Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела
24
Ныла шея, болела спина, в голову, казалось напихали ваты, пропитанной ацетоном и спиртом. Метиловым. Когда чья-то рука — жёсткая, тяжёлая, знакомо-невежливая — потрепала её по плечу, Альбина с трудом, будто с усилием поднимая голову, приоткрыла воспалённые, налитые болью глаза. Было ощущение, будто в них кто-то засыпал мелкие, острые крупинки туши, превратив зрение в расплывчатое, жгучее пятно.
— Твою… — выдохнула она, срываясь на стон, и попыталась выпрямиться, но каждый миллиметр движения отдавался в теле звоном. Солнце, безжалостное и чужое, лилось в кабинет через панорамные окна, заливая пространство потоками нестерпимо белого света — как будто весь мир решил её ослепить, придавить светом, стереть остатки ночи.
Боль ударила в голову, словно молот, стучащий в висках, и она зажмурилась, морщась, уткнулась лицом в ладони, едва не вскрикнув.
— Мммм… — вырвался сдавленный, неосмысленный звук, будто внутри не осталось слов — только реакция тела, плачущего без разрешения. Слёзы — не горькие, а солёные и тусклые, от боли и истощения — выступили на глазах, дополняя и без того удручающую, почти постыдную картину утреннего пробуждения.
— Господи, Аль, — голос Димы ворвался в сознание, — вы что, так домой и не уезжали вчера?
— Отвянь… — слабо простонала она, не открывая глаз, одной рукой потирая лоб, другой — нащупывая точку, где, казалось, концентрировалась тошнота, готовая вырваться наружу. — Принеси кофе… и воды….
— Альбина, мать твою… — начал он, в голосе зазвучала ярость, прикрывающая тревогу, — ты живёшь на одном кофеине и таблетках! Это уже не смешно. Ладно, чёрт с тобой, коза упрямая… но девочку-то пожалела бы! Она же…
Настя.
Имя прозвучало в сознании Альбины не как мысль, а как хлёсткая пощёчина. Она резко, почти вслепую поднялась на ноги, едва не опрокинув кресло, и метнула взгляд в тот самый угол — в тот самый пуфик, где вчера, свернувшись, как щенок под ливнем, лежала девочка, брошенная всеми, и в первую очередь — ею.
Маленькое, хрупкое существо, которое она вытолкала за границы своего выжженного мира, не подумав, не обернувшись. Чувство вины вспыхнуло как укус собаки.
— Настя… — хрипло позвала она, голос срывался, будто горло пересохло от боли и ужаса. — Нас…
Но фраза оборвалась. Повисла в воздухе, оборванная знанием, которое уже догоняло сознание быстрее слов.
Ярославцев, до этого продолжавший ворчать вполголоса, тоже застыл. Его лицо вытянулось, синие глаза расширились, на мгновение в них отразился чистый, неприкрытый ужас. Затрепетали крылья носа, дыхание сбилось.
— Настя! — закричала Альбина, внезапно громко, резко, как будто только крик способен пробиться сквозь глухую реальность. — Настя! Господи, Настя!
Она бросилась к углу — но там, где ещё несколько часов назад была Настя, теперь зияла пустота. Ни девочки, ни следов. Только смятый пуфик, брошенный, как пустая оболочка.
Альбина вылетела из кабинета, совершенно не соображая куда.
— Варя! — сорвалось с её губ, и уже в следующую секунду она почти врезалась в помощницу, сидевшую за столом с сонным, чуть помятым лицом, всё ещё зевающую, с кружкой в руках, как будто жизнь шла обычным, ничем не нарушенным ходом.
— Где Настя?! — крикнула она, голос сорвался, стал высоким, сдавленным, и даже самой Альбине показалось, что кричит она не Варе, а в пустоту, в пространство, в котором только что исчезло что-то хрупкое, невозвратимое.
— Эээ… — Варя встала, недоумённо распахнув глаза, медленно поставила кружку, — я думала… она с вами…
— Блядь! Настя! — выдохнула Альбина, но уже не как восклицание, а как взрыв, как гнев, направленный не на кого-то, а на саму себя, на боль, что стремительно подступала, не оставляя ей ни капли контроля. — Настя! — теперь уже в полный голос, на весь офис, не обращая внимания ни на стены, ни на двери, ни на чужие взгляды.
— Варя, сколько ты здесь? — бросилась она снова к девушке, хватая её за руку, вцепившись в панике. — Она выходила? Видела?!
— Примерно… минут сорок назад, как я пришла… — пробормотала та, испуганно оглядываясь. — Из вашего кабинета никто не выходил. Я точно бы заметила, Альбина Григорьевна…
И тут паника, до этого только поднимавшаяся, как прилив, перешла в настоящую, полную силу: резким, ледяным потоком обхватила грудную клетку, вдавила внутрь, как будто стальной обруч начал сжиматься всё туже и туже. Альбина почувствовала, как её дыхание сбивается, каждая попытка вдохнуть — короткая, прерывистая, с привкусом металла на языке.
— Аля… — тихо, но с угрожающей глухотой произнёс Ярославцев, стоявший за её спиной. Его голос опустился до такой опасной, чужой тональности, что волосы на затылке встали дыбом. — Что… что ты сделала?
— О, Боже… Боже… — прошептала она, уже не различая, говорит ли вслух или только мысленно, — я… я не думала… я не знала…
Слова рассыпались, как осколки, не складываясь в оправдание. В голове грохотал один-единственный ритм: она ушла, она ушла, она ушла.
— Что у вас… — в приемную вошел уставший, но уже переодевшийся с ночи Виктор, но тут же осекся и рванул к Альбине, перехватывая ту за талию, прижимая к себе, не давая упасть. — А ну садись и быстро говори!
Альбина, задыхаясь, рухнула на стул, который Варвара, побледневшая от ужаса, поспешно подставила для нее. Руки дрожали, пальцы судорожно цеплялись за подлокотники, а глаза, полные паники и вины, метались по комнате, не находя опоры.
— Вчера… — выдохнула она, её голос был хриплым, рваным, как будто каждое слово выдиралось из груди с болью. — Вы ушли… он позвонил…
— Кто? — Виктор наклонился к ней, его лицо стало жёстким, глаза сузились, как у хищника, почуявшего кровь.
— Миита! — завыла Альбина, её голос сорвался в почти звериный крик, полный отчаяния и ярости. — Будь он проклят! Он позвонил, чтобы сообщить мне… Он подставил нас с полпредом! Подставил! Слил нам ложную информацию, и нашими же руками убрал его!
Виктор заматерился — грязно, яростно, такими словами, которых от него, всегда сдержанного и профессионального, никто никогда не слышал. Его кулаки сжались, вены на шее вздулись, а лицо исказилось от гнева.
— Дальше! — рыкнул он, хватая её за руки, сжимая её ладони так сильно, что она почувствовала боль, но эта боль была единственным, что удерживало её от полного падения в безумие.
— Я психанула… сорвалась… — Альбина задыхалась, её голос дрожал, слова путались, как будто она пыталась вырвать их из себя. — Я накричала на неё! Сказала, что ненавижу… Что… Что она разрушила мою жизнь…
— Да твою же мать, Альбина! — вырвалось у Ярославцева. Он со всей силы приложил ладонями об стол.
— Я потом меня выключило…. Настя ушла на свой пуфик…. Она там была, когда я уснула….
Повисшая в приемной тишина, не смотря на собравшихся сотрудников, была густой и тяжелой. Каждый из присутствующих осознавал всю глубину ужаса ситуации.
— Так, — Дмитрий быстро взял себя в руки, — я пошел смотреть камеры, сейчас охватим все здание и близлежащие улицы….
— Может в полицию… — робко заикнулся кто-то в коридоре.
— Ты у меня сейчас уволен будешь! — рявкнул Виктор, резко поднимаясь с колен, на которых он стоял перед Альбиной. Его глаза сверкнули такой злостью, что говоривший невольно отступил назад. — Полиция — последнее, что нам сейчас нужно! Мозги включаем, народ! Девочку надо найти максимально быстро и тихо, и чтоб ни одна падла в городе не догадалась, что у нас тут происходит!
Он повернулся к Альбине, его лицо всё ещё было искажено гневом, но в его взгляде мелькнула тень сочувствия. Она сидела, сгорбившись, её руки дрожали, а глаза, пустые и полные вины, смотрели в никуда. Она знала, что это её вина — её срыв, её слова, её слабость. И теперь Настя, маленькая, хрупкая Настя, была где-то там, одна, напуганная, а она, Альбина, не могла даже пошевелиться, чтобы исправить это.
— Аля, — произнёс Виктор шепотом, но с такой силой, будто вкладывал в это имя всю концентрацию, всю волю, всю непозволительную себе нежность, — мы найдём её, слышишь? Мы её найдём.
