Стефани Перкинс - Анна и французский поцелуй
Я чувствую себя виноватой за резкость. Если бы не он, я бы опоздала на самолет. Пальцы Сент-Клера рассеяно барабанят по животу. Темные волосы сегодня растрепанней, чем обычно. Уверена, он проснулся ненамного раньше меня, но, как обычно, «взрыв на макаронной фабрике» ему очень идёт. С болезненным уколом я вспоминаю наши общие утра. День благодарения, о котором мы до сих пор не говорим.
Скучающая женщина называет места для посадки, сначала на французском, потом на английском. Я решаю быть хорошей девочкой и откладываю книгу.
— Где наши места?
Он проверяет посадочный талон.
— Сорок пять G. Паспорт не забыла?
Я снова ощупываю пальто.
— Не забыла.
— Хорошо.
И затем его рука ныряет в мой карман. Сердце останавливается, но он не замечает. Он достает мой паспорт и открывает.
ПОСТОЙТЕ. ПОЧЕМУ У НЕГО МОЙ ПАСПОРТ?
Его брови ползут вверх. Я пытаюсь вырвать паспорт, но Сент-Клер не дает.
— Почему у тебя глаза перекошены? — смеётся он. — Делала операцию на глаза и не сказала?
— Верни!
Ещё одна неудачная попытка; я меняю тактику и тянусь к его сиденью.
Вытаскиваю его паспорт.
— НЕТ!
Открываю его… и вижу малютку Сент-Клера.
— Дружище, сколько лет этой фотографии?
Он бросает мне паспорт и вырывает свой.
— Я учился в средней школе.
Прежде чем я успеваю ответить, объявляется наша посадка. Мы прижимаем паспорта к груди и встаем в очередь. Скучающая бортпроводница пропускает билет через машинку, надрывает, и Сент-Клер проходит вперед. Наступает моя очередь.
— Идет позадка рядов от сорокового до пятидесятого. Позалуйста, оставайтесь на местах, пока я не назвала ващ ряд.
Она возвращает мне билет; её лакированные ноготки отпечатываются на бумаге.
— Что?! Я в сорок пятом…
А я нет. Вот, напечатанный жирными чернилами, мой ряд. Тридцать третий. Я по глупости забыла, что мы не будем сидеть рядом, ведь мы не бронировали билеты вместе. Совпадение, что мы летим одним рейсом. Сент-Клер поджидает меня в конце коридора. Я беспомощно пожимаю плечами и протягиваю ему посадочный талон.
— Тридцать третий.
Он удивлен. Он тоже забыл.
Кто-то рычит на меня по-французски. Бизнесмен с безупречными черными волосами пытается протянуть билет бортпроводнице. Я бормочу извинения и отхожу в сторону. У Сент-Клера поникли плечи. Он машет на прощание и исчезает за углом.
Почему мы не можем сидеть вместе? Какой смысл в бронировании? Скучающая женщина называет мою секцию следующей, и я прокручиваю в голове страшные мысли об участи бортпроводницы, пока она пропускает билет через машинку. Хотя бы сижу у окна. Середина и проходы заняты бизнесменами. Я снова тянусь за своей книгой (полет будет долгим), как с моим соседом заговаривают с вежливым английским акцентом.
— Прошу прощения, но не будете ли вы против поменяться со мной местами. Видите ли, я лечу с девушкой, и она беременна. Ее немного укачивает в самолетах, и я подумал, что ей может понадобиться помощь, убрать волосы, когда… понимаете…
Сент-Клер любезно держит мешок для рвоты. Мешок раскачивается для пущего эффекта.
Мужчина выскакивает из сиденья, а мое лицо заливается румянцем. Беременная девушка?
— Спасибо. Мое место — сорок пять G.
Он опускается в освободившееся место и ждет, пока мужчина исчезнет, прежде чем снова заговорить. Парень с другой стороны смотрит на нас с ужасом, но Сент-Клера это не заботит.
— Меня посадили с ужасной парочкой в одинаковых гавайских рубашках. Какой смысл страдать одному, если можно страдать вместе.
— Мне лестно, спасибо.
Но я смеюсь, и Сент-Клер выглядит довольным, пока мы не взлетаем. Он ногтями впивается в подлокотник, а лицо приобретает оттенок лаймового пирога. Я отвлекаю его историей о том, как я сломала руку, играя в Питера Пена. Оказалось, для полета нужно что-то большее, чем просто загадать и выпрыгнуть из окна. Сент-Клер расслабляется, когда мы оказываемся выше облаков.
Восьмичасовой полет пролетает быстро.
Мы не обсуждаем, что ждет нас по ту сторону океана. Ни его маму. Ни Тофа. Вместо этого мы заходим на сайт «Скаймолл» и играем в игру «чтобы ты купил на этой странице, но только одно». Сент-Клер смеется, когда я выбираю тостер для хот-догов, а я подкалываю его по поводу незапотевающего зеркала для душа и самого большого в мире кроссворда.
— Они хотя бы практичны, — оправдывается он.
— Что ты будешь делать с постером гигантского кроссворда? «О, прости, Анна. Сегодня я не смогу пойти в кино. Я разгадываю двухтысячное слово по горизонтали, норвежский птичий зов».
— Я хотя бы не покупаю огромную пластиковую гору, чтобы скрыть «уродливые электрические столбы». Ты хоть понимаешь, что у тебя не лужайки?
— Я смогу скрыть что-нибудь другое. Например… проваленный тест по французскому. Или незаконный самогонный аппарат.
Сент-Клер заливается чудесным мальчишеским смехом, и я улыбаюсь.
— Но что ты будешь делать с плавучим баром на дистанционном управлении?
— Использовать в ванной.
Он смахивает слезу с щеки.
— О-о-о, посмотри! Садовая статуя горы Рашмор. То, что нужно, Анна. И всего за сорок долларов! Считай, что даром!
Мы закругляемся на странице принадлежностей для гольфа и переключаемся на рисование шаржей на других пассажиров, но первым делом рисуем шарж на парня Евро Дисней. Глаза Сент-Клера светятся, когда он набрасывает, как парень падает со спиральной лестницы Пантеона.
Огромное количество крови. И уши Микки Мауса.
Через несколько часов Сент-Клер засыпает. Его голова падает на моё плечо. Я не смею шевельнуться. Поднимается солнце, небо окрашивается в розово-оранжевый оттенок, и отчего-то я думаю о шербете. Я нюхаю волосы Сент-Клера. Не сочтите меня странной. Просто… сиюминутный порыв.
Он, должно быть, встал раньше, чем я думала, потому что пахнет свежим душем. Чистотой. Здоровьем. М-м-м. Я проваливаюсь в спокойную дрему, и просыпаюсь только при объявлении посадки. Мы прилетели.
