Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016
Из неоконченных книг…
Юрий Кузнецов 1941-2003)
Стихотворения
Кузнецов, Юрий Поликарпова род. в 1941 г. в станице Ленинградская Краснодарского края. Отец – кадровый военный, мать – школьная учительница. После школы Кузнецов служил в армии (1961-1964), во время Карибского кризиса – связист на Кубе. В 1964-1965 г.г. – инспектор детской комнаты милиции (1964-1965), в 1965-1966 – сотрудник редакции газеты «Комсомолец Кубани». Один год проучился в Кубанском университете (Краснодар). С 1965 по 1970 г.г. – Литературный институт им. А.М. Горького, (поэтический семинар С.С. Наровчатова). Работал редактором в издательстве «Современник» (1971-1976). В 1974 г. вступил в Союз писателей СССР. С 1994 г. – редактор издательства «Советский писатель», с 1996 г. – редактор отдела поэзии в журнале «Наш современник». При жизни поэта вышло в свет около двадцати поэтических сборников. Занимался и стихотворным переводом (А.Атабаев, Я.Пиларж, Ф.Шиллер). Избранные переводы – «Пересаженные цветы». (1990). Недавно усилиями Евгения Богачкова и Батимы Каукеновой, оказавших помощь в создании этой публикации, увидел свет 4-томник поэта. Лауреат Государственной премии РФ (1990). Ю.П.Кузнецов умер 17 ноября 2003 года в Москве от сердечного приступа.
Бумажный змей
Бумажного змея пускаю стремглав,
Без цели и дальнего смысла.
Обрывки газеты, на нить нанизав,
Я ввысь посылаю, как письма.
А он ни за что не вернётся в мой дом!
На письма ответа не будет.
Его различаю я в небе с трудом…
Меня он забудет, забудет.
А может быть, змея совсем уже нет?
Но слышу я: дёргаясь прытко,
Натянута тонкая-тонкая нить –
Та, к детству ведущая нитка.
Давно я оставил четыре стены,
Бегу под ударами сердца.
Летят и летят вдоль по ветру стихи,
Как письма в далёкое детство.
Куда он взмывает, мой мир молодой,
Наверно, с земли и не видно.
Вот только сильнее мне режет ладонь
Суровая длинная нитка.
Никто
Ночь.
Гроза белым углем обводит контуры мира
И тут же стирает.
Мрак.
Каждую ночь
Соседскую девочку провожает некто с зонтом
и в калошах.
Каждую ночь!
Гроза белым углем обводит её фигуру
И тень от зонта
И тут же стирает их.
Каждую ночь
После того, как она исчезнет,
Зонт и калоши ещё долго стоят на улице.
Каждую ночь!
Я однажды не выдержал:
– Эй, кто бы ты ни был, зайди! –
Гроза белым углем обводила контуры мира,
И я различил слабый стук.
Я открыл дверь –
Передо мной стояли зонт и калоши,
Зонт и калоши,
А дальше следы, идущие из ниоткуда.
Я покорно принял зонт и в угол поставил калоши
И не гасил до утра в комнате свет.
Днём я обнаружил, что зонт и калоши исчезли.
И в эту ночь
Гроза белым углём обводила контуры мира
И тут же стирала.
Мрак.
И в эту ночь
Провожал её некто с зонтом и в калошах.
И в эту ночь!
Гроза белым углём обводила её фигуру
И тень от зонта
И тут же стирала их.
До утра улицу стёрло – всю!
Со следами калош в пустоту обрывалось
пространство,
И девочки той больше не видел никто.
* * *
Закрой себя руками: ненавижу!
Вот Бог, а вот Россия. Уходи!
Три дня прошло. Я ничего не слышу
И ничего не вижу впереди.
Зачем? Кого пытался удержать?
Как будто душу прищемило дверью.
Прислала почту – ничему не верю!
Собакам брошу письма – растерзать!
Я кину дом и молодость сгублю,
Пойду один по родине шататься.
Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться
Над тем, что говорил тебе: люблю.
Три дня, три года, тридцать лет судьбы
Когда-нибудь сотрут чужое имя.
Дыханий наших встретятся клубы –
И молния ударит между ними!
Русская мысль
Скажи мне, о русская даль,
Откуда в тебе начинается
Такая родная печаль?..
На дереве ветка качается.
День минул. Проходит два дня.
Без ветра на дереве мечется.
И взяло сомненье меня:
Мерещится иль не мерещится?
Оттуда мне глаз не свести.
С чего оно, право, качается?
Пошёл и напился с тоски…
Так русская мысль начинается.
Одиночество
Какая нескончаемая ночь!
Я открываю старое вино,
И чокаюсь с окном, в котором – дождь…
И долго пьет печальное окно.
Баллада об ушедшем
Среди стен бесконечной страны
Заблудились четыре стены.
А среди четырёх заблудился
Тот, который ушедшим родился.
Он лежал и глядел на обои,
Вспоминая лицо дорогое.
И потёки минувших дождей
На стене превратились в людей.
Человек в человеке толпится,
За стеною стена шевелится.
– Дорогое лицо, отпусти!
Дай познать роковые пути.
Невозможные стены и дали
Не такой головой пробивали… –
Так сказал и во тьме растворился
Тот, который ушедшим родился.
Он пошёл по глухим пропастям,
Только стены бегут по пятам,
Только ветер свистит сумасшедший:
– Не споткнись о песчинку, ушедший!
Завещание
Мне помнится, в послевоенный год
Я нищего увидел у ворот –
В пустую шапку падал только снег,
А он его вытряхивал обратно
И говорил при этом непонятно.
Вот так и я, как этот человек:
Что мне давалось, тем и был богат.
Не завещаю – отдаю назад.
Объятья возвращаю океанам,
Любовь – морской волне или туманам,
Надежды – горизонту и слепцам,
Свою свободу – четырём стенам,
А ложь свою я возвращаю миру.
В тени от облака мне выройте могилу.
Кровь возвращаю женщинам и нивам,
Рассеянную грусть – плакучим ивам,
Терпение – неравному в борьбе,
Свою жену я отдаю судьбе,
А свои планы возвращаю миру.
В тени от облака мне выройте могилу.
Лень отдаю искусству и равнине,
Пыль от подошв – живущим на чужбине,
Дырявые карманы – звёздной тьме,
А совесть – полотенцу и тюрьме.
Да возымеет сказанное силу
В тени от облака…
* * *
На берегу, покинутом волною,
Душа открыта сырости и зною.
Отягчена полуземным мельканьем,
Она живёт глухим воспоминаньем.
О, дальний гул! Воспоминанья гул!
Ей кажется, что океан вздохнул,
Взрывает берег новою волною
И полнит душу мутной глубиною.
* * *
Я пил из черепа отца
За правду на земле,
За сказку русского лица
И верный путь во мгле.
Вставали солнце и луна
И чокались со мной.
И повторял я имена,
Забытые землёй.
* * *
На тёмном склоне медлю, засыпая,
Открыт всему, не помня ничего.
Я как бы сплю – и лошадь голубая
Встаёт у изголовья моего.
Покорно клонит выю голубую,
Копытом бьёт, во лбу блестит огонь.
Небесный блеск и гриву проливную
Я намотал на крепкую ладонь.
А в стороне, земли не узнавая,
Поёт любовь последняя моя.
Слова зовут и гаснут, изнывая,
И вновь звучат из бездны бытия.
Игла
На том иль этом берегу
Она блеснула мне.
Я отыскал её в стогу
На отчей стороне.
Она звенит в руке моей
Залётным соловьем.
Уже толпится сто чертей
На кончике пустом.
– Скажи, игла, какой тщеты
Идёт твоя молва?
Каких одежд касалась ты?
Какого покрова?
Или скажи, в какой конец
Далёко-далеко
Скакал удалый молодец
Через твоё ушко?
– Я помню вечную швею
Среди низин и дыр.
В моё ушко продев змею,
Она чинила мир.
Я прошивала крест и круг
И тот и этот свет,
Меняя нитки, как подруг,
И заметая след.
Брат
В дырявой рубашке родился он
И гаркнул на мать свою:
– Почто прервала мой могучий сон,
Ведь я побеждал в бою?!
– За что ты сражался? – спросила мать.
– За правду, – ответил он.
– А с кем ты сражался? – спросила мать.
– Со всеми, – ответил он.
– А где твоя правда? – спросила мать.
– Во мгле, – прогремел ответ, –
Я в лоно твоё ухожу опять,
Оттуда мне брезжит свет.
Обратно ушёл, чтоб продолжить бой,
Сквозь лоно прошёл незрим,
Откуда выходит весь род людской,
Но он разминулся с ним…
Когда я увидел, что я рождён,
Я крикнул на мать свою:
– Почто прервала мой глубокий сон,
Ведь я побеждал в бою?!
– За что ты сражался? – спросила мать.
– За правду, – ответил я.
– А с кем ты сражался? – спросила мать.
– С братом, – ответил я.
– А где твоя правда? – Её не видать
Отсель, – мой ответ гласил. –
Но если я буду с тобой болтать,
Мой враг наберётся сил.
Я в недра твои ухожу свистя,
Как сорок веков назад.
– Останься, надежда моя! Дитя!..
– Я жду! – отозвался брат.
* * *
