Ромен Роллан - Четырнадцатое июля
Марат. Отдай саблю! Разоружайтесь все!
Демулен. Дождется он, что его зарубят!
Гвардейцы. Каков прохвост!
— Чтобы я отдал мою саблю? Вот воткну ее тебе в брюхо, тогда будешь знать!
Народ. Уничтожить его!
Гош. Спокойствие! Дайте мне объясниться с ним. Я его знаю. А ну-ка, убери руки, дружище!
Марат (поднимаясь на цыпочки, чтобы ухватить Гоша за ворот.) Отдай саблю!
Гош (спокойно высвобождаясь, удерживает вырывающегося Марата). Что ты намерен с ней делать, приятель?
Марат. Я не позволю тебе сразить Свободу.
Гош. Не доверяешь людям, которые пришли сюда, чтобы пролить свою кровь за народ?
Марат. Кто поручится за твою преданность делу народа? Почему я должен доверять этим солдатам? Мы их не знаем!
Гвардейцы. Руби его, Гош!
Гош успокаивает их жестом; улыбаясь, смотрит на Марата и отпускает его.
Гош. Он прав. Почему он должен доверять нам? Он ведь не видел нас в деле.
Озадаченный Марат внезапно умолкает и замирает на месте.
Гвардейцы. Хороши, нечего сказать! Рискуешь ради них жизнью, а они же еще и подозревают тебя!
Гош. Ну так ведь он и вправду не знает нас. (Ласково.) Ты ошибаешься, Марат, но ты хорошо делаешь, что так твердо охраняешь интересы народа. (Народу.) Мы, солдаты и народ, понимаем друг друга с полуслова; нам не нужно долго раздумывать, чтобы распознать тех, кто достоин доверия. И все же необходима бдительность — мы на войне, и ваше право спрашивать у всех отчет в их поступках. Никто не смеет уклониться от этого.
Народ. Мы знаем тебя, Гош! Ты — друг.
Гош. Остерегайтесь друзей. (Улыбается.) Я не о себе говорю. Помните: пока вам трудно, можете не бояться избытка друзей — сейчас такая опасность еще не грозит вам. Но когда вы станете могущественны, ложные друзья появятся со всех сторон, и вот тогда-то надо будет неусыпно следить за ними.
Гвардейцы. Гош всегда таков — любит давать советы другим. Учит нас быть настороже, а сам готов довериться каждому.
Гош (смеясь). Это правда! Если мне приглянутся чьи-нибудь глазки, я сразу попадаюсь! Но моя глупость не приносит вреда никому, кроме меня самого. А вам ведь предстоит спасти весь мир. Не подражайте мне! Нас несколько сотен — гвардейцев. Офицеры, пронюхав о наших симпатиях к народу, хотели отправить нас в Сен-Дени, чтобы разлучить с вами. Мы покинули казармы и перешли к вам на службу. Чтобы успокоить Марата, разделите нас на группы по десять или по двадцать человек, и пусть каждая из этих групп вольется в народные батальоны... Таким образом, вы будете хозяевами над нами, а мы сможем руководить вами и обучать вас. А со мной пусть идет Марат. Ты согласен, Марат? Мы оба не останемся внакладе. Ты убедишься, что честные люди еще существуют на свете, а меня, быть может, научишь распознавать предателей, хоть я и боюсь, что ты зря потратишь время на мое перевоспитание.
Марат пожирал Гоша глазами, с напряженным вниманием следя за его речью; тут он приближается и протягивает ему руку.
Марат. Я ошибся.
Гош (улыбаясь, пожимает ему руку). Как это должно быть тяжело — вечно подозревать! Я бы предпочел умереть.
Марат (вздыхая). Я тоже. Но ты ведь только что сказал — речь идет не о нас, а о Нации.
Гош. Оставайся же бдительным оком народа. Но не завидую тебе; моя обязанность легче!
Марат (глядя на Гоша). О, Природа! Если глаза и голос этого человека лгут, тогда честности больше не существует. Солдат! Я тебя публично оскорбил. Перед лицом народа я прошу у тебя прощения.
Гош. Ты не оскорбил меня. Кому лучше меня знать, что такое военачальник и как он может быть опасен для дела Свободы! Правительство, опирающееся на военную силу, подходит только рабам, но не свободным людям — мы ненавидим его так же, как и ты[4]. Мы по собственной воле только что разделались с той слепой силой, частью которой мы сами являлись. Примите же нас в свои объятья, дайте нам место в кругу вашей семьи, верните нам нашу былую свободу, нашу совесть, которая так долго была закована в кандалы, наше право быть людьми — такими же, как вы, равными вам, быть вашими братьями. Солдаты, станемте вновь народом! А ты, народ, весь как один стань воином — защищайся, защищай нас, защищай нашу поруганную душу! Возьмемся за руки, обнимемся, сольемся в едином дыхании! Друзья! Каждый за всех! Все за одного!
Народ и солдаты (в порыве восторга и братских чувств целуются; слышны плач и крики). Да! За вас! Ради вас! Ради наших братьев — простых людей! Ради наших братьев — солдат! Ради всех угнетенных! Всех страдающих! Всех людей!
Восклицания раздаются со всех сторон, сливаясь в общий гул; слышен голос народа, голоса солдат, кричат с улицы, из окон, с балконов, где полно женщин и детей.
Гюлен. Урра! Гош! Наконец-то! Вот кто умеет разогнать тоску!
Гош (дружелюбно обращаясь к тем, кто приветствует его из окон домов). Что вы торчите по своим каморкам? Какое безумие сидеть взаперти в эту дивную июльскую ночь! Человек тоскует, когда отгораживается от себе подобных! В затхлом воздухе рождаются неверие и сомнения! Выходите на улицу! Достаточно мы насиделись дома! Настала пора дышать свежим воздухом! Идите все сюда насладиться пробуждающимся утром! Осажденный город дышит полной грудью! Ни городские стены, ни подступающие к ним полчища не могут преградить доступ ветру полей! Он несет нам привет от наших братьев крестьян. Хлеб созрел: мы соберем урожай.
Конта. До чего же он хорош! Он излучает радость. (Направляется к Гошу.)
Гош. А вот и вы — цветочница Свободы, госпожа роялистка, обрывавшая своими прекрасными ручками листья с деревьев Пале-Рояля, чтобы одарить народ эмблемой раскрепощения! Я знал, что вы сюда придете! Вы, значит, все-таки уверовали в нас?
Конта. Я поверю во все, во что ты захочешь. Человек с таким лицом (показывая на него) способен обратить меня в любую веру.
Народ смеется.
Гош (смеясь). Ну, это меня не удивляет — ведь я прирожденный апостол. Что ж, становитесь в ряды — мы никого не отталкиваем. Вооружайтесь пикой — такая девушка должна уметь постоять за себя.
Конта. Меньше прыти! Ты слишком уверен, что уже завербовал меня! Я смотрю, аплодирую, даже нахожу спектакль занимательным, но сама не играю сегодня.
Гош. Вы называете все это занимательным? Вы думаете, что это игра? Посмотрите на беднягу, у которого под блузой все кости можно пересчитать, на женщину, протягивающую младенцу пустую грудь... вас все забавляет, даже эти существа, умирающие с голоду? Для вас то, что здесь происходит, занятная пьеса? То, что народ, не имея ни хлеба, ни уверенности в завтрашнем дне, утверждает права человека и вечную справедливость? Разве вам не ясно, что это посерьезнее трагедии Корнеля?
Конта. Да, но все-таки это игра.
Гош. Трагедия — не игра. В ней все серьезно. Цинна и Никомед существуют так же, как и я.
Конта. Ты — чудак! Авторы и актеры создают видимость жизни, а ты все принимаешь за чистую монету.
Гош. Вы ошибаетесь, для вас это не только видимость; вы сами не знаете себя.
Конта. До чего ты забавен! Что же, ты меня знаешь лучше, чем я сама?
Гош. Я видел вас в театре. Я видел, сколько чувства вы вкладывали в ваши роли.
Конта. И ты думаешь — это истинное чувство?
Гош. Вы невольно отдаетесь чувству, сколько бы вы это ни отрицали. Настоящая сила всегда подлинна. Она ведет вас. И я знаю лучше, чем вы сами, куда она вас приведет.
Конта. Куда же?
Гош. Тот, кто силен, идет дорогой сильных. Вы будете с нами.
Конта. Не думаю.
Гош. Чтó вы думаете — не имеет значения. Мир делится на здоровых и больных. Все, что здорово, тянется к жизни. Жизнь с нами. Идемте!
Конта. С тобой — куда угодно!
Гош. Однако вы решительны! Что ж! Об этом подумаем позже, если у нас будет время подумать.
Конта. Для любви всегда есть время.
Гош. Вам это внушили, и зря. Вы воображаете, что наша Революция сведется к любовной истории? О, женское легкомыслие! Вот уж полвека, как вы привыкли всем заправлять во Франции, все подчинено вам, вашим капризам, вашим причудам; и вам даже не приходит в голову, что существуют вещи поважнее вас? Забавы кончились, сударыня! Начинается серьезная игра, на карту поставлены судьбы мира. Дорогу мужчинам! Если вы сумеете — следуйте за нами в наших битвах, поддержите нас, примкните к нашей вере, но, черт возьми, не пытайтесь ее поколебать! Вы не много стоите по сравнению с ней! Не взыщите, Конта! На мимолетное увлечение у меня нет времени. Что же касается любви, я уже отдал свое сердце.
