Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
Свое широко задуманное историко-политическое выступление перед молодым поколением немецких офицеров Шуленбург начал с указания на важное место России в «прусско-германской истории последних двух столетий», на «значение позиции России для политики Бисмарка в период создания государства...». Шуленбург отверг как абсурдное утверждение о том, что якобы сложившееся стараниями Советского Союза соотношение сил представляет угрозу для Германии. Напротив, заявил он, «усиливающийся страх перед Германией привел к тому, что отношения Советского Союза ко всем остальным государствам еще больше стали зависеть от его отношения к Германии. Любое усиление Германии воспринимается в Советском Союзе как собственный неуспех». По словам Шуленбурга, внешнюю политику советского руководства определяет в первую очередь «потребность в международном спокойствии». И только агрессивная германская политика на международной арене, нацеленная на сколачивание блоков, вынуждает СССР стремиться к созданию «единого франко-англо-советского фронта против фашистских государств».
Военный министр и главнокомандующий вермахтом Вернер фон Бломберг сообщил в частном порядке германскому послу в Москве[145], что доклад был встречен «слушателями с полным одобрением». Он действительно привлек большое внимание. Многие из занимавших руководящие посты, в том числе и сам Бломберг, просили прислать им копию. Содержание доклада настолько противоречило представлениям Гитлера и указаниям Геббельса в сфере пропаганды, что последствия выступления вряд ли ускользнули от их внимания.
Аншлюс Австрии и всеобщая мобилизация в Германии, которые Шуленбург, как видно, пережил совершенно неожиданно для себя, будучи в Германии, продемонстрировали со всей очевидностью, насколько справедливыми оказались известные ему опасения Советского правительства относительно дальнейших внешнеполитических целей Германии. Подписание Мюнхенского соглашения 29 сентября 1938 г. вызвало в Берлине и в столицах других западных государств чувство «огромного облегчения... по поводу предотвращенной войны». Те, кто не поддался этому чувству, «с тревогой задались вопросом, как скоро наглая заносчивость вновь заявит о себе»[146]. В германском посольстве в Москве ощущалось лишь умеренное облегчение в связи с разрешением кризиса. Здесь обращали внимание в первую очередь на тяжелые последствия этой конференции. Исключение Советского Союза из числа великих держав — участниц переговоров расценивалось как оскорбление, а непривлечение к ним Чехословакии рассматривалось как диктат ведущих государств; за все это, как предполагалось, придется дорого заплатить.
В своих изложенных позднее размышлениях Эрнст Кёстринг писал: «Мчавшиеся в Мюнхен с развевающимися фалдами англичане и французы... внезапно и грубо исключили Сталина из числа участников переговоров в Мюнхене»[147]. Кёстринг не сомневался, что Советское правительство должно было сделать из случившегося соответствующие выводы.
А посол Шуленбург выразил полученный в беседе 29 сентября 1938 г. протест Потемкина, в полной мере дав почувствовать собственное согласие с ним, следующими словами: «Это, собственно говоря, какая-то нелепость, когда созывается конференция для решения судьбы страны без представителя этой страны. То, что происходит сейчас, является возрождением «знаменитого» четырехстороннего договора с целью навязывания Европе своей воли... Участвующие в уничтожении Чехословакии государства еще очень пожалеют, что уступили ее воинствующему национализму. На очереди Польша, ибо в ней проживает «очень много» немцев...»[148].
В то время как советник посольства в своем очередном докладе от 3 октября 1938 г.[149] передавал начальнику V референтуры МИДа, занимавшейся вопросами СССР, традиционное поздравление и сообщал о царившем в посольстве «бурном ликовании по случаю достигнутого фюрером для Германии огромного, не поддающегося воображению успеха», настроение у сотрудников посольства было в самом деле подавленное. Так, в тот же самый день Шуленбург в частном порядке писал в Берлин: «Итак, важное решение принято, оно принято в пользу мира!! Все-таки я испытываю большое облегчение. Не отрицаю! Я совершенно не имею в виду политические беспокойства общего характера, которые присущи всякому мыслящему человеку и немцу (существует очень мало мыслящих людей!). Ведь подвергались опасности и мои самые насущные интересы. Вспыхнула бы война, и я лишился бы своего поста... Но... не подумай, пожалуйста, что все было только блефом, что никакой опасности не грозило. Только чудо спасло нас от войны!.. В новой ситуации все наши заботы выглядят по-другому. Мне придется энергично... за это взяться. Но об этом позже!»[150] Через две недели, оглядываясь назад, он писал, что острый кризис против ожидания «все-таки закончился миром! Должен признаться, на сей раз я в это уже не верил». Затем он двусмысленно добавил: «Мы все многим обязаны английскому премьер-министру. И все-таки это счастье, что все произошло именно так, а не иначе!»[151]
Ведущие сотрудники посольства — посол Шуленбург, военный атташе Кёстринг и Густав Хильгер — оказались теперь в длительной фазе осмысления происходящих событий и переориентаций. «Первое же "спокойное" воскресенье», 2 октября 1938 г., они использовали для «загородной прогулки» и отправились «на Бородинское поле»[152]. Посещение Бородина — места сражения, где великая армия Наполеона в 1812г. впервые потерпела тяжелое поражение, — приобретало в те дни символическое значение. Нападение Германии на Россию (по аналогии с армиями Наполеона) с первым германским вторжением в «славянское пространство» стало теперь более реальным. Понимая, какими катастрофическими последствиями обернется война для Германии и России, эти люди считали своим долгом всеми доступными средствами противодействовать такому развитию событий.
Решающую роль при этом сыграл конкретный опыт «Мюнхена».
1. Германское посольство в Москве исходило из того, что Гитлер был готов развязать войну и что Европа стояла на пороге большой войны, которая по своим последствиям не уступит первой мировой войне.
2. Оно считало, что дипломатическое урегулирование, предпринятое западными державами, лишь временно приглушило опасность новой мировой войны. Тревога политически сознательных и чувствующих свою ответственность людей не исчезла, она даже усилилась, поскольку предполагалось, что Гитлер и дальше будет подталкивать к войне, а «чудо» больше не повторится.
3. В связи с отсутствием сопротивления агрессивной политике Гитлера внутри страны задача дипломатии состояла в том, чтобы создать внешнеполитическую ситуацию, ведущую к заключению пактов и с неотразимой логикой исключающую возможность возобновления чреватого войной конфликта.
4. По мнению германской дипломатии в России, ключ к достижению подобной ситуации находился в руках Советского правительства. Поэтому нужно было в кратчайший срок с помощью энергичных шагов побудить это правительство использовать свое международное влияние для стабилизации обстановки в Центральной и Восточной Европе.
5. Необходимо было также с помощью новых приемов привнести в процесс принятия внешнеполитических решений обоими государствами идею оживления действенной договорной системы, которая крепко связывала Германию и Россию и которая с 1934 г. оставалась неиспользованной. Отправной точкой здесь могло служить особое положение Советского правительства после подписания Мюнхенского соглашения.
ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ИНИЦИАТИВА В ОТНОШЕНИИ ПАКТА О НЕНАПАДЕНИИ
Советский Союз после Мюнхенского соглашения оказался исключенным из сообщества великих держав и поставлен в условия изоляции. Если он не хотел быть полностью отстранен от общеевропейской политики — с ожидаемыми дальнейшими перекраиваниями границ — и оттеснен в сторону[153], то при неизменном курсе западных государств на умиротворение СССР должен был рано или поздно настроиться на переговоры с Германией. Ведь из чехословацкого кризиса она вышла как наиболее мощная военная держава.
С точки зрения опытных дипломатов в Москве, в этих условиях можно было надеяться заинтересовать Советское правительство в сближении с Германией. Если судить по более поздним свидетельствам дипломатов, некоторым из них подобная перспектива прямо-таки бросалась в глаза. Французский посол в Москве Робер Кулондр позднее заявил, что с помощью Мюнхенского соглашения западные державы толкнули Сталина в объятия Гитлера[154]. Свою точку зрения он базировал на якобы непреднамеренном разглашении тайны первым заместителем наркома иностранных дел В.П.Потемкиным. По словам Кулондра, в конце беседы, во время которой французский посол пытался объяснить причины, приведшие Даладье в Мюнхен, Потемкин, «под наплывом охвативших его чувств и будучи в одинаковой мере и славянином и дипломатом», потерял на какой-то момент самообладание и заявил: «Мой бедный друг, что вы наделали. Для нас я не вижу другого выхода, кроме как четвертый раздел Польши!»[155]
