Ромен Роллан - Четырнадцатое июля
А, малютка! Ты тоже хочешь идти с нами? Не сидится на месте?
Она протягивает к нему дрожащие ручки и молча кивает головой.
Хорошо, идем! (Поднимает ее и сажает к себе на плечо.)
Мать. Вы — сумасшедший! Оставьте ее! Разве можно тащить ребенка туда, где сражаются?
Гош. А разве не она нас туда послала? Она будет нашим знаменосцем.
Мать. Не отнимайте ее у меня!
Гош. Так идемте же с нами, мать! Сегодня никто не должен отсиживаться дома! Вылезайте, улитки, из раковин! Весь город выходит из своей тюрьмы! Никто не должен отставать! Это не армия, ведущая войну, это — восставший народ!
Мать. Верно! И уж если помирать — так всем вместе!
Гош. Помирать? Ну нет! Умирает лишь тот, кто ищет смерти!
Небо за домами и Бастилией начинает светлеть.
Урра! Зарождается день, новый день! Смотрите на зарю Свободы!
Жюли (молча улыбалась, сидя на плече у Гоша и держа пальчик во рту; вдруг она запевает тоненьким голоском народную песенку того времени).
Свобода! В этот день чудесный
Приди, наполни душу нам!
Гош (смеясь). Зачирикал наш воробышек.
Народ смеется.
Идемте же! Веселей! Навстречу солнцу!
Подхватывает песенку Жюли и устремляется вперед; вся масса народа приходит в движение и подхватывает песню Гоша и маленькой Жюли. У кого-то нашлась флейта, и ее резкие и пронзительные звуки аккомпанируют песне. С музыкой сливаются восторженные возгласы народа и все нарастающий звон колоколов; этот слитный гул служит фоном для следующей сцены. Гоншон и дрожащие от страха полицейские идут вместе со всеми, подталкиваемые насмехающейся над ними веселой толпой, среди которой Конта и Гюлен. Мужчины и женщины выходят из домов, присоединяются к народу, бегут вслед за шествием. Буря восторга. В то время как народ шумно удаляется со сцены, Демулен, который шел со всеми до кулис, поворачивает назад, быстро влезает на баррикаду, пробирается к окну Люсили и прижимается лицом к стеклу. До конца действия из-за сцены доносится шум толпы, звон колоколов, барабанный бой. Замешкавшиеся люди выбегают из своих домов, не обращая внимания на влюбленных.
Камилл (вполголоса). Люсиль!..
Окно тихонько открывается, Люсиль обнимает Камилла.
Люсиль. Камилл!..
Целуются.
Камилл. Ты все время была тут?
Люсиль. Тише!.. Рядом спят. А я спряталась и никуда не уходила. Я все слышала и все видела.
Камилл. Ты совсем не спала?
Люсиль. Как можно спать при таком невероятном шуме? Ах, Камилл! Как они превозносили тебя!
Камилл (довольный). Ты слышала?
Люсиль. Стены дрожали от их криков. А я только посмеивалась. Мне хотелось кричать вместе с ними. Но кричать я не могла, вот и начала дурачиться; влезла на стул и... Угадай, что я сделала?
Камилл. Как же я могу догадаться?
Люсиль. Догадайся, если ты меня любишь. Если ты ничего не почувствовал, значит, ты не любишь меня. Что я тебе посылала?
Камилл. Поцелуи.
Люсиль. Ты меня любишь! Ну конечно! Целые корзины поцелуев! Правда, некоторые мои поцелуи доставались тем, кто тебе аплодировал... Они такие хорошие, они так кричали! Как ты прославился, мой Камилл, за один день, за один только день! Еще на прошлой неделе никто, кроме твоей Люсили, не знал тебе цены... А сегодня весь народ...
Камилл. Слушай...
Слышен веселый, нестройный шум Парижа.
Люсиль. Все это... это ты вызвал к жизни все это... Всю эту чудесную кутерьму...
Камилл. Мне и самому не верится!..
Люсиль. И все это сделало твое красноречие! Как ты сумел? Мне рассказывали, что твои слова привели всех в неистовство. Как бы я хотела быть там!
Камилл. Не помню даже, что я говорил. Меня как бы подхватило и подняло над землей. Я слышал свой голос и видел свои жесты как будто со стороны. Все плакали, и я тоже плакал. Когда я кончил, они понесли меня на руках. В самом деле удивительный день!
Люсиль. О, ты великий человек! Ты — мой Патрю, мой Демосфен! И ты мог говорить перед целой толпой, и тысячи людей смотрели на тебя? И ты не смутился? Память не изменила тебе? И ты даже ни разу...
Камилл. Что?
Люсиль. Ты отлично знаешь, что заикаешься иногда... как чересчур полный флакон, из которого жидкость никак не может вылиться... (Смеется.)
Камилл. Злючка! Рада надо мной поиздеваться! Кошечка показывает коготки!
Люсиль (смеясь). Да нет! Я же люблю тебя! Люблю таким, как ты есть. Мало этого — я отыскиваю в тебе недостатки и, когда нахожу, влюбляюсь в них. Вовсе я не злючка. Вот уж нет! Мне нравится твое заикание, уверяю тебя; я даже учусь заикаться, как ты.
Оба смеются.
Камилл. Подумать только, чтó за один день сталось с народом! Чего-чего мы не увидим с тобой! О Люсиль, сколько прекрасного нам предстоит свершить вместе! Это лишь первые раскаты грома! Какая радость все смести к черту — тиранов, их законы, несправедливости, предрассудки! Наконец-то! Мы разобьем носы всем этим дурацким идолам, которые с мерзкой гримасой восставали против всего, все запрещали, мешали нам думать, дышать, жить! Настала пора очистить дом, сжечь старое тряпье! Нет больше господ! Путы сброшены! Весело, правда?
Люсиль. Кто будет теперь править Парижем?
Камилл. Мы, черт побери. Разум.
Люсиль. Они кричат уж слишком громко. Я боюсь.
Камилл. Это все наделала моя речь.
Люсиль. Ты думаешь, они всегда будут слушать тебя?
Камилл. Они слушали меня, когда я был безвестен, чего же не смогу я теперь? Ведь они обожествляют меня! Славные люди! Когда они избавятся от зол, их удручающих, все станет легким, приятным, радостным... Ах, Люсиль! Какое счастье, и столько сразу! Нет! Его не слишком много! И никогда не бывает слишком много!.. Но счастье пьянит меня после стольких невзгод!
Люсиль. Бедный Камилл! Ты был несчастлив?
Камилл. Да, солоно мне приходилось!.. Шесть лет подряд!.. Ни денег, ни друзей, ни надежд... Покинутый близкими, я был вынужден заниматься самыми унизительными делами, рыская в погоне за несколькими су и не всегда находя их... Частенько я ложился спать голодным. Не хочется об этом рассказывать... Когда-нибудь потом расскажу все... Я доходил до крайности!
Люсиль. Неужели? Боже мой! Почему же ты не пришел ко мне?
Камилл. Чтобы ты отдала мне свой кусок хлеба?.. Да и не голод пугал меня больше всего! Без обеда можно обойтись. Но усомниться в себе, не видеть впереди никакого просвета... А потом явилась девушка, очаровательная крошка со светлыми локонами, чьи карие глазки улыбались мне из окна как раз напротив моего дома. Я шел за ней по аллеям Люксембургского сада, издали любовался невинной грацией ее движений, прелестью ее тонкого девичьего стана... Ах, Люсиль, благодаря тебе я забывал иногда о своей нищете, но еще чаще именно из-за тебя нищета казалась мне особенно невыносимой. Ты была так недосягаема! Разве мог я мечтать, что придет день... И вот оно, это счастье, я держу его! О, я крепко держу его! Оно уже не ускользнет от меня. Ты — моя! Целовать ямочки на твои ручках — в этом для меня блаженство мира. Мира свободного благодаря мне! Как я счастлив!
Оба замирают в объятиях друг друга.
(Глядя на Люсиль.) Ты плачешь?
Люсиль (улыбаясь). Ты тоже.
В соседних окнах меркнут плошки.
Гаснут огни. Наступает рассвет.
Вдали шум толпы.
Камилл (после минутного молчания). Помнишь старинную английскую повесть, которую мы читали вместе, о юноше и девушке из Вероны, которые полюбили друг друга в восставшем городе?
Люсиль (утвердительно кивает головой). Почему ты вспомнил о них?
Камилл. Сам не знаю. Кто может знать, что готовит нам будущее?
Люсиль (закрывая ему рот поцелуем). Камилл...
Камилл. Бедная Люсиль, хватит ли у тебя сил, если несчастье постигнет нас?
Люсиль. Как знать! Возможно, именно тогда я и обрету силу, а вот ты, боюсь, будешь жестоко страдать.
Камилл (недовольный и встревоженный). Ты говоришь так, словно уверена, что с нами стрясется беда.
Люсиль (улыбаясь). Ты слабее меня, мой герой.
Камилл (улыбаясь). Ты права. Да, мне нужно знать, что я любим. Одиночество для меня непереносимо.
Люсиль. Я тебя никогда не покину!
Камилл. Никогда! Что бы ни произошло, мы все примем вместе, ничто не разлучит нас, ничто не сможет разомкнуть наши объятия...
