Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 5-6
Тем затейливее способ рассказывания этой истории: ассоциативно-метафорическая насыщенность текста, лексическое разнообразие, создающее впечатление свободной импровизации словотворчество как будто раздвигают романное пространство, придавая ему своего рода эпический масштаб: размах эпического действа приобретает и мытье в ванной, и бритье, и посадка в самолет, и утренняя трапеза и т. п. Одновременно с эпизацией сюжета (не случайно Алексей Петрович едет к отцу по происшествии десяти лет, подобно Одиссею, через тот же срок после Троянской войны вернувшемуся в Итаку – однако очевидно и различие этих путешествий, в одном случае предполагающем возвращение домой, во втором – кратковременный визит из дома, или, точнее, из места более или менее постоянного проживания апостата и апатрида) происходит его лиризация: повествование разрастается за счет пристального вглядывания, вчувствования в каждую деталь, действие – свое собственное или окружающих, в интерьеры и пейзажи, вслушивания в малейшие реакции собственного организма, стремление передать запахи, цвета, объемы, контуры. Разбегающиеся дорожки ассоциаций, включающие мифологические, исторические, политические и культурные параллели, причудливые контаминации переворачиваемых наизнанку или неожиданно «сдвинутых» мифологических сюжетов, выдают не только широкий круг чтения автора, но и жадное вбирание им составляющих этого круга: Гомера и Гоголя, Сартра и Ломоносова, Шекспира и дАннунцио, Чехова и Хемингуэя… К этому перечислению можно прибавить еще целый ряд живописцев, композиторов, артистов, политических деятелей.
Можно назвать стиль книги необарочным, еще конкретнее – неокультеранистским или неоконсептистским. В самом деле, как поэты и прозаики испанского барокко, последователи Гонгоры (культисты) или Кеведо (консептисты) стремились в своих сочинениях не к ясности, стройности и простоте, а к максимально «темному» или «трудному» стилю, видя суть эстетического удовольствия в процессе разгадывания сложности, так и А. Ливри, создавая из текста сад разбегающихся ассоциативных дорожек и метафорических «камней», стремится заворожить читателя непринужденностью своей сложной игры-рефлексии, в которой герой может слиться с автором (и тогда вместо повествования от третьего лица появляется рассказывающее «я»), но никогда с остальными персонажами – ни с их совокупностью, ни с каждым из них по отдельности.
Герой-повествователь остро ощущает свою особость, свое одиночество в толпе. И, стало быть, возможно еще одно определение художественного качества прозы Ливри – постромантическая. Только это, скорее, не продолжение и развитие светлого романтизма новалисовского Голубого цветка, а эволюция саркастически-эпатажного романтизма автора «Песен Мальдорора» Лотреамона, с его лирическим героем, справедливо названным одним из лучших исследователей писателя «демоническим богоборцем» (Г.К. Косиков). Подобно Лотреамону «вампирически» вбирая в себя знакомые топосы и мотивы, в данном случае – ницшеанские, А. Ливри точно так же играет их сочетаниями, трансформациями, также пронизывает их иронией – но не поверхностно-словесной, а онтологической иронией романтиков.
Отступничество Алексея Петровича, его насмешливо-нарочитое поддразнивание читателей и персонажей своими эпатажными (неполиткорректными) репликами, поступками, чувствами, на первый взгляд, легко – но, как кажется, совершенно ошибочно принимать за прямую авторскую программу или свод моральных/аморальных «наставлений». Подобно своему герою, А. Ливри не дает себя поймать в сети окончательных суждений и оценок, но процесс этой «ловли», к которой читателя, тем не менее, искусно подталкивают, становится от этого, пожалуй, только более увлекательным.
Наталья Тиграновна Пахсарьян,
профессор МГУ
Поэты Крыма
Вячеслав Егиазаров
Местожительство: Ялта, Россия. Член Союза российских писателей (Москва), член Национального Союза писателей Украины, дважды лауреат премии АРК (1998 г., 2006 г.), автор семи книг поэзии. Лауреат литературной премии им. А.С. Пушкина (2011 г.). Лауреат литературной премии им. А.П. Чехова (1998 г.). Лауреат литературной премии им. А.И. Домбровского (2006 г.). Лауреат Международной литературной премии им Владимира Коробова (2013 г., Москва). Награждён почётной грамотой СМ АРК за большой вклад в развитие литературы Крыма (2000 г.).
Автор семи книг: «Сбудется доброе» (1986 г.), «Музыка названий» (1997 г.), «Ветка омелы» (1998 г.), «Бегство талой воды» (2003 г.), «Белые чайки на белом снегу» (2005 г.), «Планета Крым» (2010 г.).
Ялта – 1
Есть у сердца особая веха,
свой надежный заветный причал,
в этом городе хаживал Чехов,
в этом городе Горький бывал.
В порт не зря за толпой каботажных
иностранные входят суда.
В этот город приехав однажды,
будешь снова стремиться сюда.
Я брожу по приморским аллеям,
тропкам горным, знакомым уже,
в этом городе как-то вольнее
и смелее живётся душе.
В синей дымке очнётся Ай-Петри,
покачнётся вдали Аю-Даг,
в этом городе с детства окрепли
верность дружбе, характер и шаг.
Разве можно представить по карте
восходящего солнца лучи?
В этом городе дворики в марте
заметает метель алычи.
А когда расцветают миндали
и глициний взорвутся мазки,
в этом городе дальние дали
так немыслимо станут близки.
В море плещутся звёзд уголёчки,
волны в небо взлетают, лихи,
в этом городе все уголочки
разобрали поэты в стихи.
Да и я ведь недаром из слов вью
эти строки под шелест и звон.
В этом городе первой любовью
возвеличен я был и спасён
от печали, от пьянства, от боли,
от никчёмных компаний, от слёз —
в этом городе йода и соли,
в этом городе солнца и звёзд…
На Сарыч!.
На Сарыч! На Сарыч! На Сарыч!
Цикады не звонче гитар!
Стрекозы, как будто Икары,
летят на пылающий шар!
Поедем на Сарыч! Дай руку
на счастье!
Надёжнее с ним!
И мы там откроем друг другу
всё то, что на сердце храним.
И ветер, и волны, и солнце,
и контуры скал там резки,
там если и есть незнакомцы,
по духу они нам близки.
Там воздух полынью пропитан,
там чужды и чванство, и грим,
там станет любой неофитом
религии солнечной —
Крым!
Девчонок возьмём! Пусть узнают,
что стоит пожить на краю!
Пускай не в подобие рая,
пускай побывают в раю!
Поедем на Сарыч!
На Сарыч!
Как будто в Элладе седой,
овец золотые отары
там холит чабан молодой.
И море! – без края, без меры,
палатки полощется край,
на ветки – шальные безмены —
куканы с кефалью цепляй!
На Сарыч! На Сарыч! На Сарыч!
Кремнёвая мреет гряда!
Мы даже и в мыслях не стары,
душой – молодые всегда!
И ласточкой – в воду! Загары
такие!
Вся бронзова стать!
На Сарыч!
На Сарыч!
На Сарыч!
Айда рюкзаки собирать!
Элегия – 9А
Вы домой бы меня отвели б,
за труды не считая затею.
Не люблю я сонет и верлибр,
я к «фристайлу» всегда тяготею.
Потому что он ближе душе —
стиль свободный, клянусь – это точно.
Я живу на втором этаже,
а не в этой канаве проточной.
Поднесите стакан мне хмельной,
а не то я опять затоскую,
я не знаю, что стало со мной
в эту осень, пока золотую.
Бродит ветер по стылым холмам
и бубнит о Гомере и Данте.
Посвящу я элегию вам
о растраченном всуе таланте.
Будет в ней узнаваемым путь
мой и ваш, ну хотя бы кусочек,
ничего, что затеплится грудь
грустью новой от искренних строчек.
Ничего, что опять Ай-Тодор
будет в ней, и прощальная осень,
и дорога стремительно с гор
будет в Ялту нестись между сосен.
А когда поплывёт в ней туман
и растает с родным человеком,
вы поймёте жестокий обман,
что скрывался безжалостно веком.
Вы поймёте, что осень прошла,
что смешно быть наивным и пылким,
и что снова мускат и шасла
кровь свою раздарили бутылкам.
Я элегией ярче, чем клип,
город наш покажу, я умею.
Вы домой бы меня отвели б,
за труды не считая затею…
Птица морская
Птица морская, ныряльщица долгая, тварь,
с неба упавшая в хлябь в полоумной отваге,
краток запас моих знаний и беден словарь,
чтобы тоскующий крик твой возник на бумаге.
Стрелка секундная круг завершает второй.
Вынырни! Вытянись! Клювом голодным поляскай!
Брызги летят и кусают, как бешеный рой
ос ошалевших, солёных, февральских.
Где таких ос я увидел?.. А здесь, возле бун,
штормом разбитых, где мусора всякого залежь.
Бьются в истерике волны о чёрный валун,
если уж очень надолго ты в них исчезаешь.
Птица морская, разбойница тощая, тать,
вижу, как тщетно твоё в этой хляби нырянье,
беден словарь мой, чтоб крик этот словом назвать.
Может, рыданье? Не знаю. Быть может, рыданье…
У кромки прибоя
