — священнейшее в нас —
Противоречит часто нашей воле.
Заверить вас могу, что приговор
Над вами выносил я неохотно.

Я знаю все! Мне выход вы нашли,
Он был единственным, возможно, — все же
Воспользоваться им я не посмел.

Все доводы мне светскими казались,
Любовь Юдифи наважденьем злым,
Но все же был я тронут, что евреем
Еще вы ощущаете себя.
Сердечно я приветствую, Акоста,
Как родственника вас, я очень рад,
Что остается в стенах Амстердама
Столь острый ум и столь большой талант.

Но, где ж возможность к этому, де-Сильва?
Мне ангела дарована любовь,
Но как мне взять ее, прекрасно зная,
Что к обладанью нет законных средств?

Я из Совета Трех пришел. Решенье
Для вас благоприятно, Уриель.
Обряд синагогальный примиренья
Не будет магомад обременять
Всей тяжестью суровых испытаний:
Вы — зять Манассе! Уриель, вас ждут.
К местам запретным поспешите, трижды
В дверь синагоги постучите вы,
Вниманья на толпу не обращая!
Вам подождать придется, а затем
Слуга проводит вас на испытанье
К Акибе — главному раввину. Вот
Решение Совета.

Пораженный,
Я вам внимаю. Послан я сюда
Лишь для того, чтоб встретить вас, де-Сильва…
О чем вы говорите?

Уриель!
Об отречении!

О чем, де-Сильва?

Пусть вы удивлены! Но вам известно,
Что только отречение одно
Проклятье может снять.

Как! Отреченье?
Мне чуждо это слово, и его
Мои уста с усильем произносят!
Кто вам посмел сказать, что я стремлюсь
Освободиться от проклятья?

Нужно
Вам с мыслями собраться, Уриель!
За стойкость выдаете сумасбродство?
Придется все ж вам выслушать меня:
Дать в жены дочь изгнаннику — бесспорно
Отречься от еврейства самому.
Едва ли безопасно оставаться
Вам в Амстердаме, милый Уриель.
Вы знать должны, что даже христиане
Нас защищают, но — увы — не вас.

Все знаю я. Малейшую возможность
Ищу, чтоб положенье облегчить.
Но, если вы — мыслитель, и однажды
Вас горний свет лучами озарял,
То как, де-Сильва, вы могли спокойно
Мне отреченье это предложить?

Раскаянье героя украшает.

Нет! Подвигом лишь кается герой.

Не стыдно ведь сознаться в заблужденьи.

Коль я заблудший — то перед собой,
Перед раввинами я прав!

Им нужно
Раскаянье не для самих себя.

А к господу я сам найду дорогу.

Я о хвастовстве вас обвинить готов!
Где чести нет, бахвалитесь вы честью,
Желаете свой стершийся медяк
Швырнуть кичливо на прилавок бога!
Ведь для небес раскаянье — ничто,
Оно всеобщему порядку служит.
Открытым остается для людей
В нарушенной гармонии вселенной
Лишь пастырское ухо, Уриель.
Взгляните на громаду мирозданья.
Что вы в сравненьи с ним? Песчинка! Пыль!

Сам для себя я целый мир…

Конечно,
Когда раздуться пыжитесь…

Тогда
И шар земной для вас лишь нуль кичливый.