Дмитрий Дарин - Поспели травы

Ну что, сестрица, как житье?
Пошто молчишь? Не ждала, что приду?

Сам видишь, каково в опале.

Ты не сама ли
На голову свою накликала беду?
Писалась в титла без царева изволенья,
Учила государством не своим владеть своею волей
И почиталась наравне с царями. Мало, что ли?
И истощила тем вконец терпенье,
Дойдя до самого предела,
Когда венцом венчаться царским захотела.
Нельзя с царями так… небрежно.

Что поминать? Теперь ты правишь самодержно.

Дело Цыклера раскрыто.
Он показал, что ты ему почасту говорила,
Чтоб он на пару с Федькой Шакловитым[7]
Меня бы свел безвременно в могилу.
Гранаты подложить мне в сани,
Зажечь дома в Преображенском,
Чтоб в суматохе нас изрезать бердышами —
Они бы не решились сами.
Пока в монастыре тужишь ты женском,
Грозился разорить Москву с донскими казаками,
Нашелся Стенька Разин.

Все вздор.

Разве?

Такого не было меж нами… Наговор.

Жаль, Шакловитого казнили,
Сейчас бы я его спросил.

Так ты же и казнил.

Бояре с Патриархом убедили.

Клянусь, такого я не смела.
Как перед Богом…

Я не за тем пришел.
Я покидаю скоро русские пределы,
Поеду по Европе, где уж много
Людей толковых, посланных для школ.
И чтобы преуспеть в науках сих,
Хочу познать морское дело самолично.
В искусстве оном оставаться неприлично
Царю от подданных своих.

Чтоб самодержцу – да в матросские работы?
Такого Русь еще не знала.
Какие странные заботы,
Иль дома дел осталось мало?

Чтоб морем торговать, потеть на верфи стоит.
России нужен флот,
И царь российский должен флот построить.
У нас такой народ
Упрямый и дебелый,
Чтобы его принудить к делу,
То дело надо крепче прочих знать.
В основу царства заложу я ремесло сие,
Трудиться будут все, и первой – знать.

Народу тяжко царствие твое.
Берут подводы, рекрутов – для марсовых потех,
На службу выволок боярских всех,
Да тягота на мир со всех краев.
Крестьян боярских – в даточные взял.
Народ такого не видал,
Все ропщут, говорят:
Испортили тебя еретики да немцы —
Скоромное с тобой в посты едят.

Причем здесь иноземцы?
Бока во всех сословьях греют,
На печках да на лавках лежа,
А новое, хоть и себе дороже,
Без принужденья делать не умеют —
Закостенели в русской старине да лени.
Европа с турком нас поставят на колени,
Коль к морю не откроется дорога.
Раз нет в народе чувства долга,
Полезнее народу потерпеть.
А кто терпеть не хочет – плеть.

Так русский терпит долго
Да на расправу скор.
На плеть возьмет топор.

Вот потому я здесь, сестрица.
Пока я езжу, могут соблазниться
Да будут подбивать тебя на царство,
Дела мои чтоб в смуте утопить кровавой.
И если я прознаю про твое коварство,
В какой замятне супротив державы,
На этот раз… опалы будет мало.
Я беспощадно выдерну любое жало.
Царевне Марфе караул удвоен,
Тебе – утроен.
Молчишь опять?
Молчи, раз нечего сказать,
Но о словах моих не забывай.
Прощай.

Нет, долго жить тебе не суждено.
Казнить бояр – одно,
Казнить народ – совсем другое.
Ишь что удумал —
сделать Русь немецкого покроя,
Такого даже Грозный бы не мог,
А он для русских был почти как Бог.
Менять уклад, сложившийся от века —
Не в силах одного лишь человека,
Хотя бы и царя.
Все будет зря,
Когда в народе нету пониманья —
Он поднимает бунты и восстанья,
Ох, кровь еще польется
По шее матушки Руси,
Найдется новый Разин, ох найдется,
Еще придут меня просить
Державу царскую принять,
Всех умирить, да сделать все как было.
В Европу со свинячьим рылом
Нам, русским, нечего влезать.
И то, на что нужна холопу
Самодовольная Европа?
Удел Московии – то юг с востоком,
Добить татар и жить своим порядком,
А остальное – нам без прока.
Живет народ и так несладко,
Бо должен править царь, мужик – пахать,
Бояре же – нести цареву службу,
Ломать привычное не нужно,
Себе чтоб шею не сломать.
Нет, брат, под стоны да под крик
Латынь не учат наизусть,
Нельзя на праведную Русь
Напялить аглицкий парик.
Так быть еще великой смуте,
Лишь надо выждать, потерпеть.
А Петр… Что ж, время нас рассудит,
Кому державою владеть.

Стрельцы!
Стрельцы!
Православные!
Ходило нас в Москву просить о милости боярской
Почти две сотни. И вот их ласка —
На вечное житье на Малороссию погонят в кандалах.
Полсотни душ уж нынче под арестом.
Не дайте же пропасть печальникам о всех стрельцах!

Отбить их у бояр, известно!
В неволю не дадим!

Братцы!
Житья стрельцам не будет, пока бояр не усмирим!

Правильно!
Сколько можно изголяться!
Который месяц жалованья нет!!
В судах дела не делают без мзды!
Пусть держат верхние[8] ответ!

У немцев ныне все бразды,
А русских царь не жалует голов,
Сам онемечился, и вера наша закоснела!

И это верно!
Долой еретиков!

Царь православным не защитник боле,
А сам пропал за морем —
И след простыл.

Он подмененный! Лефорта сын!
Такой не нужен нам!
Верно!

Мы с Масловым подали челобитную царевне,
Имеем от нее письмо ко всем стрельцам.
Желаете послухать?!

Давай!
Громчей читай!

Слушай, народ православный!
Пишет вам матушка наша, царевна Софья.
«Стрельцы, надежа веры и державы!
На вас я уповаю во дни большого нестроенья.
Наш венценосный брат Московию покинул,
Оставив на бояр и ближних немцев всю державу нашу.
Вам ведомо, творит какие притеснения чиновный люд,
Какие небывалые доселе подати, поборы и налоги
Сгибают выю русского народа.
Повсюду произвол, повсюду ропот, стоны,
Служилому сословью пресечены права,
Как не бывало, когда мы правили своею волей.
И, не имея боле о персоне брата никаких известий,
Со смертию царя Ивана мы полагаем править самодержно».

На царство Софью!
Пусть Софья правит нами!

Тут говорится дале,
Чтобы стрельцы, не слушая боярства,
Коль Софью пожелают на державство,
То шли бы к Новодевичьей обители,
Сменили караул из царских слуг,
И, чтоб бояре не обидели,
Встать лагерем вокруг.
А если нас потешные не пустят,
Пробить дорогу кровью!

Порубим всех в капусту!
На царство Софью!

В другие весть послать полки!

Верно!
А также ведомость – на Дон,
Пусть встанут казаки!
Царевне бить челом!

Кокуй спалить дотла!
Лефорта первым в петлю!

Останется одна зола!
В поход – немедля!
Полковника под стражу!
Да он сбежал!

Плохого ждать не стал.

Так лучше даже,
Теперь уж пан или пропал.

Князья!
Две вести я для вас принес.
Как водится, одна из них плохая.
С какой начать, не знаю.

Спаси Христос!
Плохие вести – как изжога.
Начни с хороших слов.

Восславим Бога,
Наш Государь жив и здоров!
А долго не было вестей —
То почта долго шла
Из-за привычного нам зла —
Распутица да слякоть по весне.

Отец наш жив, ну слава Богу.
Спросить за почту с Виниуса[9] надо.

Что русская душа, что русская дорога —
Коль кони вывезут – то ладно,
Одни овраги, на авось да в чисто поле,
А коли нет – на все Господня воля.

Господь здесь ни при чем, такой размах,
Страна уж больно необъятна,
От широты – то повреждение в дорогах, то в умах.

С хорошей новостью понятно.

Так вот ответ царя на то мое письмо:
«В том письме объявлен бунт от стрельцов,
и что вашим правительством и службою
солдат усмирен. Зело радуемся; только зело
мне печально и досадно на тебя, для чего ты
сего дела в розыск не вступил. Бог тебя
судит![10] А буде думаете, что мы пропали
(для того, что почты задержались) и для того
боясь, и в дело не вступаешь; воистину,
скорее бы почты весть была; только, слава
Богу, ни один не умер: все живы. Я не знаю,
откуда на вас такой страх бабий!»

Бабий страх? Не страх, а беспокойство.

Однако я продолжу. «…страх бабий!
Мало ль живет, что почты пропадают?
А се в ту пору была и половодь.
Неколи ничего ожидать с такою трусостью!»

Не трусость – осторожность.

«…с такой трусостью! Пожалуй, не осердись:
воистину от болезни сердца писал»

Все истинно. На розыск не решились без царя.
Полста смутьянов взяли враз,
Но выслать их теперь без розыска нельзя.

Уж не до розыска сейчас.
Об этом и вторая весть – от сына – с Торопца.

Хлопочут о задержанных стрельцах?

Стрельцы идут к Москве.

Все?

Всем войском.

А что твой сын?
Пошто не усмирил?

Михайло Долгорукий, кто забыл,
Так люту смерть нашел под бердышами[11].
Бунты в России словом не смиряют,
Иначе бы они затухли сами.

О Господи! О чаша злая,
Что с нами будет —
Побьют да на куски порубят
Или повесят на Кукуе.

Что ты все Бога поминаешь всуе?
Наш государь был прав – зачни мы розыск,
Казни зачинщиков, и не было б угрозы,
В таких делах не ждут.

И впрямь то был еще не бунт.
А что хотят стрельцы, известно?

На царство Софью звать.