В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле

Поэтому, чувствуя, как всё больше теряет уравновешенность и ясность, Лорд решил вообще не смотреть на Франческу. Воспользовавшись порывом ветра, который проникал через входную дверь каждый раз, когда кто-то входил в зал, он предложил Клариссе поменяться местами. Таким образом, раздражающий сценарий «парочка в баре» закончился у него за спиной. Единственный раз, когда Байрон всё же был вынужден обратить на них внимание, это когда они встали и ушли. Байрон видел, как они уходили: Франческа впереди, высокая, гибкая, чувственная, даже когда она не делала ничего, чтобы быть чувственной, только дышала и существовала. Парень позади, ликующий, как павлин. Байрону показалось, что на мгновение, пока закрывалась дверь, Франческа посмотрела на него. Но это был такой короткий промежуток времени, и он был так взбудоражен всеобъемлющим приступом тайных эмоций, что мог и ошибиться.

— Байрон, ты здесь? — спросила Ева, странно глядя на него.

Вечер ещё не наступил, и он пил пиво в закрытом баре Dirty Rhymes. Он пил пиво в пять часов — очень необычное время для его привычек. Байрон пил пиво и молчал, устремив взгляд на полки напротив, где стояла богатая экспозиция бутылок, перемежаясь с виниловыми пластинками, напоминавшими внутренности старых музыкальных автоматов.

— Бай?

Он поморщился и посмотрел на Еву, которая доставала из картонной коробки упаковки цвета морской волны с банками пива. Теперь даже пиво напоминало ему о цвете её глаз.

— Прости, я слишком задумался, — оправдался он.

— Я заметила. Хотя мне показалось, что ты скорее в трансе, чем в раздумьях. Что-то не так?

— Я не знаю.

— Не знаешь?

— Нет.

— Ты не знаешь, всё ли в порядке, — озадаченно повторила Ева. — У тебя ошеломлённое выражение лица. Ты уверен, что не поддался соблазну хорошего косяка? Тебе не повредит. Нельзя всю молодость пить минеральную воду и в лучшем случае пиво, когда совсем невмоготу. Время от времени делай что-нибудь безумное. Если кто-то увидит тебя в субботу вечером, кто знает, что он вообразит. Это действительно правда, что не одежда делает человека. В твоём случае она не делает из тебя засранца.

— Если я скажу тебе, что мне хочется пнуть парня, который ничего мне не сделал и которого я даже не знаю, ты успокоишься?

Ева поставила коробку на стойку и наклонилась ближе, испытывая всё большее любопытство.

— Здесь замешана девушка, — заявила она, и в её ясных глазах появился блеск возбуждения.

— Ну нет. То есть да… но это мелочь. Просто сегодня всё кажется серьёзнее, чем ожидал. Наверняка это потому, что у меня слишком долго не было женщины. И тогда достаточно одного пустяка, чтобы заставить меня потерять рассудок и начать думать, что я…

— Влюблён? — На губах Евы появилась улыбка, похожая на наглую татуировку.

— Прости, кажется, послеобеденное пиво ударило мне в голову. Думаю, с алкоголем действует то же правило, что и с сексом: слишком мало, а потом — полбутылки Widmer и кажется, что выпил литр виски.

— Я тебе всегда говорю, что тебе следует больше заниматься собой. Если ты займёшься политикой, как хочет твоя бабушка, твои оппоненты не найдут компромата, даже если докопаются до центра земли. Ты планируешь стать президентом? Одним из редких президентов в американской истории, которому нечего скрывать… ну, не знаю, косячок, нюханье кокса, изнасилование, кражу, секс под столом со стажёркой.

— Уверяю тебя, я не настолько идеален. В моём шкафу много скелетов.

Байрон определённо не чувствовал себя святым. Но это не помогало ему чувствовать себя лучше. Он, не переставая, думал о ней, гадая, что она сделала с этим двойником Бруно Марса. И отвечал себе, что это в любом случае не его дело. Байрон говорил себе, что эта девушка — пёстрая мозаика, в ней наверняка миллион войн, кто знает, какие раны она носит с собой, а он, если говорить об отношениях со сложными, отчаянными женщинами, которые делятся на одну, ни одну и сто тысяч, уже поставил крест в этой жизни и в следующей.

Ева словно прочитала его мысли.

— Это та самая красавица-брюнетка, что заходила несколько вечеров назад? Вы снова виделись?

— Она моя студентка, — пробормотал Байрон.

— Хм… Это проблема.

— И даже не самая серьёзная.

— Что может быть хуже?

— Помимо того, что она до сих пор чудовищно привязана к некоему Маркусу, с которым, надеюсь, я никогда не встречусь, она — растерянная, израненная девушка, настолько чувствительная, что ей нужна броня, чтобы избежать удара от порыва ветра. А я…

— Что касается странностей, то с Изабель ты прошёл полный круг.

— Да. Я больше не хочу быть психиатром, медсестрой, исповедником, козлом отпущения и собирателем осколков. Я до сих пор собираю свои собственные.

— Я понимаю, но…

— Но?

— Тебе нравится? Она тебе нравится? Я имею в виду, реально? Если ты всё это обдумываешь, а после обеда пялишься на бутылки, как на произведения современного искусства, которые не несут никакого смысла, значит, ты не просто хочешь заняться этим с ней, не так ли? В противном случае какая разница — эта или другая.

— В этом-то и проблема. Мне она нравится. Но я не уверен, в каком смысле, каким образом, с какой интенсивностью. В конце концов, я знаю её совсем недолго. Знаю только, что хотел бы узнать её получше. И в то же время мысль о том, чтобы узнать её лучше, приводит меня в ужас.

— Ты и сам непростой парень.

— Знаю и это. Поэтому пить пиво кажется мне хорошим способом отвлечься.

— Есть ещё один.

— Какой?

— Запустить тех бедняг, которые ждут прослушивания на улице. Они там уже как минимум полчаса.

— Это было запланировано на сегодня? — воскликнул Байрон, хлопнув себя по лбу. — Я совсем забыл. Посмотрим, насколько глупы эти идиоты.

— Если разобраться, ты и сам придурок, — со смехом сказала Ева.

— Я просто реалист. Но, в конце концов, никто не будет хуже Рода. Нужен только кто-то, кто нормально играет и не является потенциальным насильником.

Для прослушивания пришёл и Корки со своей вечной незажжённой сигаретой между губами. В течение нескольких часов они с Байроном слушали выступления непропорционально большого числа музыкантов или тех, кто сам себя таковым называл. Поскольку многие из них привели с собой одного или нескольких аккомпаниаторов, зал был забит почти до отказа, как в субботний вечер. На доске, в верхнем углу, предназначенном для группы, красным мелом была выведена новая надпись: ТОЛЬКО МУЗЫКА НА ВЫСОТЕ МОРЯ (АЛЬБЕРТ КАМЮ).

Внезапно, когда на сцену поднялся двадцатилетний парень с чёрными волосами и испуганным выражением лица, девушка в зале с энтузиазмом захлопала в ладоши, подбадривая его. Байрон уловил это безумное движение с рассеянным видом.

Хорошенькая блондинка, одетая, как пожилая леди, в элегантное бледно-розовое платье, которое было бы уместно на обеде с его бабушкой и несколькими членами парламента.

Когда гитарист начал играть, Байрон задумался, где он видел её раньше. Он был уверен, что лицо для него не новое. Может, она была постоянной посетительницей? В этом он засомневался. В ней не было рок-души. Не похоже, чтобы она была одной из его студенток. По какой-то странной причине выяснение её личности казалось ему чем-то большим, чем просто упражнение на память. Как это? Девушка была совсем не в его вкусе, он не мог заметить её ни по внешности, ни по манерам, ни…

Внезапное осознание ударило по его сознанию.

Он уже видел её в чайной комнате, в тот день, когда встречался с Клариссой. Она была не клиенткой, а другой официанткой. Девушка работала с Франческой.

А музыкант, хотя в этот момент Байрон бросил на него лишь мимолётный взгляд, был тем самым парнем в костюме Безумного Шляпника за угловым столиком или его братом-близнецом без одежды пингвина.

Несомненно, это были они.

«Вот судьба снова встала на пути.

Как будто Амхерст — город двух душ.