Федерико Гарсиа Лорка - Стихотворения. Проза. Театр (сборник)
(Шьет.)
Все, что силы мои сломило,
для тебя я терпела, милый,
и тебя я ношу, как рану,
и тебе колыбелью стану!
Но когда же ты станешь сыном?
Пауза.
Когда тело дохнет жасмином.
Заплетись на заре, вьюнок,
заиграйте, ручьи, у ног!
Йерма все еще поет, когда входит Мария со свертком в руках.
Йерма. Откуда ты?
Мария. Из лавки.
Йерма. В такую рань?
Мария. Будь моя воля, я бы затемно ждала, пока не откроют. Сказать, что купила?
Йерма. Кофе, наверное, хлеба к завтраку, сахару.
Мария. Нет. Кружев накупила, лент разноцветных, три мотка простых ниток и моток шерсти на узор.
Йерма. Кофту шить будешь?
Мария. Нет. Совсем не для того… Не догадываешься?
Йерма. О чем?
Мария. Да вот – уже! (Опускает голову.)
Йерма встает и застывает потрясенная.
Йерма. И пяти месяцев не прошло!
Мария. Да.
Йерма. Ты уверена?
Мария. Уверена.
Йерма (жадно). И как ты?
Мария. Сама не знаю. Тревожно мне.
Йерма. Тревожно. (Хватает ее за руку.) А когда… когда это случилось? Ты и не поняла?
Мария. Нет.
Йерма. Запеть бы от радости, да? Мне и то поется. Послушай… Скажи…
Мария. Не спрашивай. Знаешь, как живой птенчик в руках бьется?
Йерма. Да?
Мария. Точь-в-точь… Только это в крови.
Йерма. Как хорошо. (Растерянно смотрит на Марию.)
Мария. А мне не по себе, и ничего-то я не знаю.
Йерма. О чем?
Мария. Да обо всем! Надо мать расспросить.
Йерма. Бог с тобой! Она старая, все перезабыла. Меньше бегай, а дыши так, будто в зубах розу держишь.
Мария. Говорят, он потом ножками будет толкаться.
Йерма. Тогда-то и полюбишь его по-настоящему, тогда-то и скажешь: «Сын мой!»
Мария. Стыдно мне как-то.
Йерма. А что муж?
Мария. Молчит.
Йерма. Любит тебя?
Мария. Вслух не говорит. А подойдет – и глаза дрожат, как зеленые листья.
Йерма. Он сразу догадался?
Мария. Сразу.
Йерма. Как?
Мария. Бог весть. В ту ночь после свадьбы он только об этом и говорил, и губы на щеке моей горели, да мне и теперь чудится, будто ребенок жарким голубком залетел в ухо.
Йерма. Счастливая!
Мария. Ты все это лучше понимаешь.
Йерма. Что с того…
Мария. И правда. Почему так? С кем ты в невестах ходила, все уже…
Йерма. Все. Но ведь еще не поздно. У Елены три года детей не было, а прежде, мужнины ровесницы, бывало, и подольше ждали. Но за два года и двадцать дней наждалась я. Все думаю: да за что мне эта кара? Как ночь, встану, выйду босая и брожу по двору. Зачем, сама не знаю. Если так и дальше пойдет, добром я не кончу.
Мария. Господь с тобой! Рано тебе отчаиваться, не старуха. Да что там говорить и плакаться! Сестра моей матери четырнадцать лет дожидалась, а видела бы ты малыша!
Йерма (жадно). Правда?
Мария. Бычком ревел, и юбки нам пачкал, и за косы таскал, а стрекотал, как сотня цикад! На пятый месяц мы сплошь исцарапанные ходили!
Йерма (смеется). Да разве это больно?
Мария. Меня спроси.
Йерма. Э! Я видела, как сестра своего кормила, и грудь у нее потрескалась, да так болела! Но это живая, добрая боль, от нее только крепнешь.
Мария. А говорят – с детьми одно горе.
Йерма. Врут. Это никудышные матери, сами безрадостные – и все им не в радость. На что таким дети? Ребенок – не букет. Ребенка надо выстрадать. Крови своей половину отдать. И это хорошо, это красиво, иначе и быть не должно. У женщины на четверых, а то и на пятерых крови хватит, а без детей она ядом свернется. Вот как у меня.
Мария. А мне не по себе.
Йерма. Говорят, поначалу все боятся.
Мария (застенчиво). Может… Ты так хорошо шьешь…
Йерма (берет у нее сверток). Давай, я покрою распашонки. Аэто?
Мария. Пеленки.
Йерма. Вот и хорошо.
Мария. Ну, я пойду. (Подходит к Йерме, та нежно гладит ее по животу.)
Йерма. Не споткнись о камни!
Мария. Прощай! (Целует ее и уходит.)
Йерма. Так приходи! (Йерма сидит в той же позе, что и в начале действия. Потом берет ножницы и начинает кроить.)
Входит Виктор.
Йерма. День добрый, Виктор.
Виктор (он сдержан и даже суров). Хуан дома?
Йерма. В поле.
Виктор. Взялась за шитье?
Йерма. Пеленки крою.
Виктор (улыбается). Вот оно что!
Йерма (смеется). Потом кружевами обошью!
Виктор. Будет дочка, назови в свою честь.
Йерма (вздрогнув). Дочка?
Виктор. Я рад за тебя.
Йерма (задохнувшись). Это… не мне. Мария просила.
Виктор. Ну ладно. Может, она и тебя подвигнет. В этом доме недостает ребенка.
Йерма (с тоской). Недостает!
Виктор. За чем же стало? Скажи мужу, чтоб меньше о богатстве думал. Нажить наживет, а кому оставит? Пойду, пора к овцам. Пускай Хуан отберет, каких купил, а про то – пусть подумает. (Улыбаясь, уходит.)
Йерма (пылко). Да, пусть подумает!
Все, что силы мои сломило,
для тебя я терпела, милый,
и тебя я ношу, как рану,
и тебе колыбелью стану!
Но когда же ты станешь сыном?
Когда тело дохнет жасмином.
Йерма завороженно встает, подходит к тому месту, где стоял Виктор, останавливается. Она дышит полной грудью, словно горным воздухом. Потом идет дальше – в другой угол комнаты, будто что-то ищет. Возвращается, берется за шитье, но вдруг замирает, глядя в одну точку.
Занавес.
Картина вторая
Поле. Появляется Йерма с корзиной и Старуха-безбожница.
Йерма. День добрый.
Старуха. Доброго пути, красавица. Куда собралась?
Йерма. Обед мужу носила. К оливам.
Старуха. И давно замужем?
Йерма. Три года.
Старуха. Дети есть?
Йерма. Нет.
Старуха. Ну, еще будут.
Йерма (загоревшись). Думаете, будут?
Старуха. Как не быть? (Садится.) Я тоже обед носила. Старик мой работы не бросает. Девять сыновей у меня, девять солнышек в дому, а женщины ни одной – вот и кручусь сама.
Йерма. Вы за рекой живете?
Старуха. У мельницы. А ты чья?
Йерма. Пастуха Энрике дочь.
Старуха. А! Знавала я пастуха Энрике. Добрая кровь. От зари до зари в поле, ни отдыха, ни гулянки. Хлеб да вода, а под конец – земля сырая. Праздники не для них. Молча жили. Меня за дядю твоего сватали, да куда там! Я огонь была, только ветер юбки трепал. От танцев да сластей меня не отвадишь, а на заре вскочу, бывало, и слышу, будто струны кто перебирает, то дальше, то ближе. Выбегу, а это ветер! (Смеется.) Тебе и слушать смешно? Двух мужей я пережила, четырнадцать детей родила, пятерых схоронила, а живу – не плачу, и не нажилась еще вволю. Вот что я тебе скажу. Олива свой век простоит, дом до срока не рухнет, одни мы, окаянные, сами себя изводим.
Йерма. Я спросить вас хочу…
Старуха. Спрашивай. (Смотрит на нее.) Знаю о чем. Про это не говорят. (Встает.)
Йерма (удерживает ее). Но почему? Я как услышала вас, так и доверилась. Я давно хочу поговорить со старым человеком. Я понять хочу, понять. Скажите мне…
Старуха. Что сказать?
Йерма. Да вы знаете! Почему я бездетная? Затем я разве живу, чтоб за птицей ходить да занавески крахмалить? Не за тем же! Скажите мне, что делать, я все сделаю, скажете: зрачок иголкой проткни – проткну.
Старуха. Что я? Ничего не знаю. Я бросалась навзничь и пела, дети приходят, как дождь. Эх! Ты ли не красавица! Ступишь – на улице конь заржет! Не проси ты меня, девочка, не скажу. Знать знаю, да не скажу.
Йерма. Почему? Я только и говорю мужу…
Старуха. Стой. А муж тебе нравится?
Йерма. Как?
Старуха. Ну, люб он тебе? Тянет к нему?
Йерма. Не знаю.
Старуха. Ты дрожишь, когда он подойдет? Плывет в глазах, когда целует?
Йерма. Нет.
Старуха. Ни разу? А прежде? На танцах?
Йерма (припоминая.) Один раз… Виктор…
Старуха. Ты рассказывай!
Йерма. Он обнял меня, а я смолчала, потому что слова не могла молвить. И еще… Мне было лет четырнадцать, а Виктор – он уже овец пас – подхватил меня на руки и перенес через ручей, и я задрожала, как осиновый листок. Но это от застенчивости.
