Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016
* * *
Скрипнула шаткая дверь,
юркнула жизнь на свободу,
суши подстреленный зверь,
всхлипнув, уходит под воду.
Цепко гремят якоря, море корчуют угрюмо –
душу подцепят багром, дернут, подбросят из трюма.
Вот и лети, камикадзе, сквозь варево стужи,
в мир, разодетый бедой, рваный, лукавый снаружи.
Там скороходы спешат, сапоги обмотав облаками,
весть запечатать, предать, тучи толкают боками.
Что бы там ни было – Бог, пламя, путей перекрестье,
сердце-сорвиголова в утлое мчится предместье,
гроздья набухших планет хищным рывком раздвигая,
смотрим гремучий балет, в точку нуля, не мигая…
Музыки взорванной, крови блудящей потоки
ливнем тугим зацепились о провод жестокий.
Там, на равнинах, горючих, сквозных, безвоздушных,
перед последним прыжком, долгожданным, пустым, простодушным,
горькой пощадой пульсирует зернышко боли –
власть возвращения, прореха в «ничто» поневоле.
* * *
Рассыпаясь на камешки, песчинки и крупинки пыли,
мы теряем основу в словах, в понятиях, где мы плыли,
вот воронье крыло, вот обломок вчерашней боязни,
из расщелин зари – скарабеи стотысячной казни.
Только что-то потрескивает, то ль головни остывают,
то ль рассыпаются дровни,
толь арестанты шагают, то ль деревья, попробуй, упомни.
Может быть, зерна гнилые ложились в паленую жижу,
вкрадчивый голос шептал про себя: ненавижу…
Пустое все это – закон рассыпается древний,
сруб по реке проплывет, превратится в приветствие кремний.
Если б смог ты прознать, где же корни кустарника света,
чей каприз полыхает, чей звон превращается в лето,
то дожди расплелись бы, как косы, над жатвою пыльной,
океанскою кровью наполнился воздух могильный.
Но где слово блажит, на кислотном ветру остывая,
осыпается жизнь, как сухая мука с каравая.
* * *
Послушай, дорога, которую можно найти,
то град, то зерно рассыпает в слезах на пути:
равновесие сердца, в котором расставлен капкан, –
стрекозиною славой, буддийскою верностью пьян.
Только вновь раскрываются створки морских путешествий,
где голодные тучи клюют черепицы предместий,
то акул плавники или чайки в пробитом закате,
где мохнатое солнце танцует в медовом халате.
Там зашторенный сад, шепоток в полутьме паутинной
и поношенный дождь, что висит на сосне гильотинной.
Это глиняный шар, это ржавое зеркало мести,
где ломаются копья в бермудском коричневом тесте…
Тлеет нить Ариадны, дымит на гудящем ветру,
и труба урагана пропащую тешит сестру.
Порою, в периоды перехода, у нас портятся отношения со временем. Мы забываем свое умение полностью отдаваться настоящему, постоянно куда-то торопясь и чего-то ожидая. Иногда, в редкие моменты, когда удается расслабиться и растождествиться с желаниями, можно чувствовать себя счастливой. Хорошо, что хоть иногда, это сейчас уже не мало. Но хочется научиться, как в былые годы, рыть глубокие шахты-ходы в преходящем, что случалось когда-то постоянно, когда я смотрела на звезды, ранний весенний дождь или просто выглядывала в окно. Попытка цепко держаться за навязчивые желания никогда не ведет к добру.
Надо пробовать погружаться в настоящее, не мечтая ни о чем конкретном, распустить сознание, как туго стянутые на затылке волосы, и поплыть по реке перемен, благословляя происходящее и совершающееся. Если же продолжать думать по-прежнему, рискуешь вновь превратиться в жертву собственного целеполагания и ложного предпринимательства духа. Не просить, но восхвалять, не бояться, но славословить, не обижаться, не бояться, не просить, но сохранять радостный нейтралитет и спокойствие. Что может быть совершенней, чем невозмутимая душа и бесстрашное открытое сердце?
Мудрость ждет своего часа, она тычется в солнечное сплетение, она жаждет выхода и осуществления в нашем личном опыте и сознании, ей надоело быть запертой на ключ эмоций и пристрастных оценок происходящего. Стучите, да откроется, ищите, да обрящете… Псевдо-покорность, восприимчивость, нацеленная на ложные источники раздражения, смирение, которое паче гордыни, вожделение к пневмоистине, сосредоточенной на одном-единственном человеке, зацикленность и замученность, «фабрика грез», ограничительная территория блага, бунт против самости – и все это – под благовидными покровами любви и непререкаемого смысла. Но разве любовь может быть разрушительна? Нет. Так скажи спасибо любви, но не давайся врагу, который под личиною совести прячет раздражительность, нетерпимость, вздорность и рассыпающиеся в прах алмазы долгосрочной привязанности и первородства встреч и состояний.
Отпусти любовь по рекам вавилонским, пусть она плывет легкой остроносой пирогой, не нарушая тишины и покоя соответствия природных стихий и ее элементов, пусть ее душа скользит над поверхностью вод, и музыка флейты сопровождает ее прежде бушующее, а теперь усмиренное и возрожденное естество. Лучшее дело – когда-нибудь стать в Поднебесной чистою песней, мельчайшею птахой чудесной… Но где есть сила, там всегда существует опасность неправильного перераспределения состояний. Не говоря уже о том, что для начала надо понять, что тебе дано. Если же действовать спонтанно, картина становится не менее запутанной и чреватой опасностями. Сила закручивается в спирали, вьется водоворотами снов и совпадений, свивается кольцами дракона, пышущего огнем и самолюбивыми решениями, взмывает в воздух фонтанами черной нефтяной речи, настигает отточенною стрелою те цели, которые ей приглянулись, грозит обратной связью на все твои неприглядные и слишком смелые поступки, а если перекрыть ей пути, она ринется вниз, и там, в подсознании, начнет вить темные гнезда, ввергая заточившего и обидевшего ее в омут душевредительства и сумасбродства.
Так что берегись и сохраняй невозмутимость – страсти опасны для тех, кому дано много – слишком близки крайности, слишком велика опасность подмены, чересчур реальна угроза отождествлений и сопряжений противоположностей.
Плюс ко всему к тем, кого Бог наградил силою или, иными словами, талантом, просто льнут сумасшедшие. Это заметил еще Сальвадор Дали, и он, конечно же, был прав. Эти люди чуют аромат крайностей, им импонируют сильные колебания и эмоциональные встряски, ведь для всех этих психов, недалеких и недальновидных, лучшая пища – дармовая энергия, к которой они присасываются, как фантастические пьявки к высоковольтным линиям, и отодрать их не так-то просто. Эти упыри пытаются жрать чужую жизнь, подкрадываясь исподтишка сзади и отламывая от тебя лакомые кусочки бытия и свободы. Конечно, своего-то у них нет как нет, вот и приходится пресмыкаться перед другими, лапать их своими грязными ручонками, просить милостыню или нагло вторгаться на чужую, запретную территорию, притворяясь невинными ягнятами в поисках овцы-мамки. И если распоряжаться данным тебе вяло, неаккуратно или слишком опрометчиво, эти присоски будут только рады – так ты становишься более уязвимым, а значит, и более съедобным.
* * *
Воздух соленый, как войлок промокший дымится,
ртутным ознобом дорога все вьется за мною –
кто там стучится, случится ли что или сочится
это из дупел медвяных тяжелыми каплями время земное?
Душной корицею сыплется в ладанку сердца
кровь костяная, играет ручная, ничья…
В горле пульсирует черный канон иноверца –
кокон земли раскрывается раной ручья.
Радуга над Симеизом
Бог опускается вместе с дождем в океан,
стрелы его – отточены и струисты.
Мы возвращаемся в логово жизни, падаем в водопад –
губы прилива пористы и слоисты.
Дети индиго кувыркаются в водоворотах грозы,
балансируя на высокой волне, несутся навстречу смерти.
Они различают отражения людей, насекомых, лозы,
минералов, ангелов в солнечной круговерти.
Туннели реальности множатся в слоеной толпе
моллюсков, медуз, крабов, скатов, скелетов…
Толща воды выталкивает нас за пределы лунной тропы
на обочину радуги, прочь от земных предметов.
* * *
Ядро блаженства, сеть твоих интриг
коварно вьется, вкрадчиво, ажурно…
Мерцанье светлячка сквозь матрицу огня
в ней плещется то алчно, то фигурно.
…Фуга расстояний засыпана светящейся негой,
под головою гудит, пульсирует атлас ковчега.
В то утро пространство наполнила снежная мгла,
цветущие числа чертила рассвета игла…
Снежинки ручные клубились, как млечные мыши,
и лопались с хрустом ноябрьские лопасти-крыши…
Бденье сирены над люлькою треснувшей мира,
рокот прилива, где яростный Сириус дышит…
* * *
Куда ведут каналы света?
Рисует дрожи остриё
той девушки японские куплеты –
где танец твой, отчаянье моё?
Я помню девочкой её желанный хвост,
как ты входила в зал, сметая лица,
и зайцы жались, жалкое зверьё,
перед тобой, чья прихоть как лисица.
Из вихря северного над твоим танцполом
нам радужные туфельки надуло,
все дальше в лес от гнойничков раскола,
к Парижу мечутся и балуют друг друга…
* * *
