Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016

Который нынче август на дворе –
второй, четвертый, пятый?
По записям в своем календаре
определяю даты,

еще по дням рождения друзей,
по поводам нескромным,
мне слышатся в раскатистой грозе
всё трубы да валторны.

И прошлый август так же громыхал,
заканчивая лето,
расстреливал дождливый арсенал
над городом прогретым.

Когда еще по лужам босиком
повесничать, как дети,
и август разразился, словно гром,
и он сегодня третий.

Остроносые лодки, морские бродячие псы,
отыскали по запаху берег Прекрасной Гавани,
добрались, наконец, до цели дальнего плаванья,
в золотой песок уткнули свои носы.
Меднотелые люди выносят из лодок тюки
пестрых тканей, вино и масло в сосудах глиняных,
а под вечер, товар заморский на деньги выменяв,
пересчитывают чеканные медяки,
пьют вино, разбавляя водой на добрую треть,
пьют за то, чтобы были смирными боги водные,
а по берегу ходит девочка, смотрит под ноги,
в золотом песке стараясь медь рассмотреть.

К двум часам побережье становится тише воды,
полногрудые жрицы Асклепия в белых хитонах
по аллеям вдоль кипарисов вечнозелёных
удаляются в царство отдыха после еды.
На железных кроватях, поставленных в ряд под окном,
спят потомки охотников, воинов и виноделов.
Небо теплой волной из оконных выходит пределов,
разливается в белой комнате синим сном.
И во сне улыбается девочка, сжав в кулаке
свой сегодняшний клад, небольшую монетку из меди:
на одной стороне – на коне будто всадник там едет,
на другой стороне – только голову видно в венке.

До утра прислушиваюсь к ночи,
напеваю вслед за ней мотив.
А она об окна когти точит,
листьями в ливневках шелестит.

До утра бессонницей болею
оттого, что где-то ты не спишь.
В липовую сонную аллею
облака стекают с мокрых крыш.
Здесь ли я тебе в объятья кану,
унимая радостную дрожь,
здесь ли доверительно, как тайну,
мне стихотворение прочтешь?

А пока в напеве одиноком
липы, перепуганные тьмой,
ветками царапают по окнам,
словно осень просится домой.

А когда мои один за другим
окровавлены сыновья,
я уже не мать называюсь им,
а сестра милосердия,
не стихи – молитвы ко всем святым
распеваю им по слогам,
не наряды новые, а бинты
примеряю к рукам-ногам.

А когда пестрят по лугам цветы
– незабудка, мак, ноготок –
подорожник кожистые листы
разворачивает у ног.
Колокольчик синий начнет звонить –
у дороги в доме швея
достает иголку, вдевает нить,
аккуратно сшивает края.

И пока еще не осела пыль
на зеленый глянцевый лист,
и пока дорожки от слез скупых
по морщинам не растеклись,
только-только времени у меня,
чтобы подорожник сорвать,
чтобы кровь унять, сыновей обнять,
как сестра умеет и мать.

Так долго вздыхало и хмурилось небо,
и липы шептались: скорей бы, скорей бы…
И рваным пунктиром в ночи замыкало
конечную точку и точку начала.
В закрытые окна сердито и громко
стучало, и вновь проходило сторонкой,
а после – обратно, и снова стоброво
насупились тучи над домом, готовы
об острую крышу сейчас расколоться
и вниз опрокинуть глубины колодца
небесного бурным июльским потопом.
А ветер рассерженно форточкой хлопал,
не в силах дождаться: так долго, так долго!
И вот наконец-то сверкнуло и смолкло,
как будто последние силы иссякли,
упали со стуком тяжелые капли,
и ветер завыл, причитая по-бабьи,
и хлынули наземь небесные хляби.

И выдохнула слово тихое,
ни гнева, ни обиды в нем,
ни соразмерности с шумихою
дверей, захлопнувшихся в дом.

Но окна плотно занавешены,
никто теперь не разберёт
ни силуэтлюбимой женщины,
ни рук её напевный взлёт.

Дожди взялись за настоящее,
едва о прошлом загрустив,
и это слово шелестящее
поют на простенький мотив,

вбивают капли в подоконники,
полощут чистое белье,
и головой качают слоники
на полке в комнате её.

Он списывает эти шорохи
на складки мокрого плаща,
не различая в общем ворохе
произнесённого «прощай».

Пока ты спал, две крашеные лодки,
две лодки, и вторая первой краше,
причалили почти под окна наши,
качаются на привязях коротких.

Вторая лодка, крашенная морем
со дна до края в синюю бескрайность,
переправляет прошлое в реальность,
полна воспоминаний и историй.

А первая, небесно-голубая,
такая же бездонная, как небо,
полна и рыбы, и вина, и хлеба,
и зрелища, и скоро отбывает.

Наверное, вскипела б от сомнений,
в какую лодку сесть, какую выбрать,
но дома есть вино, и хлеб, и рыба,
и ты заснул, обняв мои колени.

Первые желтые листья не в счёт,
солнце печет сквозь несобранность ивы,
спелые яблоки, синие сливы,
ветреной ряби в воде переливы,
лодочки листьев – не осень еще.

Каждое слово – надкушенный плод,
вызрело или же сорвано рано,
смыслом ли, соком наполнено пьяным,
на языке у поэта, гурмана
выбора или забвения ждет.

Каждая память – расшатанный мост,
нам ли забывчивым быть не по летам.
День через вечер прошел незаметным,
и, наполняя бессонницу светом,
лунное яблоко двинулось в рост.

Все еще месяц рассыпанных звезд,
ливней, и молний, и мокрого сада,
ржавчиной тронутого винограда,
позднего чувства и долгого взгляда,
все еще лето, и это всерьез.

Первые желтые листья – не в счёт,
каждое слово – надкушенный плод,
каждая память – расшатанный мост,
все еще месяц рассыпанных звезд,
все еще лето, лишь это всерьез

Пока дошла до дома из Твери,
купалась в трёх сопутствующих реках.
Вдоль первой разрослись монастыри –
кручинятся о грешных человеках.

А вдоль второй крутые берега,
заросшие лещиной и полынью,
внимательная птица пустельга
выкрикивает звонко чьё-то имя.

На третьей речке – тихая волна,
ни вересков, ни звонов колокольных.
Но два моих заждавшихся окна
выходят на камыш – с меня довольно.

Вот и остаются навсегда
Этот город, тёмная вода,
Кубики (растаявшие) льда
В хриплых криках улетевшей чайки;
Неба потускневшая слюда,
Выверенных слов твоих орда,
Маленькая родинка у рта.
И гитара с «Л» на обечайке.

Осмотришься кругом – стоит жара,
И запах лип в окно вплывает сладко,

Дорога мимо старого двора,
А рядом «Фрукты-овощи» палатка.

Горячий воздух оседает с крыш,
И птичьи голоса – почти что мантра.

Мой маленький, мой внутренний париж
С провинциальным отблеском монмартра.

Человек переходит грань,
За которой окно, герань.
Миллионы простых обид,
Стихотворный английский бит,

Зелень глаз, паучок в углу,
И коала и кенгуру,
Снеговик, человек в пальто,
Календарь на стене – лото,

И аптека, фонарь и дом,
И оставленное на потом,
Ординаторская. И в углу –
Вы простите, я не могу…