Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

Инна, умная, расчетливая, сильная Инна, живущая теперь в Испании, счастливая мама двоих трехлетних близнецов, была последней блондинкой в его окружении.

— А у него пунктик, — задумчиво заметил Виктор, когда принес ей в папке информацию.

Пожала плечами — иллюзий она не питала. Да, женщины были похожи на нее, но еще больше они были похожи…. На Эльвиру. И от осознания этого Альбине стало горячо внутри.

Ни с одной из них он не оставался дольше нескольких месяцев.

Ревности не было.

Было странное, сосущее чувство, определение которому она дать так и не могла. И уж точно, только он мог настолько выбить ее из колеи, нанести точный удар, резать по живому.

И вопрос, что связывало ее сестру и этого человека настойчиво стучал в висках, не давал покоя, царапал изнутри.

Что она вообще знала о жизни сестры за последние годы?

Ничего.

Не хотела знать. Не желала знать. Не позволяла себе знать. Вычеркнула ту из своей жизни раз и навсегда после злополучной свадьбы. Понятия не имела на что та жила, чем занималась. Это было абсолютно белое пятно, полное отсутствие информации.

И это было слабостью.

Потому что даже взяв на себя ответственность за Настю, Альбина не позаботилась выяснить ничего о Эльвире.

Страх?

Или вина?

Разве не замечала она странности в поведении девочки? Полное нежелание той привлекать лишнее внимание? Эти оплошности по ночам. А сколько раз краем глаза улавливала она, как сжимается девочка в комочек от резких слов. Поношенные вещи. Отсутствие игрушек.

Неужели всё действительно было так плохо? Эльвира… она что, действительно едва сводила концы с концами? Или пыталась скрыть нечто худшее?

Альбина сжала в ладони телефон, как будто он мог дать ответы. Сделала глубокий вдох и набрала Диму.

Он ответил сразу, несмотря на четыре утра.

— Что у тебя? — его голос прозвучал чётко, без тени сонливости.

— Ты вообще, что ли, не спишь? — отозвалась Альбина, устало и зло, одновременно вгрызаясь в очередной пирожок, будто могла заесть этим вкусом нарастающее чувство тревоги.

— Судя по голосу, мы в заднице, — констатировал Ярославцев со вздохом. — По десятиуровневой шкале на каком уровне?

— На сотом, — буркнула Альбина, потирая лоб. — Переговоры переросли в войну, Дим….

Медленно, выдавливая из себя слово за словом Альбина рассказала другу о том, что произошло. Сухо, сдержанно, со свойственной ей скрупулёзностью, не смягчая и не пытаясь оправдаться.

Дмитрий долго молчал, после того как она закончила.

— Теперь, Дим, — подытожила она, — он не остановиться ни перед чем….

— Еще бы, — вздохнул тот. — Вы друг друга знатно мордами по асфальту повозили. Ярослав такого не простит.

— Я знаю, — коротко и жестко ответила она. — Поэтому мы должны быть готовы. Ко всему. И к самому худшему — тоже.

Он снова замолчал, но на этот раз — не из замешательства. Пауза была иной, наполненной чем-то личным, тонким, болезненно интимным. В его следующей реплике прозвучала осторожность, будто он сам не до конца понимал, зачем это говорит, но чувствовал — промолчать было бы предательством.

— Аль… — начал он, чуть сбивчиво, как будто впервые вслух произносил давно назревавшую мысль. — Он тебя, похоже, любит.

Альбина рассмеялась. Смех её был коротким, ломким и горьким, как ржавчина на железе. Он прозвучал неожиданно громко в тишине её кухни, где тускло мерцал экран телефона и пахло остывшим кофе.

— Нет, Дим, — сказала она, вытирая глаза тыльной стороной ладони, будто от усталости, — не любит. И никогда не любил. Хочет — да. Я ему интересна — возможно. Но это не любовь….Он и брак мне предложил исключительно, чтобы не заморачиваться. Словно я его очередная шлюха.

— Он предложил тебе брак, потому что по-другому не умеет, — вздохнул Ярославцев. — Ты себе представляешь романтичного Ярослава?

— Дим… — Альбина вздохнула. — Это ты воспринимаешь брак, как серьезный шаг… он — нет. Для него это способ сохранить или усилить или восстановить контроль. Да, и смысла спорить нет, я бы все равно на этот идиотизм не согласилась. Более тупого решения проблемы придумать вообще сложно!

— Может, он надеялся, что…. что ты тоже чувствуешь к нему хоть что-то…

— Ага, раздражение! Я семь лет жила своей жизнью, а тут: «привет, Альбина! Я тот мужик, который хотел тебя трахнуть, но ты не дала. Попробуем снова?».

— Или врешь ты сейчас самой себе, — она почти увидела, как Дима пожал плечами. — Аля, ты многого мне тогда не рассказала о вас. И не вздумай сейчас все это отрицать! — в голосе Ярославцева послышался редко звучащий металл. — Я не слепой. Что-то на свадьбе между вами произошло, что-то, что ты старательно скрывала все эти годы. Я не спрашивал, не лез, не выяснял, понимая, что это слишком личное. Но хотя бы, Аль, признай тот факт, что ни ты, ни он друг друга так и не отпустили.

Альбина молчала, покусывая губы. Хотелось кричать, сказать, что все это — бред и ложь. Но разве правдой это не было?

— Дим, — она вздохнула. — Я хочу тебя попросить….

— Да кто бы сомневался, — пробормотал он. — Давай….

— Выясни все, что можешь, о жизни Эльвиры за последние семь лет…. Знаю, это…. — она закусила губу. — Больно. Особенно тебе…

— Аля….

— Послушай, как и я, ты тоже бежал от прошлого. Как и я, ты тоже все эти годы носишь в себе чувство вины за то, что мы сделали. Все мы: ты, я и Ярослав. Тогда мы с тобой были полны ярости и ненависти, Яр действовал, исходя из своих расчётов. Но прошлое настигло нас всех.

— О чем ты сейчас? — осторожно спросил Ярославцев.

— О девчонке, — выдохнула Альбина. — Насте. В ней что-то не так. Что-то глубоко сломанное. Я пыталась списывать всё на стресс, на переезд, на то, через что она прошла. Да, она мочится по ночам — я ещё могла бы объяснить это нервным срывом. Могла бы. Но есть другое… более пугающее. Её реакция на Ярослава. Дим, она боится его. По-настоящему. Стоит мне даже вскользь упомянуть его имя — в разговоре, по телефону, случайно — она сжимается, как под ударом. Плечи, спина, лицо — всё в ней буквально съёживается, как будто она ждёт… наказания. Как будто знает, что…. бывает больно.

Альбина на миг замолчала, закрыв глаза и глубоко вдохнув, словно от этих слов самой становилось нехорошо.

— Господи, — выдохнул Дмитрий, сжав в пальцах трубку так, что та тихо хрустнула. — Ты хочешь сказать, что…

— Она его знает, — тихо, но твёрдо сказала Альбина. — Не просто видела. Знает. Сама сказала мне об этом. Помнишь, неделю назад, когда меня подставили, мы с ней гуляли? Разговор случайно зашёл об Эльвире, и потом — о Ярославе. И Настя… она как будто забылась, сорвалась. Сказала, что знает его. И что боится.

— Алька… — выдохнул Дмитрий, и в этом одном слове было больше, чем можно выразить словами: тревога, страх, вина, непонимание.

— Дим, — продолжила она, и голос её стал ниже, почти глухим, — я не знаю, что между ними. Не знаю, что их связывает. Но меня это пугает до черноты в глазах. Я не святая, ты знаешь. Могу быть резкой, жесткой, да. Но, чёрт побери, я никогда бы не ударила ребёнка. А в её страхе — что-то совсем иное. Не бытовое, не ситуативное. Этот страх… древний. Он идёт издалека, из какого-то глубокого, выученного ужаса. Понимаешь?

Повисла долгая, глухая пауза. На другом конце провода не было слышно ни дыхания, ни звуков — словно Дмитрий окаменел.

— Я не могу поверить, что он…. Не тот человек…

— А я вот уже ни в чем не уверенна, — почти простонала Альбина, внезапно ощутив такое непривычное покалывание в носу. — Дима, я была убеждена, что Ярослав, при всем своем сволочизме, не станет… но реакция Насти на него…. Она говорит об обратном. А что, если его маниакальное желание взять ее под опеку, не что иное, как желание сохранить что-то в тайне? Что-то такое, о чем никто знать не должен? Чему стала свидетелем девочка?

— Тогда он бы не предложил тебе совместную опеку, Аль, — в голосе мужчины послышался скептицизм.