Дмитрий Дарин - Поспели травы

Эх, березы, березы…
Успокойте мне сердце,
Я то пьян, то тверезый,
Не могу отогреться.

То ли быль, то ли небыль
Все, что было со мною.
И плакучая ива
Над туманной рекою.

Зашумела дубрава —
Не со мной ли прощаясь?
Упокойная слава,
Что-то все не раскаюсь…

Тихо скрипнет осина,
Словно стонет украдкой.
На опавшей перине
Я валяюсь с устатка.

А с погоста за речкой
Веет вечной прохладой.
Стеариновой свечкой
Жизнь сгорает усладой.

Расстилается грязною скатертью
Полупьяная нищая Русь.
И ругают, и хвалят по матери,
Почему уж, судить не берусь.

То ли души вконец раскулачены,
То ль туман застилает глаза —
Для чего-то же мы предназначены,
За кого-то молясь образам.

Не живется нам в мире березовом,
Нам милее в родном кабаке
Пропивать то, что любим тверезыми,
Зажимая тоску в кулаке.

А потом со слезами и стонами
Горевать, ударяя о стол:
– Потеряли Россию мы, продали!
Выпей с нами, уж коли пришел!

Сам я тоже в разгуле оплакивал
Полустертую синюю Русь.
Кто-то мне наливал и поддакивал,
Разбавляя стаканами грусть.

И с тревогой в похмельном сознании
За все то, что наделал вчера, —
Я кричу тебе это признание,
Выжав сердце на кончик пера.

Колокольня в кокошнике с золотом,
В душу больно грехи стучат молотом,
И не верил я, а вот изверился,
Стал не светел я – горю доверился.

Я гляжу поверх крестов
В небо синее,
И гляжу поверх голов
На Россию я.
Лица – не узнать,
Словно скорчились.
Крест – не целовать,
Все кресты – закончились.

Ведь у нас, не убив, – не покаешься,
Столько каяться – только замаешься.
Что конвой, что попы – все красивые,
И шаги их не в такт – торопливые.

Я гляжу поверх крестов
В небо синее,
И гляжу поверх голов
На Россию я.
Лица – не узнать,
Словно скорчились.
Крест – не целовать,
Все кресты – закончились.

Сколько горя с костьми перемешано,
Занавеска моя занавешена.
На ромашке гадать – дело зряшное.
Лепестки судьбы – штука пустяшная…

Я гляжу поверх крестов
В небо синее,
И гляжу поверх голов
На Россию я.
Лица – не узнать,
Словно скорчились.
Крест – не целовать,
Все кресты – закончились.

Отпускать грехи – Богом поручено,
И старались монахи с подручными.
Отстрадались святые угодники —
Помолитесь за нас, за колодников.

Я гляжу поверх крестов
В небо синее,
И гляжу поверх голов
На Россию я.
Лица – не узнать,
Словно скорчились.
Крест – не целовать,
Все кресты – закончились.

Старая церковь
На косогоре
Вдруг из-за леса видна.
Словно старушка,
Плача от горя,
Тихо застыла одна.

Колокол было
Подняли снова.
Только вот нет звонаря.
Чья-то девчушка
В скромном уборе
Молится у алтаря.

Летом репейник
Стены облепит,
Некому чистить тропу.
Купол облезлый
В душу не светит
Пьяненькому попу.

Старая церковь
На косогоре,
Сколько ты помнишь молитв?
В вечном российском
Тихом укоре
Старое сердце болит.

Словно прощая
Одурь в народе,
В память о тех и других —
Светится церковь
На косогоре,
Нам отпуская грехи.

Над засеянной инеем пашнею
Пролетают опять журавли.
И, наверное, что-нибудь важное
Рассказали бы, если могли.

Рассказали б, как сверху вам видится
Неуютная серая Русь.
И удастся ли нам еще свидеться,
Сам надолго-то я задержусь?

Или скоро тоской журавлиною
Полетит вслед за вами душа…
Старый клен за зардевшей рябиною
Все ухаживал, кроной дрожа…

Скоро клин растворится, как в озере,
В синем небе моей стороны…
Перепаханы жизни бульдозером
Без особенной чьей-то вины.

Ветер сносит родное курлыканье,
Лишь молитву б мою не сносил.
Жизнь промчалась с присвистом и гиканьем,
И пришпорить ее нету сил.

Зарядила осенняя хлябь,
И не слышно родного курлыканья.
Русских душ мутноватая рябь
Расплескалась в кабацкое тыканье.

А березки ведут хоровод,
Притаившись у самой излучины.
И спивается здешний народ,
Позабыв то, что Богом поручено.

А я выйду босой
Насладиться росой,
По-над речкой туман расстилается.
Эх ты, край мой родной,
Я тобою – живой,
Здесь Россия моя начинается.

Я вдыхаю прохладу полей
И надежду, что все еще сладится.
От исконных российских корней
Журавлям, как и мне, не избавиться.

Пусть печальна моя сторона,
С серой болью навеки повенчана,
Ты свое получила сполна, —
Значит, Богом за что-то отмечена.

А я выйду босой
Насладиться росой,
По-над речкой туман расстилается.
Эх ты, край мой родной,
Я тобою – живой,
Здесь Россия моя не кончается.

Черный клин разрывает мне душу курлыканьем,
Никогда не смогу я расстаться с тобой.
Сердца взрыв отмеряет венозное тиканье,
Я стою с запрокинутой вверх головой.

А надежды мои с журавлями уносятся,
И грехи спину горбят пониже к земле.
Словно пар от земли, все молитвы возносятся,
Я стою по колено в любовной золе.

Черный клин, как жгутом, перевяжет артерию,
Голубого пространства над русской землей.
Я клянусь, чем могу, что я верую, верую,
Только дай ей остаться навеки со мной!

Что утрачено, то не вернешь и молитвою,
Моя женщина, ты не утрачена, нет!
Рассекает косяк небо черною бритвою,
Оставляя в душе окровавленный след.

Журавли, журавли,
Вы спасти не смогли обреченного,
В бирюзовой дали
Превращаясь в пернатый комок…
Журавли, журавли
Криком сердце сожгли невлюбленное,
И о вас, журавли,
Спотыкается мертвый зрачок.

Отрыдала уж свое тальянка,
С теплых яблонь облетел туман…
Как любить с душою наизнанку,
Как прожить с тоскою пополам?

Улетела молодость, как птица
Из впустую свитого гнезда,
Певчих лет живая вереница
Не вернется больше никогда.

Никогда не сбудется, что снилось
Мне в коротких августовских снах,
Не вернуть того, что отлюбилось
В юности в покошенных лугах.

Что же делать, кто-нибудь подскажет,
Чтоб куда-то сердце преклонить?
В стороне невыпесненной нашей
Я хотел бы тополем застыть,

Чтоб смотреть окрест, не узнавая
Этих мест, не кладбищ, не людей,
Сердцем потихоньку остывая
На ветру от зябнущих полей.

Суждено ли песне стать последней,
Упорхнув нечаянной строкой,
Скромную отслужит мне обедню
Над отцветшей русой головой.

Даровал ты петь, спасибо, Боже
Только я сорвался налету,
Для другого пусть, уже моложе
Нарядятся яблони в фату.

Застыла девушка-береза
В простой российской красоте.
Омыв рубцы на бересте,
Дождем текут девичьи слезы.

С тобой мне так не одиноко
Стоять под небом голубым,
Я жив дыханием твоим
И пьян твоим согретым соком.

Я обернусь на колокольню,
Чтоб покреститься напослед.
В зеленый завернувшись плед,
Ты машешь мне рукою тонкой.

Вернусь ли я иль на чужбине
Рубцы на сердце залечу.
Я с журавлями прилечу,
Когда я не в России сгину.

О чем, гармоника, грустится
Тебе в российской стороне?
И почему тебе не спится,
И отчего так грустно мне?

Деревня русская застыла
В поклоне вечном над рекой,
И лишь гармошка не забыла
Те звуки удали былой.

Звенит русальная неделя
В безлюдной ныне тишине.
Как реки – жизни обмелели,
Лишь ил надежд лежит на дне.

Гармонь, зачем ты разбудила
Надежды старые мои?…
Как я любил, как ты любила,
Поют поэты-соловьи.

Гощу в покинутой деревне
Последнюю сегодня ночь…
Играй, гармонь, о славе бренной,
Раз не играть тебе невмочь.

Понуры избы – все как встарь,
Что ни посей – нужда восходит.
И снова старый пономарь
Зарей к заутрене трезвонит.

Коряжит слух вороний грай,
Не слышно песни журавлиной.
Ужель потух лампадный рай
Над среднерусскою равниной?

Идольских требищ древний дух
Смешался с западной отравой.
Ужель огонь в душе потух
Моей отчизны величавой?

Чем новый всенародный царь
В судьбе России обернется?
Звонит усталый пономарь,
И звон мне в сердце отдается.

Льется сверху благодать
Без конца, без края…
С плахи – много что видать,
Да не видно рая.

Я по жизни проскакал,
Но устали кони,
Долго колокол молчал,
Да вдруг затрезвонил.

А у нас —
Каждый Спас – да на крови,
Легче каяться, легче каяться,
Сколько ангелов на Русь не зови,
Не спускаются, не спускаются.

Вот страдальный наш народ
Прет на лобно место,
Ведь не каждый день везет,
Чтоб на плахе – тесно.

А на людях помереть —
Чем не развлеченье.
Я святой уже на треть —
Можно ждать прощенья.

А у нас —
Каждый Спас – да на крови…

Я гляжу поверх икон
Купол в небе тонет,
А в России испокон
Глубже всех хоронят.

А цена на жизнь сейчас —
Без рубля – копейка,
Будут строить новый Спас
Люди с телогрейках.

А у нас —
Каждый Спас – да на крови…

А я слышу по лаю,
Что всё дальше от рая,
Но на рай через то не ропщу.
Лишь себя попрекаю,
На Него уповаю
И свой крест не бросаю, тащу.

Я не то чтоб не знаю,
Что зазря пропадаю,
Только знать бы у края, за что.
Что найду – то теряю,
Что краду – возвращаю,
И все, чем награждают, – не то.

Эх, дорога кривая,
Ближе лается стая,
Чтоб, кадык разрывая, изгрызть.
Но я снова петляю,
От судьбы убегая,
На свободу меняя корысть.

Всех ждет почва сырая,
И меня зарывая,
Кто на гроб мне, рыдая, падет?
По грехам разбирая,
Бог обычно карает,
Раз к кресту пригвождает народ.

А я слышу по лаю,
Что всё дальше от рая,
Но на рай через то не ропщу.
Но я вижу по хаю,
Что не зря помираю,
И того, кого надо, прощу.

На красных полатях заката
Устало пристроилась Русь.
И в душах, прозрачных когда-то,
Бессилья наилилась сгусь.

Не всходит дерзаньем пшеница,
Опасно полоть сорняки.
Печально прощаются птицы,
По небу – мои земляки.

Разбита надежды дорога,
Одна – на авось – колея.
Ведет то ль в овраг, то ли к Богу,
Теряя в бурьяне края.

Когда ж ты своими крылами
Гиен отгоняя, взмахнешь?
Иль, грустно звеня кандалами,
С рассветом опять побредешь?

Мы все, крестясь, живем безбожно,
И хлебом мой стакан накрыт,
В России помереть несложно, —
Как будто сердце не болит.

Спесивый барин едет важно,
С дороги чернь пихая в грязь.
В России помереть – не страшно,
Страшней в обочину попасть.

Опять нарезаны наделы
Кому аршин, кому верста.
В России помереть – полдела,
Коль над тобой не врыть креста.

Берез косыночки простые,
Я был средь вас – недолгий гость,
Ведь землю поровну в России
Копают только на погост.

Душа, что склеишь, – без осколка,
Осталось что-то в яме дней.
В России помереть – недолго,
Но без нее – еще скорей.

Журавлиный всхлип гармони
Где-то слышен вдалеке…
Расцвела душа от боли,
Как кувшинка на реке.

Закручинилось, запелось
Да замаялось с тоски.
То ль любовь куда-то делась,
То ль туман покрыл виски.

Сарафаны зеленеют
На березовых телах,
А гармошка все острее
Режет прошлое в сердцах.

Эх, напомнила, родная,
Что хотелось так забыть…
Юность русая, шальная
На ветру смогла остыть.

Вдруг гармоника затихла,
Верно, плачет гармонист.
И ветла со мной поникла,
Уронив слезою лист.

И когда от той гармони
Не осталось даже слез,
Я траву рукою тронул
Под коленками берез.

И росу слизав с ладони
Пересохшим языком,
Лишь тогда про счастье понял,
Что со счастьем незнаком.

Клён лимонный, клён нарядный,
Что кручинишься, мой друг?
Что молчишь так безотрадно,
Желтых не качая рук?

Отшумела и пропала
Зелень наших звонких лет…
Если б только юность знала,
Что в любви заветов нет.

Был таким же беспечальным,
Как и я, зеленый клён,
Словно светом лунным, дальним,
В нашу тайну посвящен.

Я ли хрупкие запястья
Сердцем теплым согревал
И, зайдясь от рысьей страсти,
Ветки рук пережимал!

Что-то в жизни расплескалось
По ухабам русых дней.
Как бы сердце ни старалось,
На душе всё холодней.

Клён лимонный, грустный клоун,
Не снимай перчаток желть,
Не грусти, что под луною
Всем придется умереть.

Всё равно ведь, рано ль, поздно ль,
Но слетит последний лист,
Как и я, по жизни вдоволь
Покружившись, ляжет вниз.

В России беды потому,
Что всяк свободу понимает
По разуменью своему,
А разуменья – не хватает.

У нас – кто главный, тот и прав,
А кто не прав, в суде докажут,
И часто можно, не украв,
За воровство попасть под стражу.

А власть не то чтобы глупа,
Но по-особому бездарна,
Пытаясь в нас вдавить раба,
Что я выдавливал исправно.

И остается только пить,
Еще, наверное, молиться…
Какой тебе, Россия, быть,
Когда ты сможешь измениться?

Мне не дано тебя понять,
А измеряют пусть другие…
Пойду-ка я с тоски плясать,
Как было в годы молодые.

Пусть сердце рвется журавлем,
Белеют перья в пряди русой,
А дни журчат, журчат ручьем,
Вот только обмелело русло.

Тройка мчится, снег разметан,
Да не слушает вожжей,
А за каждым поворотом
Лики каменных вождей.

Наша русская забава,
Так с Крещенья повелось,
Больше крови – больше славы,
Уж прости меня, Христос.

Эта слава не истлела,
Кровяной не высох след,
Пьедесталим катов смело,
А снести – отваги нет.

Коренник храпит и косит,
То не снег пылит, а тлен,
Чую, Русь опять заносит
В чей-то новый монумент.

Смотрят идолы незряче,
Как буравят, – без очей,
Мы по жертвам плачем, плачем
Под надзором палачей.

Ранний снег убрал поля
В саван чистый, саван белый
Швом проходит колея
Мне по жизни неумелой.

Словно кто-нибудь другой
На санях моих веселых
С бубенцами под дугой
В деревнях гулял и селах.

Словно кто-нибудь – не я —
Расплескал любовь и удаль,
В лес уходит колея
Но не полследа оттуда.

А с тех пор ущербных лун
Столько в небе поменялось,
А с тех пор немало струн
В сердце звонком оборвалось.

Мне бы броситься в побег
От петли своей – на волю,
Где примят санями снег
По проеханному полю.

Только чтоб обратно в дни,
Где поэт я и повеса,
Где мои глаза одни
Не глядели в темень леса.

Где мы в студь и холода
Берегли надежд подснежник,
А теперь я навсегда
Неприкаян и не нежен.

Вышел я, вдыхая зимь,
Забуранило к закату,
Чернотой сменилась синь,
Как любовь тоской когда-то.

Вижу что-то на меже,
Щурюсь я сквозь колкий слепень —
Неужели мне уже
Кем-то крест холодный слеплен?

Мне межи не миновать,
Хоть ты как петляй в побеге,
И остынет голова
По утру на белом снеге.

Русь разлита по озерам,
По белесым небесам.
То ли плачем, то ли стоном
Журавли прощают нам.

Я стою на поле, с краю,
С непокрытой головой,
То ль грехи мне отпускают,
То ль поют за упокой.

Жить у нас – нужна сноровка,
Да чего-то за душой.
А меня схоронят ловко
Под собак бездомных вой.

Гнет косяк, в закат врезаясь,
Да вернется ль по весне?
С ними песней попрощаюсь,
Чтоб грустили обо мне.

Но одна грустить не будет,
Только выпьет за помин
Да скорее позабудет,
Про огонь мой и про дым.

Будет мне совсем другая
Поправлять рукой венки…
Я стою на поле, с краю,
Боль хватая за виски.

Высень клин разрежет узкий,
Да теперь уж все равно,
Умереть до дна, по-русски,
Только русскому дано.

Поспели травы на лугу,
И воля рожью колосилась,
Под яблонь белую пургу
Любовь звездою закатилась.

Среди проселочных дорог
Поэта сердца заплутало,
Ты выйдешь ночью за порог
Меня высматривать устало.

Но я за месяцем пойду,
Что обливает желтью лиру,
И если счастья не найду,
Нарвусь на нож во тьме трактира.

Веселый смолкнет гармонист,
Да кобели вовсю завоют,
Когда под злой разбойный свист
Меня дерюгою накроют.

А ты дождешься не меня
В пыли расстеленной дороги,
И, колокольчиком звеня,
На двор чужие въедут дроги.

Но острым светом серебра
По сердцу полоснет косою,
Когда вдруг ночью со двора
Ты выйдешь к яблоням босою.

Навзрыд засветит в вышине
Луна в шафрановой рубахе,
Как по убитому по мне
«За упокой…» начнут монахи.

И ты поймешь, глотая желть
Средь яблонь спелого дурмана,
Что нелюбимым умереть
Всегда бывает слишком рано.

Закручинилась калина
На высоком берегу,
За окном прошла ты мимо
Где веселье на лугу.

Там народ давно гуляет,
Карогодит у огня,
Но гармоника не знает,
Что ты любишь не меня.

Нет печали в песне длинной,
Гармонист – веселый в пыль,
Я прилягу под калиной,
Чтоб смотреть в речную стыль.

Ты сюда давно когда-то
На свиданье не пришла,
Знать, гармошка виновата,
Что ту песню не нашла,

Чтоб слова плескались тихо,
А в глазах пошла волна,
Облетела облепиха,
А калина – зелена.

Пусть с рассветом, пусть усталой,
Всякой ждать тебя готов,
Чтоб калина красной стала
От любви нескромных слов.

Эх, калинушка, калина,
Красный сарафан,
Не видать чего-то милой, да с реки – туман.
Не туман – печаль
По моей по милочке,
Половиночке.

Я б всю жизнь сидел у костра,
Грея душу о желтое пламя,
Если так не была бы остра
Боль порезов о русские грани.

Если б так не свербило в груди
От российских сердец бездорожья,
Что за полем нас ждет впереди —
Тесный храм иль свобода безбожья?

Нет ответа с пернатых небес,
Иль его я понять не умею…
Остывает безлиственный лес,
Как и все в облетевшей Рассее.

Потому и брожу я с сумой
Под осенними злыми дождями,
А костер пусть разложит другой,
Чтобы греться о желтое пламя.

А над полем туча,
А под тучей ветер,
Ты себя не мучай,
Ведь другая встретит.

Встретит на пороге,
От дождя укроет,
И от злой тревоги
Сердце успокоит.

Сердце успокоит,
Да зальет усладой,
Жить как будто стоит,
Жить как будто надо.

Только громом грянет
То, что отыскрило,
Та, что ждать не станет,
Знать, приворожила.

Знать, приворожила
На мое несчастье…
Молнии, как жилы,
Рвутся на запястье.

Я покину хату,
Да пойду по полю
К той, кем жил когда-то,
Промокая болью.

Бьют хлысты косые,
В прошлом вязнут ноги,
Не смогу дойти я
Без большой дороги.

Не смогу дойти я,
Не смогу вернуться,
Косы золотые
На ночь расплетутся.

Расплетется схоже
Жизнь моя по нитке,
Кто я – лишь прохожий
У твоей калитки.

Край багряный, край суровый,
Осень выпесненных грез,
Тает в дымке бирюзовой
Шум задумчивых берез.

Я родился здесь когда-то
И когда-то здесь умру…
Перед Богом виноватый,
Я молился поутру.

Где взять слово журавелье
Среди словленных синиц?
Ты рассыпешь ожерелье
Слез с сиреневых ресниц.

Стерта старая дорога
До убогой колеи,
Не суди, Всевышний, строго
Прегрешения мои.

А дорога – влево, вправо
По полям – в еловый лес.
У какой-нибудь канавы
Мне забьют дощатый крест.

Имя, даты, не напутав,
Нацарапают гвоздем,
И заплачется кому-то
Под слезящимся дождем.

Только та, которой верил,
Сядет молча у окна,
Что, привыкшая к потерям,
Не привыкла быть одна.

И, смотрясь в стеклянный сумрак,
Неживой зрачок замрет,
Непотушенный окурок
Рук пока не обожжет.

Русь – березовые пальцы
Да бревенчатая грудь,
Имена дают по святцам,
Чтоб везло когда-нибудь.

Только мне везет не очень,
Отчего любовь пуста?
И темней агата очи,
Холоднее льда уста.

Оттого ль, что в поднебесье
Птицы разные у нас,
Не хватает общей песни
Выгнать знобь из черных глаз.

Русь, сиреневая летом
И седая к декабрю,
Я твоим нездешним светом
Счастье милой озарю.

Две любви – к стране и к милой
Берестой сберечь готов.
Береги, Господь, Россию,
Береги, Господь, любовь.

Вытек вечер на луга,
Выпь кричит за камышами…
Твоих бедер берега
Да река любви меж нами.

Я стою у той реки,
Месяц плещет одиноко,
Звезд зеленые зрачки
Затянуло поволокой.

Переплыть на берег тот
Мне, наверное, не по силам,
Старых чувств рассохся плот,
И не жжет страстей крапива.

Да и ты меня не ждешь
На ромашковой поляне,
Бьет по сердцу темный дождь
И никак не перестанет.

Выпь затихла в камышах
У нескошенного луга,
Мы на разных берегах
Грустно смотрим друг на друга.

Искромсанный искрами звезд,
Овечьим тугим одеялом
Меня согревал небосвод
И ветер свежил опахалом.

Но звезды тебе – только пыль,
А мне они нежное лечат,
И вот сорняками постыль
Взошла среди ласковой гречи.

Ты смотришь не вверх, а поверх
А я в небо шею ломаю,
Курлычет по милушке стерх,
А кто я тебе, я не знаю.

Но если захочешь взлететь —
Цепляться не стоит за поле,
Открой равнодушия клеть
И выпусти сердце на волю.

И там, средь небесных полей,
Где в жизнь сорняков не бывает,
Поймешь, отчего журавлей
Высокими здесь называют.

Сердце выжато до капли
В серебро родных полей,
И с болота смотрит цапля
На далеких журавлей.

Улетают в лето птицы,
Что любил, кого любил,
Сможет разве что присниться
Под сосновый шепот игл.

Клин в холодном небе тонет,
Крик относит на ветру,
Пусть тебе о всем напомнит
Плач тот птичий поутру.

Косит синь косяк крылами,
В скирдах мокнут облака,
И послушно вслед за вами
Поднимается рука.

Льется песня журавелья,
В поле дали голубой,
Им машу ли я, тебе ли —
Вдрызг оставленный тобой.

Все когда-нибудь вернется
Под весенних ветел дрожь,
С сердца стылого колодца
Лишь любви не зачерпнешь.

Не шепчи «прости», не надо,
Хворост слов мы в дым сожгли,
Потому с такой надсадой,
Мне курлычат журавли.

Я теперь смотрю на жизнь иначе,
Цепенеет облетевший лес,
По-другому журавли заплачут
Из-под серых выцветших небес.

По-другому кровь по жилам бьется,
Как на сердце ранний иней лег,
И уже, наверное, не придется
Выбирать из множества дорог.

Все на свете отцветет ко сроку,
Чтоб без нас когда-нибудь расцвесть.
Вдруг гармонь заплачет одиноко,
Разнося безрадостную весть.

Так и я, налившийся годами,
К серой пашне тяжелее гнусь,
Облетая грустными словами,
Я со многим в жизни примирюсь.

Но и в этом пряном увяданье
Позолотой плещет красота,
Выйдет ночью месяц на свиданье,
Чтоб не так слепила темнота.

Я теперь на многое любуюсь,
Что не часто в жизни замечал,
И беру от жизни не торгуясь,
Что бездарно раньше раздавал.

Что, подруга ты, кукушка,
Вдруг затихла, не молчи,
Жизни только на полушку
Нагадала мне в ночи.

Ай ли мне теперь досталось
Над судьбинкою тужить,
Ай ли мне теперь осталось
Дни короткие прожить?

Ты кукуешь бессердечно,
Что тебе тоска-печаль?
Под дорогою под млечной
Мне прожитого не жаль.

А то жаль – не доведется
С милой по полю гулять,
Как она во ржи смеется,
Не придется увидать.

Где я кончусь, где я сгину,
Где безносая придет,
От ножа ль удара в спину,
Или в грудь, наоборот.

Поплывет луна в ночное,
Желтью капая на стог,
Под застрехой хилой хвои
Отойти судил мне Бог.

Ты оденься, как на праздник,
Как услышишь злую весть,
Раньше я не умер разве
Для твоей души, как жесть?

Хлеба горькую осьмушку
На стакан положит друг.
Что ж ты сделала, кукушка,
Замолчав так скоро вдруг.

А на душе тоска и мгла,
И ночь заполнила озера,
Раз полюбить ты не смогла,
То разлюбить не сможешь скоро.

Пусть холод ходит по лугам,
Беря за грудь худые стебли.
За все, за все воздастся нам,
И разве первому не мне ли?

Ведь сгинуть ранее других
Мне уготовано кукушкой,
От прядей черных дорогих
Остался волос на подушке.

Я где-то юность обронил
На русских бешеных ухабах,
И все, чем в жизни дорожил,
Из рук твоих упало слабых.

Так одиноко плачет выпь,
Как будто вылюбив кого-то,
Но чувств обманчивая зыбь
Не тронет черное болото.

И в сердце милом – та же топь,
Под ласк зеленою травою,
Ведь после жара злая знобь
Меня накроет с головою.

Затянет пепельная муть
Все то, что было с нами прежде,
Но я готов в тебе тонуть,
Без сил, без воли, без надежды.

Ушло сиреневое лето,
Бегут обманчивые дни,
И соловьи печалят где-то
Среди безмолвия одни.

Луна свисает одиноко,
На небе звезд стальная сыпь,
Качает острую осоку
И камыши речная зыбь.

В лесу, уже оцепенелом,
Звончее слышится желна,
И в доме стылом, опустелом
Густая стынет тишина,

Где так нелепо просыпаться
На двух подушках одному,
А листья будут осыпаться
На мха лесную бахрому.

И что со всеми нами будет
В тумане завтрашнего дня,
Но если сердце не забудет,
Ты вспомнишь нежного меня.

Отмечталось, отлетело, отошло куда-то в синь,
Что в глазах твоих искал оленьих,
Что-то я не так у Бога попросил,
Непривычно стоя на коленях.

Рожь не всходит с нераспаханных полей,
Лишь грачи гуляют в черных фраках,
Сносит вдаль моих последних журавлей,
Но уже не хочется заплакать.

Я – у поля с непокрытой головой,
Ничего исправить уж не в силах,
А ведь был и я в дрезину молодой,
Да остыла кровь в истертых жилах.

Уж не бегать мне по утренней росе,
Все должно когда-то измениться,
Трудно спится в среднерусской полосе,
Потому здесь так нетрудно спиться.

На беду закычет старая сова,
Только я понять то не умею,
Облетают тихо жухлые слова,
Оттого и жизнь мне холоднее.

Лет прошедших зыбь забыться не дает,
Потому горчит сырая осень,
Только кто для сердца русского поет,
То с того Всевышний раньше спросит.

Ох ты, доля, моя доля,
Загорится, где не ждешь,
С незасеянного поля
Не взойдет надежды рожь.

Будет ясень осыпаться
Позолоченной золой,
Да под ветрами качаться
Над могилою простой.

Новый месяц светит ясно
На озябшие поля.
Неужели так напрасно
Облетела жизнь моя?

Неужели так ненужно
Песня вылетела в ночь,
Журавли кричат натужно
Да не могут мне помочь.

С вожаком уносит стаю,
Росы плачут по заре,
Не меня ли отпевают
В белой церкви на горе?

Кто-то раньше, кто-то позже,
Все помчимся налегке,
Только мне уже, похоже,
Не поить коня в реке.

Ох ты, доля, злая доля,
Нелюбовь твоя – не ложь,
Да на все есть Божья воля,
Что сгорело, не зажжешь.

Грустный день, осенний день,
Тихо в прошлое слетая,
Отзовет былую звень
Вдрызг сиреневого мая.

Где поемные луга,
Что нас прятали когда-то?
А на сердце стужь и мга,
Месяц скрылся виновато.

Скрылось все куда-то вдаль
Вдоль изъезженной дороги,
Лишь тревожная печаль
Встретит ночью на пороге.

Темный дом, холодный дом,
Над трубой дымок не вьется,
Что оставишь на потом,
Больше в жизни не вернется.

Счастье ходит за рекой,
Только к нам не ищет брода,
Дьяк поет за упокой,
Средь крещеного народа.

Вот и я надсадно спел
Жизнь, как песню без припева,
Да под осень облетел
Словно лиственное древо.

И такою же порой
В день осенний, скользкий, сизый
Незаконченной строкой
Жизни кончатся капризы.

Стихла иволга до срока,
Пожелтел травы ковер,
Юность вылилась без прока
В затухающий костер.

Челн плывет в волне зеленой
По извилистой реке,
Был когда-то я влюбленный
С сердцем юным налегке.

Годы плещут за кормою,
Левый берег далеко,
Нелегко не быть с тобою,
И с тобою нелегко.

Я на весла налегаю,
В прошлом нечего искать,
Думал я – навстречу маю
Лодку утлую погнать,

Но хандрит сырая осень
Серым мхом накрылись пни,
А Всевышний строго спросит
За веселенькие дни.

Обречен теперь грести я,
Грустно глядя в небеса,
И течет во мне Россия,
Песней вылив голоса.

Правый берег как в тумане,
На песок бежит волна,
Что там ждет – могильный камень
Да народная молва.

Березы белые,
Что ветер гнет,
Меня, несмелую,
Миленок ждет.

Калитка заперта,
Да плох замок,
Я перво-наперво
Возьму платок

Платочек смотрится,
Горит узор,
Пойду с околицы,
Потупя взор.

Милый волнуется,
Меня все нет,
А что не сбудется —
Не мой ответ.

Платок заметится
Издалека,
Никто не встретится
Мне до леска.

Приду красивая,
Сниму платок,
А ночка синяя,
Да мил дружок.

Березы белые,
И ветер стих,
Любовь неспелая
Нам на двоих.

Любовь неспелая
Горчит едва,
А я, несмелая,
Тобой жива.

Ходили люди по селу,
Старух выспрашивая верно:
– Иконы есть еще в углу?
Дадим немаленькую цену.

– Да что вы, милые мои,
Да, почитай, уж не осталось,
Отдали в храм давно свои,
Себе оставив саму малость.

Такое наше житие,
Вы церковь видели в Отрадном?
Всем миром рушили ее,
Всем миром ставили обратно.

Осталось для себя одна —
Молить за внуков каждый вечер,
Чтоб, не дай Бог, опять война
Да чтобы помирать полегче.

– Не хочешь тысячу рублей?
Ты нас, бабуля, удивила.
И тут непрошеных гостей
Старушка вдруг перекрестила.

Икону русский может сжечь,
Бунт – от языческой породы,
Но для продажи приберечь —
Черта не русского народа.

Электричка меня привезет
В гости к старому верному другу,
Где дорога вдоль речки идет
По поемному спелому лугу.

Я в высокой – по пояс – траве
Отдохну от ненужного шума,
Пусть за душу возьмет соловей,
Чтоб не думалась горькая дума.

Чтоб не помнить печаль и тоску
В сердце стылой лежащей золою,
Ходит ласточка здесь по песку
И не хочет летать над рекою.

А вот я бы сейчас полетел,
Всех влюбленных с небес окликая,
Чтобы спеть, что я здесь не допел
Среди злого бездомного лая.

Птицы смотрят в людей с высоты
Из небесного русского края.
Жаль, что раньше не слушала ты,
Как кричит журавлиная стая.

Жаль, что в небо смотрел я один,
На земле просмотрев дорогое,
Но зато журавлиный тот клин
Попрощался из неба со мною.

Может, правда, еще повезет…
Перепахана жизнь, словно плугом
Я шагаю к старинному другу,
Что давно меня в гости зовет.

Больно звездам на рассвете,
Занеможется луне,
И дождя косые плети
Вдруг захлещут по спине.

Встану я на полдороге,
Да стяну с себя пиджак,
Не несут до дома ноги,
А несут опять в кабак.

Недопил я, видно, малость,
Или малость не дожил.
От любви чуть-чуть осталось,
Лишь немного пригубил.

Прислонюсь щекою мокрой
От дождя ли, иль от слез,
Поделюсь своей морокой
С самой грустной из берез.

Ты меня поймешь, наверное,
Как никто не понимал,
Оттого живется скверно,
Что я счастье прогулял.

Листья шепчут: что ты, что ты,
Все когда-нибудь пройдет,
И тебя полюбит кто-то,
Сердце лаской обожжет.

Да мое уже в ожогах,
Только нечем залечить.
Жизнь – размытая дорога,
Не проехать, не пройти.

Дождь затих, совсем светает,
Звезды стерлись в вышине,
И куда идти – не знает
Сердце, бывшее в огне.

Закачается под ветром
Одинокая ольха,
Что была зеленой летом
Так нарядна и легка.

А теперь ты веткой голой
Машешь в стылой тишине,
Наклонившись головою,
Будто плачешь обо мне.

Листьев желтые запястья
Грею я в своей руке,
Кто в любви пытает счастья —
Строит замки на песке.

Жалость ласковой гармони
Ветер с речки донесет,
И с распахнутой ладони
Лист последний упадет.

Упадет и тихо ляжет,
Словно землю обогреть,
А гармошка мне предскажет
Нелюбимым умереть.

Месяц выйдет на дорогу
Серебрить ее следы,
Той, дана что мне от Бога,
Той, дана что для беды.

Те следы – на сердце метки,
Только сердце – как труха,
Потому склонила ветки
Одинокая ольха.

Собрались у колокольни
Бабы, дети, мужики
Посмотреть, как Ванька Сколин
Долетает до реки.

Он вчера кабацкой голи
Хвастал, может быть, хмельной,
Дескать, прыгну с колокольни
С парой крыльев за спиной.

– Человек – червяк, не птица, —
Все смеялись в кабаке.
– Не забудь опохмелиться,
Чтоб леталось налегке.

– Берестой закрыл я щели,
Вот – смотрите на чертеж.
– Вань, да ты в своем уме ли,
Ты ж костей не соберешь!

Высока ведь колокольня,
Выше только небеса,
Падать с неба – жуть как больно, —
Раздавались голоса.

Ванька гнул свое упрямо,
До реки, мол, долечу,
И за то поставил в храме
Я огромную свечу.

Прыгнул Ваня, помолившись,
И крещеный люд застыл…
Берестой своей накрывшись,
Он лежал под парой крыл.