Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016
Обзор книги Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016
Плавучий мост. Журнал поэзии. № 2/2016
© Редакция журнала «Плавучий мост», 2016
© Verlag an der Wertach, 2016
© Авторы публикаций, 2016
* * *Поэзия и время
Герман Власов[1]
Поэты о войне
«Но святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь…»
Военная поэзия – отдельная тема, и хвалебные оды на взятие неприятельской крепости занимают в ней лишь малую часть. Стихи поэтов-фронтовиков, нередко погибших на войне в самом расцвете, как, к примеру, харьковчанин Михаил Кульчитский – редкие по силе свидетельства о переломных страницах истории. Минувший век, щедрый на кровавые жатвы, запечатлен в строках русских поэтов. Хлебников, Гумилев, Маяковский, Ушаков, Гудзенко, Симонов, Слуцкий, Межиров, Друнина, Тарковский – вот первые из них, кто на слуху, но продолжать список можно долго. Часто говорят и то, что фронтовые поэты – особая каста, не приученная лгать, хитрить, приукрашать и выгадывать. Здесь важен фактический материалу не вымысел. Что-то навсегда меняется в человеке, когда он физически чувствует себя магнитом, притягивающим мины, когда смерть для него – обычное дело и когда она чудом «опять проходит мимо». Реальные переживания, правота поэта, взвешенная не силой любви, но смертным роком, определяют последующую жизнь, ее движение и понимание судьбы человека. Поэты на войне – это еще и чувство вины выживших перед погибшими. «Я знаю, никакой моей вины/ В том, что другие не пришли с войны… но все же, все же, все же…» – записал Твардовский. Поэты на войне – это стремление рассказать о товарищах, сохранить их в нашей памяти, воскресить силой мысли и воображения. Как бы там ни было, сегодня мы – наследники этих свидетельств, за которые заплачено так дорого.
В наши дни удивительные стихи Межирова, позднее разработавшего тему «двойничества», кажутся обращенными в будущее: Человек живет на белом свете./ Где – не знаю. Суть совсем не в том./ Я – лежу в пристрелянном кювете,/Он – с мороза входит в теплый дом…‹…› Поэт на войне зачастую обращен к неведомому слушателю, находящемуся от него на большом расстоянии и, возможно, в другом времени. Для него важно передать свое послание, высказаться так, чтобы эхо его строчек продолжало звучать сегодня. Заметим, что такие стихи, такая связь с предполагаемым читателем – взаимная. Но что происходит с человеком, изначально воспринимающим жизнь шире и ярче, если жизнь эта перестает быть мирной? Часто, как это было с Николаем Гумилевым, он становится носителем кодекса чести, становится патриотом и воином – из романтика он превращается в героя. «Та страна, что могла быть раем/ Стала логовищем огня…» – свидетельствует он, и такое утверждение вполне сравнимо с призывом вести «народную священную войну». Наконец, говоря о Гумилеве, юбилей рождения которого мы отмечаем в этом году, стоит упомянуть, что именно на военный период приходятся духовные и идеологические поиски, складываются новые представления о человеке, истории и личности. Поэт, путешественник и теперь уже воин может сказать: «Словно молоты громовые/ Или воды гневных морей,/ Золотое сердце России/ Мерно бьется в груди моей». Поэты на войне это еще и удивительные лирические признания. Знаменитое «Жди меня» Симонова, обращенное к одному конкретному человеку, переписывалось от руки тысячами неизвестных солдат, придавало им веру в человечность и надежду. «О тебе, о тебе, о тебе,/ Ничего, ничего обо мне!/В человеческой, темной судьбе/Ты – крылатый призыв к вышине».-написал Гумилев еще в 1918-м году.
Наверно, никто из поэтов не хотел и не хочет войны, но, обращаясь к поэзии фронтовиков, задаешься вопросом: откуда они брали силы, чтобы не только выжить, но и победить? Одолеть не только врага, но и свои слабые стороны? Как смогли они не только уцелеть на страшной войне, ной не запятнать свои душу и совесть? Что должно было случиться такого, чтобы вчерашний девятиклассник осаждал военкомат и стал командиром танка? Наверно, во времена вызовов извне люди творчества, стремящиеся к целостному восприятию, острее чувствуют потребность защититьто, «с чего начинается Родина» – дом, город, область, страну, ее особую культуру, мировосприятие, ее космос. Поэты на войне защищают свое прошлое и будущее, как бы поднимаясь над настоящим: «Стихи на фронте. В огненной реке/ Не я писал их – мной они писались./ Выстреливалась запись в дневнике/ Про грязь и кровь, про боль и про усталость» ‹…› – такие слова сказал Ион Деген. Война мобилизует на творчество – множество мирных проблем становятся несущественными перед угрозой одной первостепенной, а люди – обычно такие разные – в общем порыве, в конечном счете, побеждают. Вот, наверно, тот урок, та память, которую не стоит забывать сегодня. «Наши павшие – как часовые…» – пел Высоцкий и сегодня наши современники с благодарностью вспоминают о поэтах-фронтовиках.
Берега
Надежда Кондакова
Окно в слезах
Поэт, переводчик, прозаик, член Союза писателей Москвы, член Союза писателей России. Автор многих книг и публикаций. Лауреат государственной премии Москвы в области литературы и искусства (2011 г.). Живет в Переделкине.
…Мне всегда казалось, что любовная лирика – самое творчески оправданное, жизнью спасенное и не раз спасавшее меня в пору энтропии (как известно, стремящейся к максимуму) и есть самое «мое» – среди всего написанного за пятьдесят лет присутствия в литературном пространстве. Однако почти никто из критиков, в разные годы писавших обо мне и моих книгах, этого, кажется, не заметил. То ли «гражданский темперамент», отмечаемый рецензентами, затмевал сокровенные стихи о личном, или стыдливость былых времен тому причиной, не знаю. Но решила я в конце-концов издать небольшую книгу стихов о любви, написанных на протяжении всей жизни. Сегодняшняя подборка для «Плавучего моста» – как бы конспект этой книги, на самом деле состоящей из трех книг, соответствующих трем главам моей жизни. С благодарностью думаю о моих живых и мертвых «лирических героях».
Надежда Кондакова* * *
Я гуляла в этих травах,
Целовала губы эти,
Я тогда имела право
Быть счастливою на свете.
Быть единственной. О Боже!
Ничего не ждать взамен
И не чувствовать всей кожей
Неизбежных перемен.
* * *
Невозвратно и неповторимо.
Голос твой остался вдалеке.
Только голос, только тень от дыма,
только отпечатки на песке.
Господи, верни мне хоть на склоне,
выдерни из памяти незлой
наши полудетские ладони
над сердечком с острою стрелой.
Письма
Твои письма придут через век,
одолеют пространство земное.
Ты был тихий, как мартовский снег.
Ну а я? Я была молодою.
Я счастливой была на земле,
я несчастной, наверно, казалась.
Твои письма лежат на столе.
…Как бесстрашно я к ним прикасалась!
* * *
Я знаю, скажут обо мне:
лукавая жена.
Но кто бы знал
что лишь во сне
тебе я неверна.
Что лишь во сне есть дом и сад –
будь проклят этот сон! –
уже пятнадцать лет назад
и тысячу времен.
А тот один, кто виноват, –
один, один, один –
уже пятнадцать лет подряд
здоров и невредим.
Читает книги, пьет вино,
не верит даже в Ад.
Но по ночам идет за мной
пятнадцать лет подряд.
Неважно где, неважно как –
я чую трепет рук,
я вижу тень, я слышу шаг –
и просыпаюсь вдруг.
…Будь проклят день и проклят час –
Кощея злая мгла,
когда соединила нас
смертельная игла:
Игла в яйце,
Яйцо в утице.
Ну а я в венце –
на распутьице.
«Браки свершаются на небесах…»
Ты муж на небесах мне…
что – земное?!
Оно пройдет, растаяв без следа,
как испокон веков в пыли и зное
бесследно исчезали города.
Все станет глиной – штампы и бумаги,
завистливые злые языки,
Истлеют даже розы… Но во прахе
потомок мой увидит тень руки,
дарившей их, твоей руки, любимый,
И, может быть, беседуя со мной,
он вдруг поймет, что жизнь проходит мимо,
сквозь бездну лет – увидит лето Крыма
и повторит мой страшный путь земной…
* * *
Если разлюбишь меня – скажи.
Горькая правда сильнее лжи.
Издавна наш говорит народ:
ложка сухая рот дерет.
Сухо во рту от глухой тоски –
на расстоянье одной руки,
как в Аду – на расстоянье огня,
в котором тебе гореть без меня.
Если разлюбишь – не говори,
я пойму по платку зари,
по его почерневшей кайме
пойму, что не вернешься ко мне.
Черным узлом завяжу концы,
слезы – доносчики а не гонцы.
Я не пошлю их в далекий путь,
а заточу их в темницу-грудь,
в сердце сошлю, где черным-черно.
Пусть разорвется от слез оно! –
страшно сказать… Но страшнее тьма –
если тебя разлюблю сама.
* * *
