Выгодная позиция (ЛП) - Каффери Ребекка Дж.
Мы спим в одной постели, а я лежу, не сплю и смотрю на него, а он без футболки и пускает слюни в мою подушку. По моему позвоночнику катится струйка пота, и я не думаю, что смогу притвориться, что причина в чем-то другом, а не в мужчине в моей постели.
Проходит слишком много секунд, прежде чем я отвожу от него взгляд, а когда я оглядываюсь, он уже спрыгивает с кровати.
На его лице застыло паническое выражение, и он на секунду замешкался, словно пытаясь вспомнить, зачем он здесь. Я все еще наблюдаю за ним - кажется, я не могу остановиться - и когда он замечает это, то исчезает в ванной.
Возможно, он пытается придумать, как уйти так, чтобы не было неловко - хотя, возможно, этот корабль уже уплыл. Он пробыл здесь несколько часов, ухаживая за мной, и заснул рядом со мной. Это больше, чем может сделать тот, кто ведет себя так, будто ненавидит меня.
Я слышу, как в раковине начинает течь вода, и готовлюсь к неизбежному натянутому оправданию, которое он сейчас произнесет, и резкому уходу в свою комнату. Мне неприятно, что я почти разочарован его уходом, ведь почему меня должно волновать, чем занимается Киан Уокер в свой выходной?
Но когда он возвращается из ванной, то просто протягивает мне еще одну мокрую мочалку, и я не могу отрицать, что от прикосновения холодного материала к моему лбу мне становится в сто раз лучше. Я также не могу отрицать, хотя это и заставляет меня скручиваться в узлы, что мне нравится, как он заботится обо мне.
«Знаешь», - говорю я, - «если мы можем это сделать, то, конечно, найдем способ поладить. Перемирие?» Я не уверен, что именно тот факт, что я чувствую себя совершенно измотанным, заставляет меня задуматься о попытке, или тот факт, что он смотрит на меня с чем-то, кроме чистого отвращения в глазах, но я решаю попробовать.
«Перемирие? Компромисс?» - устало спрашивает он, примостившись на краю стола. К сожалению, он снова надел футболку.
«Испытаем миры друг друга. Ты хочешь, чтобы я попробовал твою жизнь с йогой, тренировками для СМИ и ранним отходом ко сну, но ты должен попробовать и мой путь. Разве это не определение компромисса?»
Я ни на секунду не сомневаюсь, что он не пойдет на это. Он ясно дал понять, что не одобряет мой образ жизни. Я даже не знаю, будет ли ему хорошо, если он придет выпить после победы или еще чего-нибудь, но попробовать стоит.
«Определение компромисса?»
Я закатываю глаза. Он говорит об этом как о скучной деловой сделке.
«Расслабиться немного, выпить в честь праздника, может, даже сходим в клуб».
В его глазах застыл ужас, и я чуть не рассмеялся, но смех застрял в моем полностью разрушенном горле и превратился в кашель.
Киан быстро протягивает мне бутылку холодной воды, и тоненький голосок в затылке напоминает мне, что ее нужно пить по глоточку, а не глотками.
«Слушай, ты делаешь это, хорошо? Но это не моя сцена. Ты можешь представить меня пьяным в клубе? Потому что я не могу. А танцевать? Танцы - это большое «нет»».
Конечно, я могу представить, что поначалу ему будет немного неловко, но я бы его раскрепостил. Если бы он только позволил мне взять себя в руки, я бы вмиг заставил его танцевать. Небольшое руководство никогда никому не повредит.
«Чтобы хорошо провести время, не обязательно пить или танцевать. Просто...
немного ослабь струны. Попробуй немного расслабиться. Я не понимаю - ты хорошо относишься ко всем парням в гараже и к команде в целом, но тебе как будто не нужны друзья».
На его лице появляется выражение задумчивости, брови напряжены, словно он думает, как ответить. Я знаю, что он размышляет, открыться мне или нет. Он пытается решить, может ли он мне доверять.
«Это не... Это просто...»
Что ж, думаю, я получила ответ на этот вопрос. Нет открытости - нет доверия.
«Если ты выйдешь со мной после нашей следующей победы, я присоединюсь к твоим тренировкам и займусь дурацкими тренировками для СМИ...»
На этот раз его очередь прерывать меня. «Тебе это будет полезно. Они помогут тебе сбавить тон в язвительных ответах и думать, прежде чем говорить».
Мне плевать, что он сделал для меня - я не приму этого!
«Это говоришь ты, который не может сдержать свой пыл при любом упоминании папы. Я тоже этого не понимаю - у тебя уже была карьера лучше, чем у него, примерно в два раза, и ты, возможно, сделаешь ее в три раза больше, если не уйдешь на пенсию в этом году».
Он заметно разозлился. Что ж, это явно задело нервы.
«Я чертовски ненавижу это слово! Пенсия, пенсия, пенсия! Почему пресса только об этом и говорит? А как насчет потрясающего начала сезона? Или о работе, которую я выполняю в качестве посла молодежного благотворительного фонда?»
«Да ладно, старик...» - шучу я, но останавливаюсь, увидев его лицо.
Не время, Харпер. Не время.
Я начинаю сначала. «Я думал, это одна из тех вещей, которые команда передала прессе. Типа, ты уже говорил об этом, а они давали газетчикам реплики и намеки на это, создавая шумиху вокруг твоего последнего года, чтобы раззадорить прессу.
Полагаю, нет?
«Нет! Ради всего святого. Нет. Я говорил с Анной о том, чтобы попытаться положить этому конец, но все любят строить догадки, и это все, о чем меня спрашивают. Я не знаю, может... Я не думал... Мне еще нет и тридцати четырех».
Искажение его лица мучительно. Я вижу, как он мучается, принимая это решение.
Хотя мне всего двадцать пять, я понимаю, что принятие этого решения происходит так быстро, независимо от того, в каком виде спорта ты занимаешься, и решить, уйти на пике или медленно угасать, очень непросто.
«Значит, еще есть шанс, что так и будет?»
«А разве нет шансов, что это может быть чей-то последний сезон? Я могу разбиться в этот уик-энд и больше никогда не сесть за руль, или Хендерсом может решить не продлевать мой контракт с ними, и никакая другая команда не возьмет меня. То же самое касается любого из нас. Все так, как есть, и я перейду этот мост в конце сезона. Но если я уйду, это будет мой выбор». Его слова и тон тверды - не то чтобы это имело значение для журналистов. Они все равно напечатают причины, по которым, по их мнению, он может уйти.
Чувствуя себя неуютно из-за интимности разговора, я решаю, что пора вставать. Я
поднимаюсь с кровати и замечаю, что в комнате что-то изменилось. Ковры чистые, мои сумки с вещами убраны в предусмотренное для них место, а почта от поклонников, которую мне вручили, когда мы приехали, аккуратно сложена на столе. Не может быть, чтобы я сделал это прошлой ночью.
«Ты, эм, прибрался?» - спрашиваю я, осматривая комнату в поисках одежды, которая когда-то лежала на полу.
Может, это был тщательно спланированный розыгрыш, и он спрятал всю мою одежду или сжег ее в качестве мести. В этом было бы больше смысла, чем в том, что он убирался в моей комнате.
«Да. Здесь был абсолютный свинарник. Когда ты в последний раз стирал?»
Я ломал голову, но так и не смог вспомнить. Определенно не стирал с тех пор, как приехал сюда. Может, в Саудовской Аравии? Не могу вспомнить. «Я привожу с собой много одежды, так что все в порядке. А где... вещи, которые были на мне вчера вечером?»
«В мешке для белья, где и положено. Пока ты спал, я взял кучу твоей грязной одежды и отнес ее в экспресс-службу».
Он говорит об этом как о пустяке, но я потрясенно молчу.
Это было слишком - холодные мочалки, уборка, забота.
У меня от этого все сжалось. Я не могу представить, почему он делает это для меня.
«Спасибо? Тебе действительно не нужно было этого делать».
«Нет, определенно нужно. Иначе одежда, наверное, сама бы начала складываться в сумку. Неужели родители никогда не учили тебя убирать за собой?»
Я никогда, никогда не говорю о своем воспитании на публике или в прессе. Он никак не мог знать, что у меня нет родителей или людей, которые заслужили это звание. Он никак не может понять, что этот комментарий словно кинжал вонзился в мое сердце, но при этом разрушил чары, под которыми я, судя по всему, находился.
