передний - o 496d70464d44c373
195
Просвещения какими-то вымогателями, они даже запустили эту историю в
СМИ, рассчитывая избавиться от тебя со дня на день, но… Жена и
пасынок Гречишного так и умерли от рук вымогателей, потому что надо
было как-то свернуть эту бессмысленную после твоего
незапланированного исчезновения историю. Гречишный ни черта не
получил. Где твоя мать, жива ли она, не знаю – ее след окончательно
стерся. Однажды я сидел в этом баре и увидел тебя. Естественно,
пришлось разыгрывать тебя, ведь попервой я решил, что ты и твоя мать
заодно и что через тебя я опять могу на нее выйти. Мне казалось, что и ты
меня разыгрываешь. Но в какой-то момент я понял, что вся твоя история –
правда. Я очень тобой проникся. Ты во многом похож на мать. И внешне, и
манерами, и стилем жизни, и суждениями. Я полюбил тебя как брата или
возможного сына, если бы у меня все вышло с твоей матерью. Только тебе
я обязан знакомству с Леной, которая помогла мне возродиться и которую
я очень люблю. Мы с ней почти каждый день разговариваем по телефону,
она очень по мне скучает, но не разрешает тебя покидать. Да я бы и сам не
покинул. Сейчас здесь что-то такое творится… В твоей странной жизни
разбираться и разбираться.
Я все продолжал сидеть молча совершенно не в силах поверить Диего.
Когда мой отец позволил себя соблазнить – это был поворотный момент в
моей жизни. Сейчас я пережил еще один.
Из моих глаз хлынули слезы. Я попытался спросить:
– А она… Моя мама… Она когда-нибудь…
Диего перебил меня:
– Она никогда о тебе не говорила.
Это меня успокоило.
Диего очень не хотел оставлять меня одного в таком состоянии, но я
объяснил, что как раз сейчас побыть в одиночестве мне жизненно
необходимо. Я чмокнул его в щеку, чтобы не очень переживал. И
потребовал сводить меня назавтра в самый дорогой московский ресторан.
Диего рассмеялся.
Очень долго я не мог заснуть. Выкурил за несколько часов целую пачку
сигарет. Я не думал о своей матери, я даже не подозревал, сколько ей лет.
196
Кошка забралась ко мне на грудь и слезать отказывалась. Ее урчание,
наверное, и усыпило меня в конце концов. Славное животное.
В середине ночи я проснулся от глухого скрежета, доносившегося с
улицы. Мне стало страшно. Человек такие звуки не производит.
Я тихо открыл окно и выглянул на улицу. Не могу сказать, чтобы я
удивился. Я просто немного понаблюдал, а потом опять лег спать как ни в
чем не бывало.
Прямо под моими окнами в мусорном контейнере копался жирафенок.
Он был, наверное, в три метра ростом – совсем еще маленький. Может
быть, жираф был голоден и искал среди мусора что-нибудь съедобное.
Потом, он стал тереться рожками о стену нашего дома и как-то жалобно
завывать. Маленький жираф, ночью, в центре Москвы, что здесь
необычного? Вот я и решил, что это всего лишь плод моего больного
воображения и лег спать. Точно также я однажды услышал слово
«личинка». Наверное, попросту сошел с ума, а все со мной возятся из
жалости.
На следующий день соседи сообщили, что какой-то злоумышленник
открыл клетки в Зоопарке, и все животные разбежались по Москве. Шурик
причитал:
– Ну, почему никто из них не забрел в наш двор? Какой-нибудь самый
вшивый носорог. Опять мы все пропустили.
– Успокойся, Шурик, – сказал я. – Нет ничего приятного в том, чтобы
выглянуть с утра в окно и обнаружить на крыше противоположного дома
пару стервятников.
А жирафенка я соседям не выдал.
* * *
Маша отказалась снимать ночную сорочку. И ничего, что на ней жирное
пятно. Может, хоть это его пристыдит.
Но Сергей уже не мог остановиться. Он терпел год с лишним, а сейчас,
когда свадьба уже не за горами, зачем себе в чем-то отказывать? Маша,
невинная душа, просто не в курсе некоторых прелестей жизни. Он-то знает,
и он ее просветит.
Сергей неуклюже мял ее грудь и пытался целовать в губы. Обычно она
197
не отказывала ему в поцелуях, хотя они всегда были скромными и
непродолжительными. Никакой игры языками, естественно, – Машу
подобное могло только рассмешить. Она и сейчас смеялась. Больше от
щекотки. И изо всех сил отпихивала Сергея, шепотом проклинала его,
говорила, что мать услышит и ворвется в комнату. Бедняжка,
действительно, не была в курсе некоторых вещей – ее отказы, запах ее
вспотевшего тела, эти душные объятия и скрип узкой раскладушки, когда в
соседней комнате вяжет и обязательно прислушивается будущая теща –
все это только распаляло Сергееву страсть, похоть, совершенно
незлобивую, которую он копил в себе год с лишним.
– Нет, не трогай сорочку! Я не сниму! Не надо, Сережа, ведь стыд-то
какой, – Маша нашептывала все это ему на ухо, а шепот приятно щекотал
и возбуждал больше.
– Маша, угомонись… Мне лучше знать, поверь мне… Чего ты лягаешься,
как кобыла, ты ж не девочка, ты – взрослая… Моя… Хорошая, – Сергей
все убеждал ее, больно вцепившись в запястья и как будто распяв невесту
на раскладушке. Он уже давно не открывал глаза, а сладостно жмурился и
боялся, что кончит прямо сейчас – член терся о ее живот сквозь всегда
мятые и тугие брюки.
– Сергей, я закричу, клянусь тебе! Мать прибежит! Ах, ты, дьявол!
Сергей не поверил ей, но все-таки зажал рукой рот. Свободной он нырнул
под сбившуюся ночнушку и зажал ее промежность. Маша ослабла на
секунду, но затем, будто вопрос шел уже о жизни и смерти, заколотила его
кулачками по груди с удвоенной силой. Сергей теперь походил на
животное. Быстро он сдернул с брюк ремень и связал им руки любимой за
спиной. В рот заткнул платок. Раздвинул ее ноги и покрыл пахучее,
растрепанное влагалище языком.
Маша вздрогнула. Затихла. Сергей быстро лизал ее между ног и решил,
что сопротивление сломлено. Но тут и его возбуждение чуть не прошло,
потому что Маша засмеялась.
Она смеялась в нос из-за кляпа, выпихнула его языком и расхохоталась
на всю квартиру.
– Чего, ты ржешь, дура?!
– Ой, Сереженька, щекотно, не могу! Ой, перестань, не могу! Щекотно!!!
Это уже никуда не годилось. Сергей сбросил брюки и трусы, оседлал
198
грудь Маши и провел по ее губам своим сокровищем. Против этого она
точно не устоит. На это только посмотришь, и тут же с ума сходишь от
страсти. Но, видимо, в комнате было слишком темно…
– Что ты мне в рот суешь?
– Возьми его, дорогая, возьми в рот, пожалуйста…
– И не подумаю. Сереженька, ты чего? Что это у тебя такое?
– Хуй! Ебать тебя не раздумывая! – не сдержался Сергей.
– Не кричи, дурак, мать услышит. И не бей ты меня им по носу.
Маша опять расхохоталась.
– Чего ты все ржешь, а?
– Ой, Сереженька, кабы люди на нас со стороны посмотрели.
– Да, да, милая, я тоже хочу, чтобы на нас во время этого смотрели, –
Сергей опять начал распаляться.
– Да, стыд же какой, совсем сдурел, да? Развяжи меня – больно.
Сергей расстегнул ремень и опять нырнул Маше между ног. Она больше
не сопротивлялась, но и хохотать не перестала.
«Ничего. Привыкнет, – подумал Сергей. – Какая она все-таки невинная.
Какая чистая. Ведь не просвети я ее, так бы прожила всю жизнь в
неведении.»
Раздался стук в дверь. Они наскоро оделись, и Маша пошла отпирать.
– Господи, доченька, что же это делается? – в комнату вошла мать
Маши. Ее глаза были широко раскрыты, она как будто звала ими на
помощь обоих молодых людей.
– Только что приходили. Сундук тебе принесли. Говорят, подарок от
товарища Сталина. Господи, что же это?
Все трое вышли в коридор и склонились над массивным сундуком. В нем
было много женской одежды, очень дорогой, очень красивой. Товарищ
Сталин видел Машу в театре, на премьере той пролетарской пьесы. И он
послал ей огромный букет, хотя она играла бессловесную стенографистку
и только в одной сцене.
Сергей почему-то не ревновал. Он лишь подумал, что было бы так
хорошо нацепить на себя одно из этих платьев и заставить Машу отстегать
его ремнем. Только слишком долго придется ее уговаривать. И она опять
хохотать станет, чего доброго. И вообще надеяться на это стоит только
после свадьбы.
199
Через две недели правительственная машина увезла Марию Германовну
слишком быстро, чтобы даже захватить с собой сундук – подарок
похитителя. Сергея, как художника-декадента, сослали на Соловки. Мать
