Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
Херварт (1982) внес некоторые уточнения, утверждая, что «джентльменское соглашение... с целью прекращения нападок лично на Гитлера и Сталина в германской и советской печати» было заключено по настоянию Шуленбурга. Он считает, что это произошло «поздней осенью 1938 г., а точнее, между так называемой «хрустальной ночью» и отъездом Херварта в Мемель. Как свидетельствует личная переписка Шуленбурга, Херварт был откомандирован в Мемель приблизительно 8 декабря 1938 г.[204] Херварт также считает, что «предложение Шуленбурга... (нашло) одобрение Гитлера и Сталина». Правда, как он сам утверждал, ему «тогда... договор (показался) не особенно важным, лишь позже мы увидели в этом первую веху намечающегося взаимопонимания между двумя странами»[205].
Из бесед с сотрудниками министерства иностранных дел (Риббентропом, Нейратом, Вайцзеккером и др.) Де Витт Пул заключил, что «этот первый определенный признак примирения между Германией и Россией» появился осенью 1938 г. в форме договоренности между правительствами. «Оба правительства, — писал он, — формально договорились о том, чтобы обычные нападки друг на друга в печати каждой из сторон свести до терпимых пределов».
По сути, эти данные выявляют следующую картину: Шуленбург в рамках дискуссий по подготовке дипломатической инициативы в узком кругу посольства в октябре 1938 г. среди прочих поднял также вопрос о прекращении взаимных оскорблений. Возможно, что к этому моменту он уже прозондировал почву в Наркоминделе (либо у самого наркома), где этот зондаж, по существу, не был неожиданным, так как Шуленбург и в предыдущие годы стремился к обоюдному устранению нападок в прессе. И уже тогда Литвинов проявил понимание и настаивал на том, чтобы первый шаг в данном направлении сделали средства массовой информации Германии. Не исключено, что во время консультаций в Берлине Шуленбург излагал это мнение своим коллегам и, по всей вероятности, руководству, настаивая на его реализации. Он ведь и раньше неоднократно рекомендовал корректно, менее напряженно относиться к советской стороне и воздействовать на германскую печать с целью смягчения нападок на СССР. Некоторые из коллег соглашались с его точкой зрения и прислушались к рекомендациям. Так, отчеты советских дипломатов последующих недель говорят о чрезвычайно предупредительном и обусловленном пониманием советской точки зрения поведении коллег Шуленбурга (например, руководителя восточноевропейской референтуры Шлипа и помощника статс-секретаря Вёрмана)[206].
Нет никаких документов, подтверждающих тот факт, что инициатива Шуленбурга нашла отклик в верхах. Первое документально подтвержденное указание немецкой прессе о смягчении тона по отношению к СССР датировано 9 мая и представляет собой реакцию на смещение Литвинова[207]. Правда, есть два косвенных свидетельства того, что его настойчивость по поводу смягчения тона в Берлине имела определенные последствия. Так, в записях министра пропаганды Геббельса, относящихся к первой половине декабря 1938 г., указывается, что он из тактических соображений отложил до полного созревания «восточного вопроса» освещение некоторых конкретных проблем (касавшихся, например, Мемеля и Литвы). «Кое-что, — писал Геббельс, — мы перестанем затрагивать в печати. Теперь конфликт нам не нужен. Восточный вопрос следует решать целиком»[208]. Выступая 22 августа 1939 г., накануне подписания пакта о ненападении, перед генералитетом, Гитлер заявил, что он «осенью 1938 г. ...решил договориться со Сталиным». Якобы после знакомства в Мюнхене с трусливыми западными государственными деятелями он пришел к выводу, что, помимо его самого, другим великим политиком является Сталин, который также все внимание уделяет будущему. Поэтому Гитлер решил «вместе с ним перекроить мир». Он намеревался после смерти Сталина (который, по его мнению, был смертельно болен) Советский Союз «разгромить... затем начнется германское мировое господство»[209].
Возвратившись в Москву, посол, по-видимому, 15 ноября 1938 г. в беседе с Мерекаловым проинформировал советскую сторону о немецкой готовности ограничить кампанию взаимной брани. Неясно только, как советская сторона оценила эту готовность. Насколько позволяют судить советские дипломатические отчеты, до начала лета 1939 г. тактический характер этой готовности не вызывал сомнений. Именно до этого момента отмечаются (правда, все реже) советские протесты против клеветы на государственных деятелей. Между тем критика в средствах массовой информации «фашистских агрессоров» по-прежнему увязывалась не с личностями, а с идеей классовой борьбы, прагматическими и идеологическими установками, вытекающими из реалистической оценки немецких целей и угроз.
Нет никаких оснований считать достигнутую между Шуленбургом и Литвиновым договоренность (в какой бы форме это ни произошло) межправительственным соглашением. Важным является прежде всего ее изначальный импульс, побудивший Гитлера и немецкие органы пропаганды изменить тактику. Вместе с тем эта договоренность не привела к заметному снижению глубоко укоренившейся подозрительности советской стороны к долгосрочным немецким планам. Официальные высказывания последующих недель свидетельствовали о том, что договоренность никак не повлияла на идеологическую и военную бдительность правительства Сталина.
Экономическое умиротворение и военное устрашение
Как показывают речи и выступления в связи с празднованием 21-й годовщины Октябрьской революции, антифашистская позиция СССР даже усилилась. Во внутренней жизни она сопровождалась новой волной террора под лозунгом борьбы с врагами народа, агентами иностранных держав и шпионами зарубежных стран, что означало устранение потенциально ненадежных сил в армии и органах государственной безопасности. Навсегда «исчез» командующий дальневосточными войсками Красной Армии маршал Блюхер[210]. Его расстреляли в ноябре 1938 г.[211] Наркома внутренних дел и, следовательно, шефа ГПУ Ежова заменил через несколько недель земляк Сталина, грузин Лаврентий Берия[212]. Из Наркоминдела удалили назначенных Литвиновым руководителей отделов Вайнштейна(Германия) и Вайнберга(Англия)[213]. К концу 1938 г. половина из назначенных в начале того же года народных комиссаров была освобождена от занимаемых должностей[214].
К столь суровому превентивному идеологическому очищению военного и государственного аппарата Сталина в известной мере побудило его особое восприятие обострения внешнеполитической ситуации. Накануне празднования[215] Молотов в разделе своей речи, касающемся международного положения, заявил о том, что «вторая империалистическая война», война между двумя группировками капиталистических держав, уже началась: фашистские агрессивные державы (Германия, Япония и Италия) привели в движение свой военный потенциал, чтобы померяться силами с «демократическими» государствами (Англией, Францией и США). Что касается Советского Союза, то здесь, по словам Молотова, удар фашистских агрессоров наносится одновременно с восточного и западного направлений, причем вопрос о нападении в районе озера Хасан «решался, собственно, не в Токио... а, скорее, в Берлине»; то были, по его мнению, прямые последствия направленного против СССР «антикоммунистического пакта».
Речь Молотова показала, что изменений или переориентации во внешней политике СССР не произошло. Молотов определенно делал ставку на политику коллективной безопасности как единственный действенный инструмент, способный воспрепятствовать распространению мирового пожара, и, имея в виду «малые страны», ставшие жертвами соглашательства западных демократий с агрессорами, утверждал: «Что же, мы знаем свои обязанности. Мы ответим на любые провокационные выходки поджигателей войны, со стороны агрессоров против Советского Союза — будь то на западе или на востоке — мы ответим на каждый удар двойным и тройным ударом». Ссылаясь на более ранние высказывания Сталина, Молотов подчеркнул, что Советский Союз все еще окружен капиталистическими странами, которые с ненавистью смотрят на родину социализма. Он призвал советский народ к бдительности и объявил решительную борьбу против внешних и внутренних врагов.
От имени Коммунистического Интернационала — второй опоры советской внешней политики — его секретарь Георгий Димитров, проживавший после Лейпцигского процесса в Москве, опубликовал в газете «Правда» вызвавшую большой интерес статью, в которой объявил о создании интернационального единого фронта народов всех стран против фашизма[216]. Германия, как утверждал Димитров, хочет превратить Прибалтийские государства в плацдарм для борьбы против Советского Союза и отторгнуть от него Украину, и западные буржуазные правительства помогают Германии. Только антифашистское движение народных масс способно помешать этому.
