Лестер Туроу - Будущее капитализма
После окончания «холодной войны» временной кругозор правительства быстро сужается и сводится к бюджетным требованиям престарелых, влияниям средств массовой информации и политической ярости, вызванной падением реальных доходов. В техническом смысле многие правительства имеют отрицательный временной кругозор. Если бюджетные дефициты правительства превышают инвестиционную деятельность, заложенную в его бюджет, как это происходит с американским федеральным правительством, то правительства занимаются простым вычитанием из инвестиционных фондов. В действительности они тем самым уменьшают будущий рост, чтобы поддержать текущий уровень потребления.
В частном секторе временные кругозоры сужаются при растущей численности престарелых, не беспокоящихся о будущем, средствах информации, сосредоточенных исключительно на текущем потреблении, рынках потребительского кредита, дающих взаймы большие суммы на потребление, частных или государственных пособиях социального обеспечения, отучающих сберегать на черный день, и фирмах, злоупотребляющих учетными процентами. (Чтобы избежать преувеличения выгод и недооценки будущих рисков, фирмы часто попросту повышают ставки процента, применяемые при оценке потенциальных инвестиций, что приводит к недопустимой систематической тенденции против длительных капиталовложений.)
К сожалению, капитализм не содержит системы социальных норм, противодействующих естественной тенденции индивида сосредоточиваться на кратковременных целях. При капитализме никто не говорит, что индивид должен меньше потреблять и больше инвестировать. Индивиды имеют полное право потреблять весь свой доход или даже потреблять больше своего полного дохода, беря ссуды под заклад или потребительские кредиты. Конечно, если каждый индивид предпочитает не сберегать, то общество в целом не может расти, но все же индивид вправе так поступать. Капитализм — не такая доктрина, которая обещает максимальный рост. Он обещает лишь угождать индивидуальным предпочтениям. Если эти предпочтения извращены по отношению к экономическому росту, это никого не касается.
Вне рамок этого анализа остается та реальность, что индивиды и их предпочтения формируются обществом и общественным влиянием (39). Индивид может быть продуктом случайной комбинации общественных сил или запланированной комбинации общественных сил, но в любом случае он — продукт общественных сил. Не существует внутренне присущей индивиду системы предпочтений. Для выживания капитализма необходимы люди, способные сберегать и делать долговременные инвестиции. Но капитализм, не желая признать эту общественную реальность, ничего не делает, чтобы произвести таких людей, и не считает нужным что-нибудь для этого делать.
Консервативные экономисты, выступающие за создание больших налоговых мотиваций для сбережения и инвестиций, вынуждены делать это косвенным путем: они говорят, что в какой-то другой политике есть налоговые и регулирующие меры, мешающие инвестициям, а они лишь противодействуют такой политике (40). Иначе их рекомендации нарушали бы аксиому капитализма, что правительства должны соблюдать нейтралитет в своей деятельности, то есть вести себя таким образом, чтобы частная деятельность после уплаты налогов была как можно ближе к той частной деятельности, какая была бы вообще без налогов.
По мере старения населения можно было бы ожидать, что центр тяжести временных предпочтений понизится, так как все большая доля популяции состоит из престарелых, которых в будущем не будет в живых. Как показали исследования, около двух третей наблюдаемого снижения процента личных сбережений в США (с 8 % в 60-е гг. до 4 % в начале 90-х) могут быть объяснены поведением престарелых граждан, все большая доля которых делает низкие или отрицательные сбережения (41). Теперь больше престарелых, и когда они становятся престарелыми, они сберегают намного меньше, а потребляют намного больше, чем это делали их родители в том же возрасте.
Снижение процента сбережений у престарелых отчасти отражает меньший интерес к следующему поколению. Современные способы жизни ослабляют предпочтения, которые в прошлом могли способствовать сбережениям для их прямой передачи по наследству. После распада большой семьи в наше время широкого расселения престарелые меньше интересуются благополучием своих родных, которых они могут едва знать или потерять соприкосновение с ними (42). Престарелые могут также сказать, что при повышении уровня технологии люди будут в будущем богаче, чем в наше время, и что вследствие этого передача даров из настоящего в будущее была бы извращенной передачей их от сравнительно бедных (живущих теперь) сравнительно богатым (которые будут жить потом).
В прошлом американцы тоже больше сберегали, и не потому, что у них были более низкие проценты временного предпочтения, а потому, что они жили в экономике, где им неизбежно приходилось больше сберегать. Например, значительная часть сбережений, переходивших в конечном счете по наследству к младшему поколению, сберегалась вовсе не с этой целью. Поскольку люди не знали, как долго они проживут, и зависели в старости от собственных сбережений, каждому приходилось приготовиться к возможности, что он окажется одним из счастливцев, которые доживут до глубокой старости. В таком мире человек должен был немало сберегать на старость, а в старости не расточать свои сбережения. Без общественных или частных пенсий необходимо было сберегать деньги на старость и в том случае, если прибыль на эти сбережения была отрицательна. (И в самом деле, она была очень низка — в течение пятидесяти лет, с 1920 до 1970 г., доход с векселей казначейства, с поправкой на инфляцию, составлял в Соединенных Штатах один процент.) Если человек не делал сбережений, на старости он должен был умереть с голода. Если человеку не везло и он умирал, прожив среднее число лет, то неудивительно, что оставшиеся от него ресурсы доставались его ближайшему родственнику, а не случайному человеку. Поведение, рациональное для каждого индивида в отдельности (вести себя так, будто он собирается прожить сто лет), приводило всех индивидов в совокупности к чрезмерной бережливости.
При наличии ежемесячных частных и общественных пенсий индивидам уже не приходится делать сбережения на тот маловероятный случай, если они проживут сто лет. Учреждения, доставляющие частные и общественные пенсии, могут использовать преимущества закона больших чисел и статистических таблиц, чтобы определить, как много денег им понадобится, чтобы выполнить свои обязательства перед теми, кто и в самом деле доживет до ста лет. В результате достаточно собрать меньшие суммы. Вдобавок частные пенсионные планы часто недофинансированы (многое здесь зависит от предположений относительно будущих ставок процента), а государственные системы пенсионного обеспечения обычно вообще не обеспечены деньгами. Социальное обеспечение — это система передачи денег между поколениями, от младших к старшим, без каких-либо чистых сбережений — количество поступающих денег приблизительно равно количеству уходящих. Вследствие этого то, что люди считают сбережениями (свои ежемесячные вклады), не составляет таких сбережений, которые можно было бы использовать для инвестиций, — эти деньги просто идут на чей-то пенсионный чек.
Аналогично действует общественное и частное медицинское страхование. Без страхования здоровья необходимо сберегать деньги, чтобы покрыть стоимость лечения в случае болезни. Поскольку люди не любят риска, они не хотят оказаться в таком положении, когда у них не хватит денег, чтобы спасти свою жизнь. Каждому приходится действовать так, как будто его ждут в конце концов большие медицинские счета. Поскольку люди не умеют усреднять данные по большому числу индивидов, они не могут использовать статистические таблицы, как это делают фонды медицинского страхования, чтобы знать, сколько денег они должны брать в виде взносов для покрытия расходов на лечение тяжелых болезней. Действуя таким образом, индивиды в совокупности могли бы больше сберечь без программ медицинского страхования, чем с помощью этих программ, — если бы даже планы страхования имели полное финансирование. Однако государственные системы пенсионного обеспечения не имеют финансирования, а частные имеют лишь минимальное финансирование, поскольку никто не мог предвидеть нынешнего уровня медицинских расходов.
Американская общественная система национального медицинского страхования для престарелых (Medicare) — это система передачи денег между поколениями. Младшие платят за охрану здоровья пожилых, предоставляя пожилым свободно тратить свой доход на другие формы потребления, поскольку этот доход, как они знают, не понадобится им, чтобы остаться в живых. В итоге получается намного меньше сбережений. Младшие платят больше налогов и имеют меньше свободного дохода, из которого они могли бы делать сбережения, а у пожилых меньшая потребность сберегать.
