Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
16 октября 1938 г. после консультаций с Советским правительством Литвинов высказал уходящему с этого поста послу Франции в Москве Кулондру неодобрение относительно того, что Франция систематически уклонялась от попыток советской стороны достичь необходимых военных соглашений к договору о взаимопомощи от 1935 г., даже тогда, когда Чехословакия действительно нуждалась в их помощи. На вопрос Кулондра, что же можно предпринять теперь, Литвинов ответил, «что утерянных драгоценных позиций сейчас не вернуть и не компенсировать. Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира. Остается одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера и последний получит господство над всей Европой, над колониями и он на некоторое время успокоится, чтобы переварить проглоченное, либо Англия и Франция осознают опасность и начнут искать пути для противодействия дальнейшему гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам и заговорят с нами другим языком. В первом случае в Европе останутся лишь три великие державы — Англия, Германия и Советский Союз. Вероятнее всего, Германия пожелает уничтожить Британскую империю и стать ее наследницей. Менее вероятно нападение на нас, более для Гитлера рискованное»[168].
Внутриполитическое развитие первых недель после Мюнхена — короткое, интенсивное усиление террора против мнимых врагов в собственных рядах, против представителей иностранных держав и разного рода иностранцев — также не свидетельствовало о начинающемся повороте советской внешней политики в сторону Германии. Не ощущалось и ослабления страха, подозрительности и враждебности по отношению к представителям национал-социалистской Германии. Ни официальная, ни личная переписка германского посла в Москве того периода не содержит никаких признаков, позволяющих сделать вывод о подобных переменах советской точки зрения. Напротив, сотрудники германского посольства в Москве отмечают в те дни, недели и даже месяцы после Мюнхена исключительно холодную, ограниченную самым необходимым корректность представителей Советского правительства. В отношении граждан и представителей посольства рейха органами безопасности Наркомата внутренних дел практиковались насильственные меры. Значительно усилились придирки к живущим и аккредитованным в Советском Союзе иностранцам[169]. Вместе с тем в своих отчетах в Берлин германское посольство старалось убедить соответствующие службы в том, что немцы занимают «нормальное» место в общей системе преследования иностранцев, которую сочли необходимым ввести Сталин, считавший ситуацию предвоенной, и его органы безопасности, исходившие из существующего кризиса недоверия. Жесткая бесцеремонность новой кампании против иностранцев, продиктованная желанием предотвратить опасность, а также неуверенностью, непониманием и подозрительностью, не различала национальностей[170].
Тем не менее в своих донесениях посол особо выделял тот факт, что Советское правительство больше раздражено отступлением правительств Англии и Франции, чем политикой Гитлера, которой и следовало ожидать. Эмоционально окрашенные личные письма посла первых дней после Мюнхенского соглашения выдают (впервые за время его пребывания в СССР) не только насыщенную разочарованием горькую иронию, но и указывают на все необходимые для дипломатической инициативы возможности. «Правительство здесь, — писал он 3 октября, — конечно, крайне недовольно исходом кризиса. Все пошло вкривь и вкось! В Европе нет войны... Лига Наций вновь оказалась мыльным пузырем... популярная, взлелеянная Литвиновым «коллективная безопасность» оказалась неэффективной... о Советском Союзе никто не позаботился, не говоря уже о том, чтобы пригласить его участвовать в переговорах... и, наконец, система пактов Советского Союза в значительной степени ослаблена, если не разрушена вовсе. Это неприятные факты, вызывающие здесь раздражение. Но гнев направлен не только против нас (ибо здесь понимают, что «мы» взяли только то, что само шло в руки), сколько против англичан и французов, которых осыпают резкими упреками»[171].
Здесь был затронут вопрос, над которым посольство станет работать в последующие месяцы. Поначалу казалось, что сопротивление Москвы преодолеть невозможно, но германскому послу помогла случайность: в середине октября одновременно с послом союзной Японии был отозван из Москвы и переведен в Берлин французский посол Кулондр, а в ноябре заменили британского посла Чилстона. В результате в этот чрезвычайно сложный период советских отношений со странами Запада и абсолютно низкого уровня германо-советских отношений граф Шуленбург по заведенному обычаю как старший по рангу становится дуайеном дипломатического корпуса в Москве[172] и получает более удобный доступ к людям, принимающим решения в Кремле.
Подготовка инициативы
Всю первую половину октября посол Шуленбург оставался как бы за кулисами служебных дел. Он следил за событиями, но не делал поспешных выводов, а 10 октября стал добиваться разрешения выехать в Берлин, где хотел выяснить намерения руководства рейха и обсудить свои дальнейшие действия с ответственными работниками министерства иностранных дел[173]. Представлять официальные отчеты он поручил второму человеку посольства, советнику Вернеру фон Типпельскирху.
Доклады, направляемые Типпельскирхом в октябре руководителю восточноевропейской референтуры политического отдела МИД доктору Шлипу и просматривавшиеся Шуленбургом, соответствовали инструкциям и интересам посла. Особое значение для подготовки дипломатической инициативы посольства имели донесения от 3 и 10 октября 1938 г.[174]
В них Типпельскирх отмечал, что «политика Литвинова потерпела полное фиаско» и что это не может «остаться без последствий для советской внешней политики». Советское правительство, с одной стороны, постарается вновь оживить пролетарский Интернационал и через народные массы повлиять на западные правительства, а с другой стороны, «еще сильнее, чем прежде, будет стремиться к повышению своей военной мощи». Возможно, заметил Типпельскирх, для этого потребуется увеличить импорт средств производства. Далее он писал: «Похоже, что из неудач советской политики Сталин сделал также и кадровые выводы. При этом я, естественно, в первую очередь думаю о Литвинове, прилагавшем во время кризиса напрасные усилия в Женеве. Мы имеем некоторые сведения о том, что советские руководители в период кризиса постоянно проводили длительные совещания, на которых якобы царили тревога и неуверенность... Сталин снова использует испытанный метод — будет искать козлов отпущения».
Этот прогноз, подтвердившийся семь месяцев спустя, вовсе не удивляет. По мнению германского посольства в Москве, уже тогда несостоятельность политики Литвинова, его отсутствие на долгих напряженных заседаниях во время кризиса, его бесполезные речи в Женеве давали достаточно оснований для предположения о его скорой отставке[175]. Еще более важной в свете дальнейшего развития представляется заключительная часть первого донесения Типпельскирха: «Если встать на путь политических спекуляций, то неизбежен вывод о том, что Советское правительство будет вынуждено пересмотреть свою внешнюю политику. И в первую очередь речь пошла бы об отношениях с Германией, Францией и Японией. Что касается нас, то в данном случае был бы возможен 0олее позитивный взгляд Советского Союза на Германию по той причине, что Франция обесценилась как союзник, а от Японии следует ожидать агрессивной политики... Все же я бы не хотел считать ошибочным предположение, что современная ситуация представляет благоприятные возможности для нового, более обширного экономического договора Германии с Советским Союзом».
Во втором донесении Типпельскирх сообщил о том, что нет никаких признаков, позволяющих судить об изменении в положении Литвинова и о направленности советской внешней политики. Посольство считает, что «пока советская политика будет придерживаться прежнего курса. Литвинов, конечно, предпримет попытку убедить Советское правительство в том, что проводившаяся им политика единственно верная, что ее необходимо продолжать и в будущем. При этом он, по-видимому, станет уверять в том, что Франция и Англия извлекут уроки из развития чехословацких событий и примут меры к тому, чтобы не оказаться еще раз вынужденными отступить перед притязаниями Гитлера. Литвинов, естественно, будет доказывать, что нельзя доверять заявлениям фюрера относительно отсутствия дальнейших территориальных требований в Европе. Примечателен тот факт, что, как считают Советы, заверения Гитлера не относятся к Украине... Литвинов станет... и дальше защищать свою политику коллективизма, убежденный в том, что рост влияния Германии, и прежде всего крах Чехословакии, повлечет за собой такое изменение в расстановке сил в Европе, при котором Советскому Союзу рано или поздно обязательно достанется определенная роль... Другими словами, Литвинов будет по-прежнему рекомендовать меры против агрессоров в надежде иметь больше успеха в следующий раз». По мнению Советского правительства, «война только отложена» и «Советскому Союзу в будущем уготована важная роль». Затем следовал «вывод о том, что Сталин и в дальнейшем будет стремиться укреплять свой военный потенциал».
