Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Быть с нею
права не имею,
и права – отказаться чтоб,
так от желания немею
с макушки
и до пальцев стоп.
Она – волнующе другая,
а та, которой рядом нет,
как лампочка,
перегорая,
в пустой прихожей гасит свет.

Пространство, время – что для них мы?
О, если долго вглубь смотреть,
то можно вдруг расслышать рифмы
в словах
«любовь и смерть

Как голос чувств твоих высок,
как небо звёздное бескрайне!
Я ощущаю твой восторг,
передающийся мне втайне.

Ты одинока и нежна,
блистательна и незамужна…
О, ты такою мне нужна,
и быть другой тебе не нужно!

Приди на могилу, когда умру,
быть может, тогда про меня поймёшь,
каким романтиком был в миру,
где правит алчность, где всюду – ложь.

Где я как птица летал поверх,
но не в укор кому-то и не в пример,
когда в эфире среди помех
ловил мелодии чистых сфер.

В том мире, где человек бескрыл,
и я любовьюлюбил земной…
В том мире счастлив с тобой я был,
а ты несчастна была со мной.

Действия – жадны и грубы,
мы не умеем любить.
Есть в существительном «губы»
корень глагола «губить»…

Следствия следуют быстро –
не поспевают суды…
Мы совершаем убийства
и заметаем следы.

Подольдом – журчание ручья…
Вслушиваясь, вникну. Онемею.
Эта музыка пока еще ничья,
я хочу, чтоб сделалась моею.

Есть просвет под куполом из льда,
бытие, не отнятое смертью
где живая, теплая вода
греет воздух под холодной твердью.

Всходят там природе вопреки
робкие побеги первоцветов,
под покровом вымерзшей реки
для влюбленных в эту жизнь поэтов!

Пусть на самом деле мир жесток,
те упрямо верят в жизнь иную,
в слепоту куриную – цветок,
спрятанный в теплицу ледяную.

Застолблю себе участок свой,
может быть и золото намою…
У кого-то ноты – под рукой,
у меня – под коркой ледяною!

Валит снег на первое апреля.
Не шутя, настойчиво, всерьёз.
Жизнь прекрасна радостью без хмеля,
мир хорош пунктирами из грёз.

Прилетела чёрная ворона,
отворив калитку на весу…
Каркнула, как в трубку телефона,
птице той, что каркает в лесу.

То ли шутка, то ли в самом деле
весточка мне, Господи, твоя?
Только жутко до мурашек в теле
длится эхо инобытия.

Озираюсь медленно, тоскую:
хочешь верь в иную благодать,
хочешь смерть загадывай, какую
ты себе способен загадать!

Пусть не в плюс, но и не в минус. Пусть плохой, но – муж…
Повинюсь. И пододвинусь, и щекой прижмусь.
Не простишь, но станешь мягче. Жизнь сложнее схем.
Скажешь лишь, что я – обманщик. Но не зло совсем.

Я прочту, хорош ли, плох ли, стих что сочинил,
строчку ту, где не просохли буквы от чернил.
Света луч, мелькнет по строчке. Свет в твоём лице.
Это лучше просто точки, что стоит в конце!

Мне хочется радости, маленькой, но – для тебя;
похоже, что я и способность к ней как бы утратил…
Я волосы русые глажу твои, теребя:
чего б ты хотела, скажи мне, мой главный читатель?

Вчера – это было вчера, и оно – далеко,
как ночь с этим псом, состязавшимся с вьюгою в вое…
сегодня – иное: кураж, я играю легко:
знакомая сцена, где утром встречаются двое.

О, ты благородна и так образцово скромна,
что мне не составит труда эту радость доставить,
как яркому солнцу, входящему в дом из окна,
на первом стекле растопившему тонкую наледь.

Снег упал – река чернеет и журчит, где мель.
Вечереет… коченеет над рекою ель.
Иглы ели потемнели, птицы не поют.
Зазвучали в сердце мели, совесть – Божий суд.

Пёс бездомный, зверь ли взвыл там? – бегло, и
умолк.
Звук бездонный… кто с визитом? Неужели волк?
Зябнет дерево живое, голая земля.
В зимней хвое, в волчьем вое – родина моя!

Снег пушистый,
хороший
мне
ложится на плечи,
но под этою ношей
мне
шагается легче.

Легче дышится,
длится
жизнь
мгновеньями, снами,
и так хочется слиться
с тем,
что где-то над нами,
с тем,
что рядом и всюду,
с жизнью, равною чуду,
прошлым и настоящим
снегом,
косо летящим…

Выдохни, мальчик, тебя не зовут играть.
Все бор-машинки давно в гаражи зашиты,
Все кулаки разжаты и спрятаны под кровать.
Ты сам себе запретитель и разрешитель.

Вот на коленке недавно заживший шрам,
Сделанный острым камнем, чтоб стать похожим
На тех, от кого достанется по шарам
За шрам и чернила, закопанные под кожу.

Но ты повзрослеешь раньше, чем все они,
И вкус у победы не будет таким уж сладким.
Так выдохни, мальчик, от зеркала отвернись
И кубиков дай деревянной своей лошадке.

Который год не покладая волн,
Завод по производству афродит
Невнятно демосфенствует, шумит
И на-гора выносит произвол.

Он заодно с вольфрамовой дугой.
Она, вся излучая гордый вид,
Мне говорит: «А ты-то кто такой,
Что требуешь от звёзд эфемерид?!»

А я никто, я мальчик с коробком,
В котором спичек хватит, чтобы речь
Стояла в горле острым кадыком
И было трудно ею пренебречь.

Я каждый день хожу на волнолом
И беспросветно порождаю тьму,
Не потому, что мне светиться влом,
А потому что сам себе самум.

И если вам даётся свет с трудом
И в горле тоже полный буерак,
Несите спички – будем вместе мрак
Переживать, ходя на волнолом.

Плоскость небес натянув на трёхмерный каркас,
Я выхожу в незапятнанный опытом космос –
Дэвидом Боуи спетый наземный приказ –
И в Монолит утыкаюсь: и лёгкость, и косность…

Мой монолог, преломлённый сквозь призму зимы,
Вдруг распадётся разменною мелочью Морзе
И раздвоится на чёрный и белый шумы…
Только бы орган глаголанья насмерть не смёрзся.

Мозг, утомлённый загадками сфинксов и бездн,
Мстит невесомостью, мздит мне в копилку опилок.
Я выбираю, чего обходиться мне без,
Не успеваю, и звёзды стучатся в затылок.