Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 5-6

«Гурзуф, похожий на гюрзу», – сказал поэт и был таков,
Теперь он в Индии, у ног луноподобной Сарасвати,
А мы с тобой остались здесь среди заборов и долгов
Кормить ту самую гюрзу и с нею спать в одной кровати.
Цветет чубушник, олеандр, лентяйство и туберкулез,
На пляже местный аль-Рашид усердно жарит чебуреки,
Дерутся чайки с вороньем, и умилительны до слез
В святой беспечности своей деревья, птицы, человеки.
И не курорт тому виной, и не врожденный оптимизм, —
Для этой живности земной милее места нет на свете.
А мы два облака с тобой, и наша розовая жизнь
Зависит только от того, какой над Крымом дует ветер.

Двенадцать юрких золотых форелей
На мелководье, солнцем освещенном,
Резвятся, взбаламучивая скуку,
В песочнице блистающего мира.
Как филигранны фортели форелей,
Их пируэты, выверты, скольженье!
Размноженные брызгами и светом,
Они – сама танцующая Вечность,
И синий буйвол, масть единорога,
И зрение земли – орел небесный
Из собственных выходят зазеркалий.
А музыкант играет и играет…

Голубую мечту Александра
Не исполнил ни маг, ни мудрец,
И стоит среди сосен Массандры
Заколдованный этот дворец.
Не обласкан в лучах кинохроник,
Но спасен от позора бистро
Леденцовый, игрушечный домик —
Декорация к сказкам Перро.
Он завис между небом и морем
В ожерелье курортных имен —
Императорский каменный Голем,
Оживающий солнечным днем.
Этот замок долины Луары

По дороге из Ялты в Артек
Притомился от южного жара,
Словно старый, седой человек.
Он надышится волей лаванды
И примером для всех сорванцов
Удерет из плебейской Массандры
В королевство таких же дворцов,
Прошагав через реки и страны,
Привечая другие шато,
Встанет где-нибудь у Орлеана,
Или ближе к Версалю (а что?).
Он замрет в горделивой осанке,
Демонстрируя крымский загар,
И, быть может, поселится в замке
Светлый призрак Марии Дагмар.

Над Чатыр-Дагом небо Ленинграда и подмосковный дождик
затяжной.
Любуясь отражением Эллады, штык минарета чувствую спиной.
В галактике моих ассоциаций планета – не крупнее воробья,
И, сидя на траве цивилизаций, я вечность замыкаю на себя.
Плющом увиты каменные боги, в зрачках пещер расплавлен зодиак.
Не в Мекку и не в Рим ведут дороги, а в храм души, мой личный Чатыр-Даг.
Лишь тут, на крыше Крыма, объяснимо, что родина —
не место, не страна,
И даже не дорога пилигрима. Есть родина всех родин —
тишина.

Коровинский Гурзуф, коровинские розы,
В букетах на холстах – шаляпинские позы:
Печаль с бравадой пополам.
Полуденный левант качает занавески,
По улице бредет июль в турецкой феске:
«Салам!», – «Алейкум ас салам!».
Врывается в окно восточный дух базарный, —
Лавандовый, густой, фруктово-скипидарный,
Дробится в гуле слово «гюль»,
И хочется писать до дрожи, до невроза
Не море, не Гурзуф, а голубые розы:
«Продай букетик роз, июль!»
Но нет в продаже роз на рынке возле дачи
Ни белых, ни цветных, а голубых – тем паче,
А краски просятся на лист.
Сапфировая даль не утоляет жажды,
И ставится в кувшин букет цветов бумажных,
И розы вновь выводит кисть.

Парк ночной, благоуханный,
На террасе дастарханной
Дремлют каменные львы.
Сонно все, неговорливо,
Даже лунное огниво
Гаснет в сумраке листвы.
У высоких стен свинцовых
Бродят тени Воронцовых
Меж япончатых мимоз,
А за ними, глядя в небо,
Семенит садовник Кебах
В ароматах чайных роз.
Душно в воздухе прогретом…
Под китайским кабинетом
Тают призраки дворца.
Спят жасмины и спиреи,
Звезды падают в аллеи,
Этой ночи нет конца.
Одиноко крикнет совка,
Сторож спит, и спит винтовка —
На дворе двадцатый год,
И, спасая от порубки
Парк божественной Алупки,
Сам Господь идет в обход.

Шелестит целлофаном «Мальборо».
Летний отдых – почти колония.
Дух магнолии – мимо праздника,
Блажь на роликах Ялтой катится.
Почивай себе, город-выдерга,
На лавровых мечтах подрезанных,
Разливай свою лень горячую
По пустым черепам и улицам.
Через мертвую речь вдоль берега
Пробивается зябь вечерняя,
Чтоб запрятаться в парках плюшевых
До утра, до слепящих зайчиков.
На асфальте – следы архангела,
Все замусорены, затоптаны,
А на крышах сидят валькирии,
Дожидаясь штормов и трапезы.
Не танцуется пеларгонии,
Изревелась, скучает в сумерках.
Мы с тобой городим молчание,
Рассекая веселость стадную.
Нам не звонким бичом пощелкивать,
Не бросаться в копыта праздности,
Мы с тобою проснемся осенью
В опустевшем кафе у пристани,
Наше время – не в этом топоте,
Оттого и глаза подернуты.
Закоулками-кривотолками
Ускользаем под воду августа.