Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Плоскость небес натянув на трёхмерный каркас,
Я выхожу в незапятнанный опытом космос –
Дэвидом Боуи спетый наземный приказ –
И в Монолит утыкаюсь: и лёгкость, и косность…

Мой монолог, преломлённый сквозь призму зимы,
Вдруг распадётся разменною мелочью Морзе
И раздвоится на чёрный и белый шумы…
Только бы орган глаголанья насмерть не смёрзся.

Мозг, утомлённый загадками сфинксов и бездн,
Мстит невесомостью, мздит мне в копилку опилок.
Я выбираю, чего обходиться мне без,
Не успеваю, и звёзды стучатся в затылок.

Этот чёрный воздух не отравлен,
В этом белом снеге яда нет.
Просто ночь, набухшая над кровлей,
Больно много помнит сигарет.

Я стою, замёрзший, невредимый,
И курю, и мой невидим дым,
А со всех сторон большого дома
Снег скрипит на разные лады.

Это жизнь тихонько окружает,
Вздумав напугать. Я не боюсь.
Шарфик растрепался, ветер – в шею.
Ночь болит, набухшая, как флюс.

Кто тебя научил ненавидеть, уже неважно.
Всё уже сделано, пробки повылетали.
Мальчик, что был отважно таким бумажным,
Нынче взрывоопасен – пропан-бутан.

Вера в любовь заменяется верой в ярость.
Бог из машины – на месте того, в деталях.
Белый ли, алый – пофиг! – порвали парус.
Каяться не в чем. И молча глядишь в стакан.

Выжить (не подвиг) – всегда в списке дел на завтра,
Впрочем, оно давно не в приоритете.
Мальчик, светло мечтавший стать космонавтом,
Нынче мечтает уехать, куда глаза…

Чистить бассейны, а может быть, стричь газоны,
Лайкать и постить что-нибудь в интернете,
Всем говорить, что прекраснее Аризоны
Нет ничего, и в серьге её – бирюза.

У меня отобрали веру в будущее продолженное.

Оно больше не набухает в моих снах,
не когтит меня по утрам
и не просит добавки.
Сказали: гангрена, – и ампутировали.
Сказали: физиотерапия.
Сказали: скажи спасибо.

А за что благодарить,
если я мучаюсь фантомными болями?

За что благодарить,
если протез нужно кормить
запрещёнными заморскими препаратами,
а каждый пандус ведёт в тупик?

За что говорить спасибо,
если все возможные завтра стали сегодня,
а сегодня превратились во вчера?

Теперь я никогда не буду,
теперь я всегда есть
или был.

…ты замечаешь:
вместо «моя страна»
говоришь «эта страна»,

ловишь себя на том,
что уже третий час
рассматриваешь гуглокарты,
сравнивая штаты «солнечного пояса»:
на востоке – много чёрных,
на западе – мексиканцев,
в Канзасе – ковбоев,
во Флориде есть свой Санкт-Петербург
и зовущий целоваться Киссимми,
в Джорджии – свои Афины,
в Техасе – Париж и Одесса,
в Колорадо легализована марихуана
и там Денвер – город высотою в милю,
зато в Аризоне – Большой каньон,
а живя в Финиксе,
становишься финикийцем,
как бы далёким-далёким потомком
создателей того алфавита,
далёким-далёким потомком которого
является латиница, –

обо всём этом
пишешь кириллицей,
которую надеешься

забыть…

Он выживал, пока вокруг стоял немеркнущий день,
Он падал в озеро и плавал без рук.
В его распаханных глазах цвела седьмая сирень,
А первых шесть уже прошли сквозь чубук.

Из года в год он повторял один и тот же сюжет:
Набив огрызками грозы капюшон,
Шёл по обрыву над закатом, чтобы настороже
Был каждый злой из тех, кто вооружён.

И если всё, что невозможно превозмочь и облечь,
Его когда-нибудь найдёт и убьёт,
Розеттский камень отыщи, переведи его речь
И будь готов сорвать последний джекпот.

В нашем завтрашнем дне как-то слишком просторно для сна,
Для спокойного сна, под которым легко не проснуться.
Нам не светит с тобой ни хрена,
Нам не светит уже ни хрена,
Мы почти захлебнулись в безжалостном Море Поллюций.

Из-под пяток уходит когда-то живая земля,
Над макушкой смыкаются волны густого эфира.
Если кто-то и был у руля,
То теперь предпоследнее «бля»
Издаёт так, как будто стоит на вершине Памира.

И восторг в наших лёгких мешается с тёмной водой,
Но кому припекло, а кому и всего лишь пригрело.
Впереди ослепительный зной
И медузы стоят за спиной.
От такого конвоя само расслабляется тело.

С каждой новой ступенькою вниз мы растём на вершок,
Но кому-то придётся за нас разобраться в ответе.
Только в завтрашнем дне хорошо,
Я готовлюсь пустить корешок
В океанское дно, на котором никто нам не светит.

Выбери берег моря, покуда жив,
Вырви из механизма свою пружинку,
Чтобы в кармане звякнувшие гроши,
Не заглушали мыслей твоих сурдинку.

Память освежевав и карандаши,
Вывернув наизнанку шайтан-машинку,
Всю свою жизнь по-взрослому запиши,
Будто тебе ни разу никто не шикнул.

Будто бы всё, что здесь голышом пуржит
И за снежинкой лепит в окно снежинку,
Не обещало обморочной маржи,
А выдавало трещинку и морщинку.

Выживи напрямик из такой глуши,
Где ни один почин не возьмут в починку.
Сам себя, словно рыбу, распотроши,
Только б сквозь ворох волн доносилось cinque.

…и вот её лицо в простой оправе,
А я не забываю ни о чём.
Мне надо масла выпить, надо вставить
Две батарейки в левое плечо.

И снова пару ветряков погнуло
Песчаной бурей, захромал брамин,
А в городе – мигрантов из Кабула
Опять на долгосрочный карантин.

В подвале выцветают мониторы –
Пора менять, и митинг за права
Андроидов разогнан был в который
Уж раз… Но это всё слова, слова…

А их уже делами не исправить.
Исправили уже. По всей Земле.
И лишь её лицо в простой оправе
Передо мной сияет на столе.

Он выжидал и распространялся, пока не выжил.
Сошёл сума пару раз, но вернулся на Main Street.
В его ногах правды не было, правда была чуть выше.
По крайней мере, так он сам говорит.

Он, вообще, говорит очень много и много пишет.
Его не парит, что собеседник всегда сокрыт.
Да за каким сократом ему скрываться, покуда с вышек
Никто не смотрит за теми, кто не обрит!

Остановивши своё верченье, он жадно курит,
Как будто сам себя осудил и уже вердикт,
Хотя давным-давно все изауры и заури
Нашли родителей, поживают себе в Перди.

А он, закрывшись от всех на смерти антиАОНом,
Всё так же дышит, распространяя себя как вид,
Но быть ему бражником, аполлоном и махаоном,
Пока не закончатся бражка и алфавит.

Мысли о море лучше живого моря –
Первый закон любого хикикомори.
Нет ничего хорошего в том просторе,
Что за окном и порогом расставил сеть.
Выйди вовне, и станешь одним из многих,
Скользок и круглорот на манер миноги,
Будешь кричать о Гойе и перемоге,
Встав на котурны, чего-то желать, борзеть…

Всё, чего ты касаешься, есть в квартире;
Всё, чего не касаешься, – в палантире;
Все ведь в итоге окажемся там, в надире,
Так что иных направлений по сути нет.
Вера в себя не требует веры в прочих.
Весь этот мир – скопление одиночек.
Можно в графе «контакты» поставить прочерк,
Выключить музыку и отложить планшет.

До столкновения в лоб оставалось не так уж мало.
Он мог бы откинуться в кресле и закурить,
Когда б не мешало надвинутое забрало
И сам скафандр, исключавший любую прыть.

В такой траектории он был уверен сразу.
Четырежды перепроверил и вёл себе, не спеша.
Пришлось отключить корабельный искусственный разум,
А то истерил, верещал и пытался свернуться в шар –

Защитная функция. В космосе шар – первичен,
А что не сферично – доступно в кривых Безье.
Всяк вынужден отказаться от многих земных привычек,
И все равноправны: и мистеры, и месье.

Но каждый по-прежнему волен поставить дату
На правом конце траектории и тире.
И он ни о чём не жалеет. Он – шар… Он – атом…