Санта на замену: Тур извинений (ЛП) - Оливия Джули

— И что ты ему сказала?

Я разворачиваю письмо, откашливаюсь и начинаю читать:

— «Дорогой Санта…»

— Неплохое начало, — вставляет он.

Я прищуриваюсь:

— «Дорогой Санта, Рудольф хотел только одного в жизни…»

— Боже, он что, умирает?

Я опускаю лист и бросаю раздражённый взгляд:

— Это его последний год! Ты бы хотел, чтобы его лишили полётов в его последний год?

— Я и не знал, что у Рудольфа последний год, — с серьёзным видом отвечает он.

— Эм, вообще-то у всех последний год!

Он вскидывает голову и заливается смехом — это так естественно, красиво, как будто счастье само льётся из него.

— Прости?!

— Моя сестра говорит, что в следующем году конец света.

— Твоя сестра, похоже, много чего говорит.

Я прищуриваюсь ещё сильнее:

— Это же так очевидно. Продукты закончатся, всё пропадёт. Телевизор не смотришь?

Он пожимает плечами:

— Не особо.

— Мы смотрим «Выжившего», — говорю я. — Ты что, не смотришь «Выжившего»?

— Что такое «Выживший»? — его лицо остаётся абсолютно бесстрастным, но я подозреваю, что он издевается. Энн делает точно такое же выражение, когда ведёт себя, как настоящая вредина.

Я хмурюсь.

— Тебя бы точно прогнали с острова.

— Ну, наверное, — говорит он, а его кривая улыбка снова поднимается вверх, открывая одну ямочку.

Злиться становится труднее, и я ненавижу его за это.

Он снова смеётся, а потом указывает на мой лист.

— Погоди, а это что?

Я опускаю взгляд на свои рисунки в письме. О, нет, это что, непонятно?

— Полозья санок, — бормочу я.

— Ты нарисовала и их для него?

— Ну, если письмо попадёт в руки эльфов. Они ведь читать не умеют, знаешь.

— Тоже твоя сестра сказала?

— Да.

Он медленно кивает:

— Понятно. Значит, иллюстрируешь.

— Ну, да, — фыркаю я.

Он усмехается, и теперь я точно знаю — он меня дразнит.

— Ладно, — говорю, складывая письмо и запихивая его обратно в конверт. — Давай уже закончим с этим.

— Эй, ну извини! Да нет, круто получилось!

— Да что там!

— Так ты ничего для себя не просишь? — спрашивает он, чуть склонив голову.

Я поднимаю на него взгляд и с возмущением вскидываю бровь.

— Конечно, попросила! Я трижды обвела фиолетового Фёрби в каталоге на мамином столе. Она знает и регулярно разговаривает с Сантой, так что я уверена, что и он в курсе, что я в курсе, что получу этого Фёрби.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут мы оба замечаем изменения в обстановке. Один ребёнок сходит с колен Санты, рыдая, а стоящий рядом эльф отводит его к ограждению.

Больше никаких телохранителей.

— Сейчас! — говорит Ник. — Я останусь на страже!

Он отодвигает фигурку Рудольфа в сторону, освобождая мне проход. Там темнее, чем я ожидала, но я не могу позволить этому меня остановить.

Надо быть смелой.

Я пробираюсь через груды чего-то, похожего на шнуры и картонные коробки, и замечаю маленький луч света, пробивающийся через отверстие у трона Санты. Подползая ближе, я оказываюсь прямо рядом с его карманом.

Вот она, моя цель.

Я протягиваю руку и осторожно приближаю письмо к складкам его красного пиджака. Если бы только…

— Эй, девочка! — раздаётся голос.

О, нет.

Я поднимаю взгляд. Это та блондинка-эльф. Салли.

— Как ты сюда попала? — её глаза горят яростью. О, нет, она всё расскажет маме!

— Я её поймал, — говорит эльф. Но это не просто какой-то эльф — это мой эльф в красных кедах и с рыжими волосами. — Не волнуйся, Сал, я с ней разберусь.

Мой эльф, который должен был стоять на страже, теперь бежит ко мне.

— Ты же говорил…

— Ш-ш-ш, давай-давай! — шепчет он.

Я вытаскиваю из пальто письмо, быстро запихиваю его в карман Санты и отползаю. Сам Санта дёргается от шума и кричащей Салли, но выглядит скорее уставшим, чем заинтересованным в том, что я только что провернула.

Отлично.

Мы выбегаем, а я чуть не падаю на скользком плиточном полу, пока Ник смеётся рядом.

— Ты сделала это! — говорит он.

— А ты стоял не на месте! — фыркаю я, чувствуя, как лицо заливается краской.

Он всё ещё смеётся, схватившись за живот:

— Я был на месте, но ты чуть не выдала себя! Что мне оставалось делать?

— Ты такой вредный!

— Ой, да брось. Прости.

Он выглядит так, будто пытается перестать смеяться, но у него не выходит.

— Нет, ты всё испортил.

Тогда он скрещивает руки на груди и поднимает одну рыжую бровь.

— Ну, насколько я вижу, письмо-то он получил, да?

Я знаю, что веду себя несправедливо, но не могу избавиться от ощущения, что на нас все смотрят, и мне становится неловко.

Я ковыряю носком пол и бормочу:

— Да.

— Тогда миссия выполнена? — он выглядит так, будто ему вообще всё равно на чужие взгляды. Может, это возраст даёт ему такую уверенность, но у меня её точно нет.

— Хорошо, но как мне узнать, что он его прочитает? А если выбросит?

— Не выбросит. Я скажу ему, чтобы не выбрасывал, — говорит он. — Не волнуйся, малышка.

Я прячу руки в карманы и поднимаю взгляд. Он улыбается, добродушно и искренне. Он напоминает мне молодого Кристофера Крингла из того мультфильма, который мы смотрим каждый год.

Спустя мгновение он говорит:

— Ничего себе, ты правда обожаешь Рождество, да?

— А ты нет?

— Неа.

Мои глаза становятся как блюдца.

— Что?! Почему?

— Да просто… — он слегка дёргается и отводит взгляд. — Неважно.

— Ты ошибаешься, — говорю я.

Он смеётся.

— Я ошибаюсь?

— Да. Рождество — это про семью, веселье и счастье.

Его лицо хмурится, а потом он щёлкает языком и качает головой.

— Нет, ты вырастешь и возненавидишь Рождество. Все его ненавидят, мне так кажется.

Моё лицо, наверное, перекосилось от злости, но я знаю, что мама и папа рассердятся, если я сделаю что-то глупое. Да, и к тому же, дома нас ждут рождественские фильмы, и я не хочу, чтобы это отменили.

— Никогда, — говорю я. — Я никогда не возненавижу Рождество. Ты не сможешь наложить на меня такое проклятие.

Но он только смеётся, подмигивая.

— Разве не смогу?

У меня всё внутри опускается. Это… мило. И ужасно. И потрясающе одновременно. Я моргаю раз или два просто для того, чтобы убедиться, что вижу его чётко. У него этот огонёк в глазах, ямочка, розовый нос.

Магия.

Он точно магический.

И он определённо только что наложил на меня проклятие.

— Эй, погоди, нет…

Громкоговоритель над нами включается, обрывая меня.

— Бёрди Мэй, подойдите к службе поддержки. Ваша мама вас ищет. Бёрди Мэй, пройдите к службе поддержки. Спасибо.

— О, нет, — вырывается у меня. — О, нет.

Теперь ясно, что я в беде. Если включили громкоговоритель, значит, мама ищет меня уже давно.

— Бёрди Мэй? Это твоё имя? — спрашивает мальчик-эльф, снова смеясь. — Ну и имя.

Я прищуриваюсь.

— А у тебя что, нормальное?

Он ухмыляется.

— Меня зовут Николас. Николас Райан, но все зовут Ник.

Я чуть не ахаю, но сдерживаюсь.

Святой Ник.

Это не может быть правдой.

Я сглатываю.

— Ну, приятно было не познакомиться, Николас.

— А мне, напротив, было приятно встретить тебя, Бёрди Мэй, — отвечает он. — Я отлично провёл время. С Рождеством тебя.

— Нет! А тебя вот не с Рождеством.

Он улыбается и чуть машет мне рукой, пока я не начинаю медленно уходить, а потом внезапно срываюсь на бег. Всё это время я думаю об этой улыбке. Но я бегу не потому, что боюсь маминого гнева, а потому, что не хочу потерять воспоминание о Николасе, словно это сон, который нужно проговорить вслух, чтобы не забыть.

Когда я добегаю до стойки службы поддержки, мама уже покраснела. Она всегда такая перед Рождеством.

— Бёрди Мэй! Слава Богу. Ты же знаешь, что нельзя сбегать. Чёрт.

— … чёрт, — тихо повторяю я.