Лестер Туроу - Будущее капитализма
Обзор книги Лестер Туроу - Будущее капитализма
Лестер ТУРОУ
БУДУЩЕЕ КАПИТАЛИЗМА
Глава 1
НОВАЯ ИГРА, НОВЫЕ ПРАВИЛА, НОВЫЕ СТРАТЕГИИ
С начала промышленной революции, когда успехом стали считать повышение материального уровня жизни, не удалась никакая другая экономическая система, кроме капитализма. Никто не знает, как устроить успешную экономику на других основах. Господствует рынок, и только рынок. В этом не сомневается никто. Капитализм, и только он один, формирует теперь понятие о человеческой личности: чтобы повысить уровень жизни он использует, по мнению некоторых, низменные мотивы человека — жадность и корысть. Никакая другая система с ним не сравнится, если надо приспособиться к чьим-нибудь желаниям и вкусам, сколь угодно тривиальным с точки зрения других. В девятнадцатом и двадцатом веке у него были конкуренты, и все они ушли в небытие: фашизм, социализм и коммунизм
Но хотя эти конкуренты погружаются во мглу истории, остается, по-видимому, нечто, потрясающее основы капитализма. Он тоже напоминает рыбу из китайской притчи, снова и снова бьющуюся на берегу в попытке вернуться в ушедший поток.
В 60-е гг. мировая экономика росла, с учетом инфляции, ежегодным темпом 5,0 % (1). В 70-е гг. этот рост снизился до 3,6 % в год. В 80-е гг. произошло дальнейшее замедление — до 2,8 % в год, а в первой половине 90-х гг. нашему миру пришлось смириться с темпом роста 2,0 % в год (2). За два десятилетия капитализм потерял 60 процентных пунктов своего темпа.
С 1973 по 1994 год во всей Западной Европе не было создано ни одного нового рабочего места (3). За то же время в Соединенных Штатах было создано 38 миллионов новых рабочих мест, хотя население там было на треть меньше. Процент безработных в Европе, который в 50-х и 60-х гг. был вдвое ниже, чем в Соединенных Штатах, к середине 90-х стал вдвое выше (10,8 % против 5,4 % в марте 1995 г) (4). Если включить в статистику еще европейцев нормального рабочего возраста, ушедших из производства, то безработица в Европе превысит 20 %.
Показатель японской фондовой биржи, так называемый индекс Никкей, упал с 38,916 в декабре 1989 г. до 14,309 18 августа 1992 г. — что в реальном выражении превосходит спад на американской фондовой бирже с 1929 по 1932 г. (5). Этот крах, наряду со столь же катастрофическим снижением цены собственности, вызвал в Японии экономический спад, которому, кажется, не будет конца. В 1994 г. японское промышленное производство было на 3 % ниже, чем в 1992 (6). Каждый год прогнозисты предсказывают, что рост возобновится в следующем году. Те из них, кто в середине 1994 г. предсказывал рост в 1995, в середине 1995 г. столкнулись с японской экономикой без всякого роста и не обещающей никакого роста в 1996. Когда-нибудь прогнозисты могут оказаться правы; но пока что вторая в мире капиталистическая экономика застряла, неспособная снова запустить свой экономический двигатель.
В Соединенных Штатах с учетом инфляции реальный валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения с 1973 г. до середины 1995 г. вырос на 36 %, но при этом почасовая оплата рядовых рабочих (тех, кто не командует никем другим, а это подавляющее большинство рабочей силы) снизилась на 14 % (7). В 80-е гг. весь прирост заработков достался верхним 20 процентам рабочей силы, а 64 % прироста оказались в распоряжении верхнего одного процента (8). На сколько же может возрасти это неравенство, прежде чем система рухнет?
Летом 1994 г. Мексика была страной, где все шло правильно, — она сбалансировала свой бюджет, приватизировала больше тысячи государственных компаний, сократила государственное регулирование, вошла в Североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА) и согласилась резко снизить таможенные тарифы и квоты. В страну устремился частный капитал. Президент Карлос Салинас был героем, его портрет украшал обложки всех экономических журналов. Но через шесть месяцев Мексика лежала в развалинах. К апрелю 1995 г. потеряло работу 500 000 мексиканских трудящихся, и еще 250 000 ожидало вскоре того же (9). Средняя покупательная способность упала почти на 30 %. Президент Салинас был снова на обложках — но уже как изгнанник, обвиняемый в некомпетентности и коррупции, подозреваемый даже в сделках с наркоторговцами и потерявший шанс возглавить Всемирную торговую организацию. Почему же эта политика не привела к цели? Ведь это была в точности та политика, какую настоятельно рекомендовали лидерам, стремящимся к рыночной экономике.
Интеллектуальная дискуссия вокруг таких событий напоминает индийскую притчу о том, как дюжина слепых ощупывала разные части слона — хвост, хобот, бивни, ноги, уши и бока. Каждый из них думал, что воспринимает отдельное животное, но когда они обменялись впечатлениями, то назвали разных животных. Подлинный слон в их описании не появился.
Вечные истины капитализма — экономический рост, полная занятость, финансовая стабильность, повышение реальной заработной платы, — по-видимому, исчезают по мере того, как исчезают его враги. Что-то изменилось внутри самого капитализма, отчего и происходят такие явления. И если капитализму суждено выжить, что-то должно в нем измениться, чтобы их устранить. Но что же это такое? И как это можно изменить?
Чтобы понять, что за «слон» стоит за всем этим, надо исследовать силы, меняющие саму структуру экономического мира, в котором мы живем. Каковы эти основные силы? Как они взаимодействуют друг с другом? Куда они направляют события? Как они меняют характер экономической игры и что нужно делать, чтобы выиграть в этой игре? Проецировать нынешние тенденции в будущее всегда опасно. Такое проецирование не предвидит поворотов в ходе человеческих дел.
Как и в случае с китайской рыбой, упомянутой в начале этой книги, безумное подпрыгиванье не приближает, а скорее отдаляет людей от безопасной среды, где они умеют себя вести. Чтобы сделать безопасной новую среду, где мы внезапно оказались, надо ее понять.
Причины нынешнего положения заключаются во взаимодействии новых технологий с новыми идеологиями. Это и есть силы, движущие экономическую систему в новом направлении. Вместе они создают новую экономическую игру, где нужны новые стратегии выигрыша.
Как же можно изменить капитализм? Если верить, что в капиталистической системе фирмы не могут быть эффективны без конкуренции, то каким образом эта система, сама уже не имеющая конкурентов, сможет приспособиться к окружению и сохранить свою эффективность? Может быть, изгнав с экономического поприща всех конкурентов, капитализм потерял свою способность приспосабливаться к новым условиям? Люди, управляющие современной системой, — сколь бы левой и революционной ни была их политическая идеология — неизбежно оказываются социальными консерваторами. В самом деле, поскольку система избрала их, чтобы они управляли, то она должна быть для них «правильной» системой. Если существующей системе ничто не угрожает ни извне, ни изнутри, то любые изменения в ней только снижают вероятность, что эти люди и в будущем будут ею управлять. Так как они управляют по нынешним правилам, то они инстинктивно противятся изменениям: ведь при других правилах управлять будут другие люди. Очевиднее всего этот принцип проявился в прежнем коммунистическом мире. Второе и третье поколение его лидеров в идеологическом смысле были все еще коммунистами, но в социальном отношении они превратились в наиболее консервативные элементы своего общества. Общественные системы вырабатывают защитные механизмы против изменений, точно так же, как организм вырабатывает защитные механизмы против болезней (10).
Как известно из истории, военные угрозы извне и социальное беспокойство внутри, вместе с альтернативными идеологиями, служили оправданием нарушения частных интересов, лежавших в основе status quo. Именно эти угрозы и позволили капитализму выжить и преуспеть. Богатые оказались хитрее, чем думал Маркс. Они поняли, что само их существование — в длительной перспективе — зависит от устранения революционных ситуаций, и они их устранили. Бисмарк, немецкий консерватор и аристократ, изобрел в 80-е гг. девятнадцатого века государственные пенсии по старости и медицинское страхование. Уинстон Черчилль, сын английского герцога, в 1911 г. учредил первую широкомасштабную систему социального страхования от безработицы (11). Президент Франклин Рузвельт, потомок патрицианской семьи, спроектировал государство всеобщего благосостояния (social welfare state), которое спасло капитализм после катастрофы, постигшей его в Америке. Все это не произошло бы, если бы капитализм не был под угрозой.
Были другие периоды, когда господствующие общественные системы не имели конкурентов, — в Древнем Египте, в императорском Риме, в Средние века, в Японии до прибытия адмирала Перри, в Срединной Империи Китая. Во все этих ситуациях господствующая система потеряла способность к приспособлению. Когда менялись технологии или идеологии, она не могла удержаться или дать им отпор.
