Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

Он вообще часто делал то, что считал нужным. Не из наглости, а из какой-то устойчивой, уверенной внутренней независимости. Он не конфликтовал, но и не прогибался.

И вдруг, к своему собственному удивлению, Альбина поняла: сегодня ей не хочется его выгонять. Не хочется напрягаться, защищаться, возмущаться. Напротив — она ощутила неуловимое облегчение, что все идет в привычном ей ритме.

— Девочке я заказала пиццу, — отозвалась Альбина ровно, не поднимая взгляда от монитора. Голос звучал привычно сухо, по-деловому, без интонационных уступок. — Вить, мне нужно ещё раз пройтись по финансовым отчётам. Потаскун в любой момент может ударить с этой стороны. — Она устало потерла глаза, покрасневшие от напряжения. — Кому, как не тебе, знать: самый эффективный способ выбить противника с поля — инициировать налоговую проверку. Эти падальщики из моды не выходят.

Виктор молча кивнул, и, разжав объятия, аккуратно поставил Настю на пол. Легким движением головы указал ей вернуться к своему уголку — девочка поняла, не задавая вопросов, и послушно направилась обратно к своему столу, уже по-своему взрослой походкой маленького солдата, которому доверили тыл.

Он чуть наклонился к ней — настолько близко, что Альбина уловила аромат его парфюма. Сдержанный, не броский — древесный, сухой, с едва уловимой горчинкой. В нём было что-то от тёплого мыла, что-то от свежевыглаженной рубашки и чистоты, которая не имеет запаха, но которую чувствуешь.

Мужской запах.

Женщина резко дернула головой, отгоняя от себя подобного рода мысли.

— Когда начнутся первые ласточки, Вить? — спросила она, поднимая к нему голову, и вдруг осознавая, что невольно оказалась в положении, когда он смотрит на нее сверху вниз.

Казанцев улыбнулся.

— Сегодня вечером полетят, Альбина Григорьевна. Завтра-послезавтра слухи захлестнут все регионы, где объект имеет интересы. Люблю зеленых активистов: мозгов — ноль, энтузиазма — вагон, причём из каждой дырки прёт. Таких даже уламывать не надо — сами все сделают, дай только повод для движухи.

Его рука едва заметно скользнула в ее сторону и задела ее руку.

Альбина мысленно чертыхнулась, проклиная собственную слабость. Слишком давно у нее не было секса, чтобы расслабить тело и голову. Сначала пришлось забирать Настю, после — вообще было не до этого: пятничные встречи пришлось отменить. А теперь их точно не будет еще долго время — слишком велика опасность быть пойманной.

Едва заметно перевела дыхание, даже не вздох — скорее, сброс внутреннего напряжения. Как будто пыталась сбить с себя сны, цеплявшиеся за неё ночами после встречи с Ярославом. Эти сны…

Они возвращались к ней, как лихорадка, как болезнь, которую она давно считала побеждённой. Телесные, горькие, пропитанные ядом и опасным, болезненным желанием. В них было всё: его голос, его взгляд, его прикосновения, что жгли кожу, как раскалённое железо. Она не видела таких снов уже годы — с тех самых пор, как научилась запирать свои слабости в стальной клетке холодной логики и чётких границ.

Чёртов Миита. Одним своим появлением он вгрызся в её жизнь, как нож в дерево. Взломал всё, что она строила. Порушил с хрустом все тщательно возведённые барьеры. Перевернул привычный порядок. Вернул ту самую уязвимость, от которой она давно научилась отстраиваться — холодом, логикой и чёткими рамками.

Женщина резко поднялась с места, нарушая интимную близость между собой и Виктором.

— Пришли ко мне Валеру, — сухо приказала она, возвращая самообладание. — И до вечера, пока не пойдут первые реакции, меня никто не беспокоит. Понял?

Виктор, всё ещё сидящий на краю стола, посмотрел на неё с лёгкой, насмешливой улыбкой, но в его глазах мелькнуло тепло и… понимание? Он поднялся, отряхнув несуществующую пылинку с рукава, и кивнул.

— Конечно, Альбина Григорьевна, — ответил он, и его голос был мягким, но с едва уловимой иронией, как будто он знал больше, чем говорил. — Закажу вам ещё ужин. И не смейте возражать, — добавил он, быстро пресекая любые попытки протеста, и стремительно вышел из кабинета, оставив за собой лишь лёгкий шлейф своего одеколона и звенящую тишину.

* Настя Рыбка — эскорт‑работница, модель, писательница и блогер, получившая известность благодаря книге и Instagram‑аккаунту, связанным с её "секс‑тренингами" и общением с олигархами, в частности с олигархом Дерипаской и чиновником Приходько, что вызвало «Рыбка‑гейт» — медийный резонанс и блокировки.

** Евгений Ройзман (признан иностранным агентом) — российский политик и общественный деятель, бывший мэр Екатеринбурга (2013–2018), основатель фонда «Город без наркотиков» и активный борец с наркоманией. Вел огромное количество благотворительных проектов, прием граждан, где давал и практическую помощь и юридические консультации, а так же активный поборник утренних пробежек и чая с пирогами после.

22

Кампания стремительно набирала обороты. Все шло по плану — слишком точно, почти с математической точностью. Альбина не пыталась скрыть довольную усмешку, когда на экранах, в сводках, в утренних дайджестах новостей один за другим всплывали скандалы. Скандалы, словно тщательно расставленные мины, разрывались в тех самых регионах, куда Ярослав за последние годы запустил свои щупальца — инвестиционные, строительные, политические.

Всё, как она и рассчитывала: экологические протесты, возмущённые жители, тревожные отчёты о несоответствии норм, тревога по поводу санитарных зон, угрозы для водоснабжения. Одно за другим — точечные удары, кажущийся хаос, но под ним — точная система. Ритм давления.

Именно так действуют на хищника — медленно, последовательно, отсекая воздух, пространство, ресурсы.

И Ярослав, каким бы опытным и расчётливым ни был, не мог не заметить. Не мог не чувствовать, как земля под ним начинает дрожать.

Символично, горько иронично, что именно тема экологии, миллион лет назад — в той далёкой, чужой жизни — стала отправной точкой для самой Альбины. Именно с неё начался её путь в компании Миита, когда она, ещё идеалистичная, острая на язык, с горящими глазами и юношеской верой в справедливость, ворвалась в их мир, как искра в сухую траву.

Она задействовала всё. Всё, что могла. Всё, что научилась использовать за годы, проведённые в тени корпоративных интриг и жёстких игр.

Городские паблики, кипящие от агрессивных постов и комментариев, где вопросы, пропитанные тревогой и гневом, множились, как искры в пожаре: «Кто позволил застраивать заповедник?», «Почему молчит администрация?». Урбанистические блоги, чьи авторы, словно археологи, раскапывали грязные схемы, накладывая планы застройки на карты заповедных территорий, на объекты культурного наследия, анализируя и критикуя архитектурные решения Миита-строй, распространяя слухи и недовольство. Оппозиционные каналы, жадно подхватывающие любой информационный «вброс», если он пах угрозой для «простого народа» и обещал громкий скандал.

Утечки. Сливы. Анонимные жалобы, отправленные в нужные инстанции. Видеофрагменты со стройплощадок, где нарушались экологические нормы — кадры, снятые дрожащей камерой, показывающие, как тяжёлая техника уродует землю, а рабочие сбрасывают отходы в безымянные овраги. Скрытые интервью с рабочими, чьи усталые голоса, полные страха и безнадёжности, рассказывали о давлении сверху. Записи телефонных разговоров, вырванные из контекста, но достаточно красноречивые, чтобы подлить масла в огонь.

В ход шло всё. Каждый обрывок информации, каждый контакт, каждая крупица, которую она могла выкопать, вырвать, украсть. Альбина работала, как паук, плетущий сеть: терпеливо, методично, но с холодной яростью, которая не оставляла места для ошибок.

Ярослав бился как разъяренный зверь.

Он действовал так, как умел всегда: спокойно, методично, строго по системе, которую оттачивал десятилетиями. Расчищал завалы, отдавал чёткие, как выстрелы, команды, сглаживал репутационные провалы, словно опытный хирург, зашивающий рваные раны. Но это была оборона, реакция на её удары, а не игра на опережение. Он тушил огонь, но не успевал разглядеть, где загорится следующий. Он терял инициативу — и это было её победой.