Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Чтобы сердце не болело – ни к чему не привыкай,
это гибельное дело каждый раз смотреть за край.
Подлость смотрит исподлобья, словно фатум пляшет фарт,
не поддаться б только злобе, не нырнуть в пустой азарт.
Всё меняется само и независимо от нас,
то, что не издаст «ЭКСМО» да кто-нибудь другой издаст.
Лето холодом обдаст, а осень ласковой жарой,
главное – Экклезиаст: всё прошло – а ты живой…

В кофе турецкий с корицей плесни амаретто.
В липкой жаре застывает тоскливо природа.
Так незаметно кончается знойное лето,
сгусток сезона нескромного среднего рода.
Кофе не выпей и будешь без палочки нолик,
но поспешай – время вечно куда-то торопит.
Каждый из нас в этом пекле – безропотный кролик
тот, на котором хамсин производит свой опыт

тошно жить беззаботно вдали заграницей
где мадридцы, пражане,
где римляне и парижане
неба простыня падает синей страницей
вырезанной
ножницами-стрижами.
эта страница неба подобна айпаду
и любую на нём можно нажать иконку.
насмотрись-налюбуйся на прошлую жизнь до упаду
сколько хочешь, но только не вздумай вдогонку…

У свата Натана не сосчитать родни –
оттого покупает двухлитровую бутылку вискаря,
за питьём которого можно проводить дни,
не наблюдая, что за окном – закат или заря.
Мясо с рисом, ну и прочий гарнир,
селёдка под шубой и оливье также вкусны.
Мы пьём за «шалом», что по-русски простое «мир»,
в котором любовь, тишина и нет никакой войны.

Сколько же упырей давно отправились в ад,
мечтавших мою страну разрезать и разрубить,
но ни у кого из них дела не пошли на лад,
заветное мало хотеть, надо его любить.
Ползут из неведомых нор всякая нечисть и хрень,
в этот шагреневый край, но вилы им в самый бок,
поскольку Святая земля – это такая шагрень,
которую держит в ладони его величество Бог!

Знаешь, Марк, сколько мёда в твоей фейсбочке,
сколько народа налипло на эту сладость общенья,
но когда попадается дёготь в какой-то строчке,
ты – ногою под зад, а потом уже на удаленье.
Общество что собралось слишком кажется пёстрым,
тут иногда стенка на стенку и рать на рать.
Здесь у каждого френда свой виртуальный Постум,
которому можно послать, и который может послать…
Ты, как Бог, смотришь сверху на нас, фейсбукашек,
и смеёшься, разглядывая этот людской зоопарк.
Тебе повезло, что я в этой жизни не Гашек,
а то написал бы книгу «Бравый админ Марк».

Предощущение трагедии – ещё не трагедия,
Венеция не утонула,
не рухнула башня Пизы.
Жизнь – виртуальная мультимедия,
а то, что в реале – людские капризы.
Но когда кровью ещё не пропитана земля,
и птенцом беды не взламывается скорлупка –
воздух твердеет до степени хрусталя –
лишь тогда ощутим, что всё в этом мире хрупко.

По серому песку, по свежей грязи
шагая в сторону горизонта,
нельзя ни в коем разе
падать, пусть даже ради понта –
иначе не добрести.
Стихотворец-стихотварец – всегда сумасброд,
шут с бубенцом.
А если упасть – то не как бутерброд –
а вверх лицом.

Песчаная буря из Аравийской пустыни
небо накрыла и растворила тени.
Люди укрылись в домах.
Улицы стали пустыми.
Серыми стали зелёные листья растений.
Песка тонкий слой на асфальте, везде на бетоне…
Рот сполосну, чтобы вымыть пыль из гортани,
и внучке читаю, как мячик уплыл у Тани,
которая плачет от горя, что он утонет…

О женщинах о красоте их краткой
писать. Все стало б на свои места
добро и красота
легли б на полку маленькой тетрадкой

И осень. Еще и осени добро
струящееся между пальцев веток
на землю ветхую
на вечное перо

Не думать не гадать
не волноваться не переиначивать
всё крутится на ваших пальчиках
и небо и земля и суша и вода

а ветки тронутые ветром возмущенно
глядятся в ваших глаз большие водоемы.

Когда пьешь в одиночку
сбегаются все мертвецы,
когда пьешь в одиночку,
будто двигаешь тачку,
ветер поверху низом проходят отцы
когда пьешь в одиночку
сбегаются в точку.

Страшно жить отцеубийце
непослушны руки брюки
мир как праздник вороват
добр, но как-то очень хитр
тороват, но как-то вбок
страшно жить отцеубийце
все кругом играют в лицах
весь души его клубок.
Ах, кому по полной мере,
а кому ее по пол,
ну, а кто до отчей двери
сам по воле не пошел.

Обернись душа нагая
бесноватая душа
вот такая же шагает
загибается крошась.

Когда мы живо и умно
так складно говорим про дело,
которое нас вдруг задело,
и опираясь на окно,
не прерывая разговора,
выглядываем легких птиц
и суть прочитанных страниц
как опыт жизни вносим в споры,
внезапно оглянувшись вглубь
дотла прокуренной квартиры,
где вспыхнет словно образ мира
то очерк глаз, то очерк губ
друзей, которые как мы
увлечены и судят трезво
и сводят ясные умы
над углубляющейся бездной,

тогда нас не смущает, нет,
тогда мы и не замечаем,
что просто слепо и отчаянно
стремимся были детских лет
и доиграть, и оправдать,
тому, что не было и было
дать смысл – так через ночь светило
зашедшее встает опять
(прецессия нам незаметна), –
на том же месте вновь и вновь
нас рифмой тертою любовь
клеймит настойчиво и метко,
а в ночь… ложись хоть не ложись!
устаревает новый сонник,
едва свою ночную жизнь
потащишь за уши на солнце,
но как прекрасно и свежо
на отзвук собственного чувства,
с каким отточенным искусством
весомо, страстно, хорошо,
на праведную брань готово,
остро, оперено и вот
надмирной мудростью поет
твое продуманное слово
и проясняется простор
на миг, но облачны и кратки
на нашей родине проглядки
светила вниз в полдневный створ
и потому-то недовольно
ты вспомнишь, нам твердят опять,
что нашим племенам не больно,
не так уж больно умирать.

Гори, гори куст
в каменной пустыне.
Лежи, лежи пуст –
пусть сердце остынет.

Не смотри вперед,
не смотри назад –
все наоборот
который раз подряд.

Гори, гори куст,
лежи, лежи пуст
который раз подряд.

Все пределы, все границы
раздвигаются порой
и во сне поддельно снится
заговор пороховой.

Что есть сон во сне? – Неважно:
он спасен, английский думный,
потому что я отважно
пролетел над бритой клумбой

и проснулся умиленный
в сон пожиже и поближе,
где березка листья клена
на льняную нитку нижет,

обещая сытый рай
на немой его вопрос:
– там я твоя Гая, где ты мой Гай
Фокс.

Холодное небо просвеченное покоем
сереет среди облаков,
а дух земли обеспокоен, что никоим
образом он не таков,

как это небо. Еще он жарок,
еще в прохладную зелень одет,
как будто девушка-перестарок,
втиснутая в модный вельвет.

Гляди, как под ливнем налип на столб
вымпел на катере местной линии,
а он добросовестно идет пустой,
но кто поедет в такой-то ливень?

Несоответствие – душа искусств,
моих неприветливых, требовательных подруг
раскрывающих розу горячих уст
совсем не сразу, совсем не вдруг.