Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016
Обзор книги Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016
Плавучий мост. Журнал поэзии. № 1/2016
© Редакция журнала «Плавучий мост», 2016
© Verlag an der Wertach, 2016
© Авторы публикаций, 2016
* * *Поэзия и время
Виталий Штемпель
Кому и что должна поэзия
Спор о том, какой должна быть поэзия, что в ней можно, что нельзя, слишком давний, чтобы надеяться на его разрешение. Надежды же на то, что она подчинится неким принудительным нововведения, представлениям меньшинства или даже большинства просто нет: она будет такой, какой её видит и слышит Поэт. Полагаю, именно поэтому тайна её очарования сохранится до тех пор, пока Поэт будет оставаться тем единственным, кто не знает как стихи пишутся. Пусть это знают критики и даже читатели – но не поэт. Мандельштам, видевший в символизме начало новой поэтической эры, всё-таки заключил: «Какой должна быть поэзия? Да может, она совсем не должна, никому она не должна, кредиторы у неё все фальшивые!» И – совершенно неожиданное и малоутешительное: «Ничего так не способствует укреплению снобизма, как частая смена поэтических поколений при одном и том же поколении читателей. Читатель приучается чувствовать себя зрителем в партере, перед ним дефилируют сменяющиеся школы. Он морщится, гримасничает, привередничает. Наконец у него появляется совсем уже необоснованное сознание превосходства – постоянного перед переменным, неподвижного – перед движущимся». Не это ли самое сознание превосходства подвигло читателя на большее: худо-бедно освоив законы стихосложения, он сам взялся за дело. С некоторых пор писание стихов стало терапией масс. Дискредитирован ли при этом Поэт или сама Поэзия? Ни в коем случае! Читателей поубавилось. Тиражи поэтических сборников упали с десятков тысяч до нескольких сотен. Но именно эти несколько сотен востребованных книг настоящей поэзии и сохраняют надежду: поэзия есть и будет. Пушкин вложил в уста книгоиздателя слова, характеризующие его время: «Наш век – торгаш; в сей век железный / Без денег и свободы нет». Великий поэт будто заглянул в наше время. Что изменилось? Да ничего. Сегодня, как и прежде, денежные знаки правят этим миром. И не поэзия в том виновна. И всё-таки – может быть, именно честности и ей недостаёт. Той самой честности, которая сближает её с читателем и которую можно ещё назвать «прекрасной ясностью» (М. Кузмин). И совсем уж как напутствие следующим поколениям поэтов звучат – его же – слова: «Друг мой, имея талант, то есть – уменье по-своему, по-новому видеть мир, память художника, способность отличать нужное от случайного, правдоподобную выдумку, – пишите логично, соблюдая чистоту народной речи, имея свой слог, ясно чувствуйте соответствие данной формы с известным содержанием и приличествующим ей языком, будьте искусным зодчим как в мелочах, так и в целом, будьте понятны в ваших выражениях».
Гейне когда-то сделал в записной книжке такую запись: «Die Welt wundert sich, dass einmal ein ehrlicher Mann gelebt – die Stelle bleibt vakant». (Мир удивляется тому, что однажды жил честный человек – это место остаётся вакантным). Блок, в своей знаменитой речи «О назначении поэта» заключил: «…роль поэта – не лёгкая и не весёлая, она трагическая.» В трагическую же минуту своей жизни Пастернак написал мужественные строки, в чём-то повторив мысль своих предшественников:
«Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.»
Именно: вакансия поэта не занимается по указке сверху. А если это случается – то она пуста, то есть не представляет ценности. Мне ни в коем случае не хотелось бы вносить элемент полемики в журнал, поставившего своей целью скромную и вместе с тем нелёгкую задачу: отражать на своих страницах современную русскую поэзию – такой, какая она есть, давать слово авторам самых разных поэтических школ и направлений, не взирая при этом на географическое местоположение автора. Я охотно соглашусь с двумя противопложными мнениями о существе поэзии. Ибо каждое имеет право на жизнь. Но проводником её был и остаётся (подчеркну – всегда!) только Поэт.
Наш журнал прожил два года. Мы не вышли в первые ряды и не остались на задворках. Скажу больше: в самом факте нашего существования нет никакой логики. Ибо мы нигде не состоим и никому ничего не должны. Те, кто этот журнал делает, – делают это из доброй воли, не имеют от этого никаких дивидентов. Те, кто в нём публикуется, – публикуются из любви к поэзии. А значит торгашеский дух нашего века всё-таки относителен. И если это то единственное, что своим существованием доказывает наш журнал, то так ли это мало?
Примечание:
Виталий Штемпель – поэт, редактор. Живёт в Германии.
Берега
Геннадий Русаков
Стихи разных лет
Русаков Геннадий Александрович родился в 1938 году, воспитывался в Суворовском училище, учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Работал переводчиком-синхронистом в Секретариате ООН в Нью-Йорке и Женеве. Автор семи книг стихотворений. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе Национальной премии «Поэт» (2014). Живет в Москве и Нью-Йорке.
«Опять горячий дождь насквозь пронизан светом…»
Опять горячий дождь насквозь пронизан светом
и всё качается, всё брызжется и льёт,
такой дурашливый, таким горячим летом
и так бессовестно меня не узнаёт!
А я тут с Моцартом, а я тут ртом закрытым
играю музыку, как будто я кларнет.
Мне всё так нравится, и скачет град по плитам,
а мне до прочего уже и дела нет.
Вот я из палочек, из косточек вишнёвых
на тропке выложу летящую стрелу.
Она взлетит, а я пойду в ботинках новых
разыскивать её по волглому селу.
Там дышат червяки на грядках полной грудью –
и это правильно: ну, как тут не дышать?
Я их возьму к себе в друзья по малолюдью,
сложу их в баночку, не буду им мешать.
«В межтамбурном проходе…»
В межтамбурном проходе
заиндевел металл.
Вагон на стрелках водит.
И градусник устал.
Но грузны расстоянья.
Но бешены мосты.
И птица без названья
кричит из темноты.
А там одно и то же:
снега, снега, снега.
И холодом по коже.
И больно ночь долга.
Кто там в полях кочует
за белой пеленой?
Моя страна ночует,
как жолудь ледяной.
И две огромных тени
по насыпи бегут,
как-будто в этой теми
кого-то берегут.
«Не нужно принимать себя всерьёз…»
Не нужно принимать себя всерьёз.
Мы тут, ей-богу, очень ненадолго:
придуманный Создателем курьёз,
живущий из осознанного долга.
Дерзай. Дерзи, как водится,
Творцу. Хами ему, поскольку благодарен.
Начало – приближение к концу.
Я тоже этим временем ударен:
жду от него внезапного письма,
где строчки легче женского касанья –
небесный шёлк, творенья бахрома.
У времени своё правописанье…
Эх, жизнь-удача, туз из рукава!
Кому ещё такое выпадает?
…И рано повзрослевшая трава
под тяжестью июня проседает.
Снимок
Молодой, умеренно-красивый,
тихий бабник, сумрачный пижон…
Но с какой невероятной силой
снова лезет время на рожон!
Я стою, со мною всё понятно:
весь я тут, меня нигде не ждут.
Но вот эти солнечные пятна,
Герцен, Первомай, Литинститут!
Жора Елин сделал этот снимок
или, может, кто-то до него:
из числа ушедших невидимок,
из друзей, не рвавшихся в родство.
Из невест, не выбившихся в жёны…
Я стою и в оптику смотрю –
молодой и странно напряжённый:
будто вижу, а не говорю.
Боже мой, как страстно это время,
век двадцатый, бьющийся во мне!
Это солнце, греющее темя.
Этот я, с собой наедине…
«Ничего мне, граждане, не надо…»
Ничего мне, граждане, не надо,
ничего я больше не хочу:
ни ночного сада-вертограда,
ни столетья, что не по плечу.
Всё отдал, как бабка завещала,
пережил не веривших в меня.
Больно жизнь мне многое прощала,
у себя за пазухой храня…
Вот он я, уже давно на свете.
Жёлтый день цыплячится в окне.
Ничего не надо, птицы-дети,
ничего уже не надо мне.
Ах, качаться в пенсионной зыбке,
гречку есть, подсчитывать нули…
И держаться намертво за штрипки
резко накренившейся земли.
«Да, жизнь как жизнь: круженье пустяков…»
Поговорим о странностях любви.
А. С. ПушкинДа, жизнь как жизнь: круженье пустяков,
пруды, киоски, крик товарняков.
От полустанка – запахи мазута.
Найти наощупь строчку или слог,
с губы отклеить герпес-узелок…
Простудно нынче, и душа разута.
Поговорим о странностях любви…
О том, что сколько, в общем, ни живи,
а не добрать до вечности полгода.
Что март паскуден, а страна долга.
Что пахнут прелью мокрые стога.
И, что ни день, меняется погода.
А снег лежит поверх промёрзлых шпал –
ничком, как он лежал, когда упал,
присыпан сверху паровозной гарью.
Да, мир хорош, но только со спины.
Содрать бы с этих лириков штаны…
И самому себе заехать в харю.
Так тонко в доме скрипочка поёт!
Наверно, это Моцарт…Во даёт!
А я жую и сглатываю слёзы.
Играй, пили, фигляр, вещун, скрипач!
И сам, смычком дотягиваясь, плачь
над непотребством подмосковной прозы.
«Из ресторана тянет щами…»
