Август Стриндберг - Полное собрание сочинений. Том 3. Повести и драмы
Элис. Он хочет взять мебель.
Гейст. Но у него был такой чудной вид… я его не поняла!
Элис. Так пусть приходит. По-своему он прав, и нам остается только преклониться. Мы должны принять его подобающим образом, когда он пожалует.
Гейст. Только я постараюсь не видать его!
Элис. Да, ты можешь не выходить из комнаты…
Гейст. Но мебели он не получит. Что мы, должны жить на дворе, что ли, раз он увезет все вещи? Нельзя же оставаться в пустой квартире! Вот что!
Элис. У лисиц есть норы, у птиц — гнезда… а тут бесприютные, живущие в лесу.
Гейст. Там место разбойникам, а не честным людям.
Элис у письменного стола. Ну-с, мамочка, я читаю!
Гейст. Нашел какую-нибудь неправильность?
Элис. Нет, да я думаю, что никакой и не окажется!
Гейст. Но я недавно встретилась с городским нотариусом, он сказал, что какое-нибудь несоблюдение формы непременно должно оказаться: незаконный свидетель, недоказанное утверждение или противоречие. Ты, должно быть, недостаточно внимательно читаешь!
Элис. Ах, мама, это же так мучительно…
Гейст. Вот что еще, недавно я тут встретила городского нотариуса — правда, я об этом уже говорила — и он рассказал про одну кражу со взломом, которая была совершена у нас в городе вчера среди белого дня.
Элеонора и Вениамин прислушиваются.
Элис. Кража со взломом? Здесь в городе? Где же?
Гейст. Это, якобы, произошло в цветочном магазине на Монастырской. Только это было очень чудно с начала до конца. Дело было вот как: торговец запер свою лавку, чтобы отправиться в церковь, где его сын… а, может быть, и дочь, должна была конфирмоваться. А когда вернулся домой, около трех, а, может быть, и около четырех, ну, да это и не важно… да, то дверь в магазине была отперта, а цветов недоставало, массы цветов, и, в частности, желтого тюльпана, на что он прежде всего и обратил внимание!
Элис. Тюльпана! Я боюсь, не был ли то нарцисс!
Гейст. Нет, тюльпан; это уж вернее верного. Ну вот, и полиция теперь всё время на ногах.
Элеонора встает, как бы желая говорить, но Вениамин подходит к ней и что-то шепчет.
Гейст. И подумать только, совершить кражу со взломом в самый великий четверг, когда молодежь конфирмуется… Одни мерзавцы, весь город! И вот почему невинные люди сидят в тюрьме.
Элис. И никто не заподозрен?
Гейст. Нет. Но и чудной же был вор, потому что денег из кассы он не взял ни гроша!..
Кристина. Ах, только бы этот день кончился!
Гейст. И только бы Лина вернулась!.. Да, я слышала разговор о вчерашнем обеде у Петра! Сам губернатор пожаловал.
Элис. Меня это удивляет, потому что Петр всегда был против губернаторской партии!
Гейст. Ну, значит, он теперь переменился.
Элис. Видно, его недаром зовут Петром.
Гейст. Что же ты имеешь против губернатора?
Элис. Это же ходячая помеха! Он мешает во всём; помешал делу народного университета, помешал воинским упражнениям молодежи, хотел помешать невинным кружкам, прекрасным летним школьным колониям… помешал и мне!
Гейст. Вот этого я не понимаю… ну, да это всё равно. Во всяком случае, губернатор говорил речь… а Петр благодарил…
Элис. …был тронут, предполагаю, отрекался от своего учителя и говорил: «Я не знаю этого человека!» И снова пропел петух! Разве Понтий, по прозвищу Пилат, не назывался губернатором? Элеонора делает движение, как бы желая говорить, но успокаивается.
Гейст. Ты не должен быть так резок, Элис. Люди — люди, к тому же их приходится иметь на шее!
Элис. Тише! Я слышу шаги Линдквиста!
Гейст. Ты можешь слышать шаги по снегу?
Элис. Я слышу, как его палка стучит о камни, и его кожаные калоши!.. Уходи, мама!
Гейст. Нет, я останусь, я должна ему сказать кое-что!
Кристина. Милая мама, уходи! Это же слишком тяжело!
Гейст встает, потрясенная. День, в который я родилась, лучше бы совсем изгладить из памяти!
Элеонора с криком ужаса. Мама!
Гейст. Боже мой, зачем ты оставил меня! И моих детей! Уходит налево.
Элис, прислушиваясь. Остановился!.. Быть может, думает, что сегодня не время… или слишком бесчеловечно… Но он, конечно, этого не думает; человек, который мог писать такие ужасные письма! И всегда на синей бумаге — и с этих пор я не могу видеть синего письма без того, чтобы не дрожать!
Кристина. Что ты намерен сказать, что ты намерен ему предложить?
Элис. Не знаю! Я потерял всякое присутствие духа, всякое соображение… Не пасть же мне перед ним на колени, не просить же помилования… Ты слышишь его шаги? Я не слышу ничего, кроме крови, которая шумит у меня в ушах!
Кристина. Будем ожидать самого худшего! Он возьмет всё…
Элис. Идет хозяин дома и хочет получить долг, который я не могу выплатить… Он хочет получить долг, а стоимость мебели не превышает даже платы за наем!
Кристина, выглянув на улицу из-за занавески. Да его больше нет здесь! Он ушел!
Элис. Ох!.. Знаешь, беззаботная покорность матери для меня мучительнее, чем её гнев!
Кристина. Её покорность просто-напросто деланная или воображаемая. В её последних словах звучало что-то в роде рычания львицы. Ты видел, какой великой она стала?
Элис. Знаешь, когда я вот думаю о Линдквист, то он мне представляется добродушным великаном, который хочет только попугать детей! Как это могло прийти мне в голову?
Кристина. Мысли приходят и уходят…
Элис. Какое счастье, что я не был вчера на обеде… Мне непременно пришлось бы сказать речь против губернатора и, таким путем, я погубил бы всё и для себя и для нас! Это было большое счастье!
Кристина. Вот видишь!
Элис. Спасибо за совет. Ты знала своего Петра!
Кристина. Моего Петра!
Элис. Я хотел сказать… моего! Смотри, теперь он снова здесь! Горе нам!
На занавеске видна тень человека, который нерешительно приближается. Тень мало-помалу увеличивается и становится гигантскою. Все приходят в величайшее беспокойство.
Элис. Великан! Вон великан, который готов проглотить нас!
Кристина. Ну, это смешно, как в сказках!
Элис. Я больше не могу смеяться!
Тень уменьшается и исчезает.
Кристина. Посмотри на палку, и непременно захохочешь!
Элис. Ушел. Да, теперь я вздохну, потому что теперь-то он уже не вернется назад раньше, чем завтра! Ух!
Кристина. А завтра солнышко засияет, потому что завтра вечер перед восстанием из мертвых, и снег растает, и птицы запоют.
Элис. Говори, говори еще! Я вижу всё, о чём ты говоришь.
Кристина. А если бы ты мог заглянуть в мое сердце, если б ты мог видеть мои мысли, мои добрые намерения, мою самую затаенную молитву, Элис, Элис, ты бы тогда… Останавливается.
Элис. Тогда бы что, скажи?
Кристина. Ну… тогда бы я… просила тебя об одной вещи.
Элис. Говори!
Кристина. Это — опыт! Элис, думай, что это просто опыт!
Элис. Опыт! Испытание? Ну, ну!
Кристина. Позволь мне… Нет, у меня не хватает смелости! Это может принять дурной оборот. Элеонора прислушивается.
Элис. Зачем ты меня мучаешь?
Кристина. Мне придется раскаяться, я это знаю!..
И пусть! Элис, позволь мне пойти вечером в концерт.
Элис. В какой концерт?
Кристина. Гайдн: Семь слов на кресте, в соборе!
Элис. С кем?
Кристина. С Алисой.
Элис. И?..
Кристина. Петром!
Элис. С Петром?
Кристина. Ну вот, ты уж и насупился!.. Я раскаиваюсь, но теперь уже поздно!
Элис. Да, поздненько! Но объяснись же!
Кристина. Я же предупредила тебя, что мне нельзя объяснить, и поэтому я прошу твоего бесконечного доверия.
Элис кротко. Иди! Я полагаюсь на тебя; но при всём этом мне больно, что ты ищешь общества предателя!
Кристина. Я это понимаю! Но ведь это же испытание!
Элис. Выдержать которое у меня нет сил!
Кристина. Ты должен!
Элис. Я хочу, но я не могу! Во всяком случае, ты должна идти!
Кристина. Твою руку!
Элис подает руку. Вот она!
Звонят в телефон.
Элис у телефона. Таяло!.. Никакого ответа!.. Галло!.. Отвечают моим же собственным голосом!.. Кто говорит… Вот удивительно, я слышу свой собственный голос, как эхо!
Кристина. Это бывает.
Элис. Галло!.. Теперь перестали! Дает отбой. Ну, иди.
Кристина! Без объяснений, без затруднений. Я постараюсь выдержать испытание!
Кристина. Сделай это, и отлично будет для нас!
Элис. Хорошо!
Кристина идет направо.
Элис. Почему ты идешь этой дорогой?
Кристина. Да у меня же там платье! Итак, покамест до свидания! Уходит.
Элис. Прощай, мой Друг! Молчание. Навеки! Быстро уходит налево.
Молчание.
Элеонора. Ради Бога, что же я тут наделала! Полиция ищет виновника, и если откроется, что это я, бедная мама, бедный Элис!
Вениамин простодушно. Элеонора, ты должна сказать, что всё это сделал я!
Элеонора. Ты, ты можешь взять на себя чужую вину, дитя?
