Валерий Горбунов - Секреты для посвященных
Она замолкла, а потом в трубке возникли жалобные всхлипы, которые еще больше взъярили его.
— Ты меня ни капельки не любишь, — простонала она.
— Кажется, мы оба ни разу не говорили о любви, — резко сказал он. — И правильно делали! Все!
Он был и доволен и недоволен собой одновременно. С одной стороны, давно пора было объясниться и порвать эти двусмысленные отношения, которые стали ему в тягость. С другой стороны, рвать надо было не сейчас и не по телефону. Нина, конечно, не ограничится этим телефонным разговором, начнет непрерывно звонить на космодром, разыскивать его, плакать, объясняться.
А ему сейчас не до этого. Надо решать, что делать с новым узлом, мысли о нем не давали Николаю покоя ни днем, ни ночью.
Он вышел из номера, быстрым взглядом окинул стойку администратора: сегодня дежурила чернявая, с худыми, выступающими вперед ключицами в большом вырезе цветастого сарафана, неприятно напомнившая ему Нину. Кивнул, быстро прошел мимо, шарахнул дверью, зашагал к озеру. Сам о том не догадываясь, он интуитивно шел туда, где позавчера повстречал Раису. Он жаждал этой встречи.
Но сегодня Раисы у озера не оказалось.
«Рано. Наверное, спит еще», — с внезапно возникшей нежностью подумал он.
Но Раиса в этот час не спала.
5Беспокойная непоседливость овладела ею. Проснулась рано и вскочила с постели. Сердце билось часто-часто, и было такое чувство, что опоздала на дежурство. Она тотчас вспомнила, что сегодня дежурства нет, что заступила на работу сменщица и, следовательно, у Раисы впереди целые сутки отдыха. Но то, что впереди много свободного времени, сегодня не обрадовало ее. Она быстро умылась, привела себя в порядок и принялась хлопотать. Занялась цветами, их много было на подоконнике, вымыла горшки, подстелила под них полоску белой клеенки, чтобы не портился от воды подоконник, напоила своих питомцев водой из бутылочек — они были залиты еще с вечера, чтобы выстоялись и из воды ушла хлорка, которая могла растениям повредить. Аккуратно оборвала засохшие пожелтевшие листочки, более слабые, болезненные пододвинула поближе к свету, нежаркому северному солнышку. Потом принялась пылесосить квартиру. Квартира была однокомнатной. Раиса жила в ней вместе со сменщицей, но встречались они здесь, дома, редко, то одна, то другая на работе, так что создавалась иллюзия, что живешь одна-одинешенька.
Неожиданно, прямо с железной штангой пылесоса в руках, Раиса опустилась на диван и заплакала. Такое давно не случалось с нею. Пожалуй, с детства. Не плакала она, когда расставалась с первой своей любовью, бригадиром Клычевом, не проронила слезинки на похоронах главного инженера Сосновского леспромхоза Святского. И неожиданное бегство ее нового дружка Кости не выбило Раису из колеи. А тут вдруг ни с того ни с сего ударилась в бабьи слезы.
Она знала, что сейчас в эту минуту, от приземистого здания гостиницы — «нулевки» — по тропинке шагает к озеру высокий рыжий мужчина. Он идет на свидание к ней, к Раисе, надеясь застать ее на том самом месте, где встретил позавчера. Нет, они вовсе не договаривались о свидании — с чего это вдруг, виделись всего пару раз, и то мельком. И тем не менее всем своим существом Раиса чувствовала, что встреча эта не случайна и человек этот не безразличен ей. Что-то было общее у него с Клычевым, та же властная мужская сила, которая, будучи обращенной на женщину, как бы лишала ее сил, покоряя очевидной неотвратимостью того, что должно произойти.
Но Клычев был не чета Николаю Гринько. Этот — птица высокого полета, недаром его поместили одного в трехкомнатном «люксе», и генералы здоровались с ним за руку и величали по имени-отчеству. Человек с положением, с видами на будущее. И вот он обратил на Раису свое внимание. Все это, казалось, должно было радовать ее. Но радости в Раисином сердце не было, была тревога, боль, которая трепыхалась, пульсировала, да так сильно, что Раиса даже пыталась утишить ее, прижимая к сердцу руку. Раиса не пара этому человеку, лучше бы он был попроще, понеказистее, не надо ей ни его положения, ни денег, только бы быть рядом, чувствовать, что он хоть немного, хоть ненадолго принадлежит ей.
«Влюбилась, что ли?» — с изумлением вопрошала себя Раиса, нервно, со всхлипом рассмеялась, с грохотом отбросила дюралевую трубку пылесоса, быстро накинула на себя косынку, подкрасила губы и вон из дома. К озеру.
Она обежала озеро два раза, знакомой высокой фигуры Гринько нигде не было видно. «Что это со мной? — сказала себе Раиса. — Я точно девчонка-малолетка. На свиданку прибежала, хотя никто и не звал».
Она постояла мгновение, раздумывая, куда идти дальше — в сторону гостиницы или леса, и избрала одиночество. За озером был лесок, раздвигая высокую траву, она шла меж деревьев. Много лет Раиса прожила в лесу, и деревья не были ей чужими, среди сосен, елей, берез, осин она чувствовала себя лучше, чем среди людей.
Но что это? Треск сучьев впереди… Кто-то шел навстречу, не разбирая дороги. Раиса хотя и была не из пугливых, но сердце ее дрогнуло. Она замерла на месте, едва дыша.
Навстречу вышел Гринько. Они стояли как вкопанные, не веря своим глазам, и радость охватывала их — одна на двоих.
— Раиса Павловна! Вы? А я вас ищу.
— Меня? В лесу? Я что — лань пугливая, чтоб меж деревьев бегать? — Раиса смеялась легко, звонко, по-девчоночьи.
Гринько чувствовал себя так, как будто встретил давно знакомого и крайне нужного ему человека. Он заговорил с Раисой открыто, доверчиво. О том, как ему плохо, одиноко. Он в сложном положении, честно говоря, не знает, что делать, а посоветоваться не с кем.
А Раиса, вместо того чтобы удивиться его странной откровенности, тому, что перед нею он, почти незнакомый человек, выложил свои тяготы, сложности, свободно открывал секреты, к которым и на шаг-то приближаться нельзя, восприняла это как должное, покорно слушала, кивала, а потом, не мудрствуя лукаво, проговорила просто, по-бабьему, положив свою узкую белую ладонь на его руку, тяжелую, как молот, и горячую, как разогретая в кузне заготовка:
— Вы сильный, Николай Егорович. Большой и сильный. А большому кораблю — большое плавание. Делайте, как надумали. Я не разбираюсь в этих ваших приборах, но сердцем чую: вы не могли ошибиться. Верю я в вас…
И тогда он обхватил ее своими ручищами и поцеловал. Но не нахраписто, не страстно, а тихо и благодарно. Раиса поняла: другие поцелуи у них впереди.
— Господи! — воскликнул он громко, на весь лес. — Как хорошо-то вы сказали, конечно, надо делать так, как я задумал в самом начале. А как же иначе? Зачем я иначе здесь? Вы умница, Раиса! Пойдемте назад, а то вы ноги промочите, роса.
И, бережно подхватив девушку под локоть, он повел ее по тропинке. Она шла как слепая, не чуя под собой ног, радостно подчиняясь силе, которая влекла ее.
Немного позже, когда они расстались, владевшее Раисой наваждение отступило, и в сердце снова проникла печаль. Она вспомнила недавний страшный ночной звонок в дверь, резкий железный звук захлопнутого почтового ящика. Полуодетая Раиса выбежала на лестничную клетку, при свете тусклой лампочки, горевшей под потолком, углядела сквозь крупные дырки железной коробки что-то белое, стала силой отгибать створку ящика, пытаясь зацепить листок и вытащить его наружу, но не вытащила, только поранила палец. Пришлось вернуться на кухню, отыскать в ящике стола среди ножей, вилок, пробок от бутылок, крышечек от банок маленький ключик от почтового ящика. Теперь она извлекла из него конверт. Адреса не было. Только надпись: «Раисе Сметаниной». Распечатав конверт, она обнаружила в нем красивые часики на длинной цепочке, чтобы можно было носить на шее, и письмо. Почерк был знакомый. Ей бы обрадоваться: писал ее недавний жених Костя Барыкин, пропавший, сгинувший при таинственных обстоятельствах наутро после убийства главного инженера леспромхоза Святского и конторского сторожа. Что он свершил? Какие дела были на его совести? Убийство? Кража денег? Она не знала. Первое время ждала: если жив, подаст весточку, оправдается, и все разъяснится. Но он так и не объявился.
Раиса уехала из леспромхоза и устроилась здесь, в гостинице. Вспоминала она о Косте, думала о нем? И да и нет. Он находился в ее другой, теперь далекой жизни, с ним было связано много нехорошего, пьянство, ругань, а может быть, и убийство, кровь.
Мало-помалу она поняла, что никогда не любила Костю. Вот Клычева — да, было дело. А Костя… Она жалела его и легко приняла это свое чувство за нечто другое. Сердце не терпит пустоты. Сердцу надо кого-то любить.
Она развернула на коленях листок, прочла:
«Рая! Я не пропал, жив. Бог даст, скоро свидимся. Никому не говори о письме. А увидишь ненароком — не подходи, не окликай. Я сам тебя найду. Верь, у нас все будет, как прежде. Даже лучше. Нам помогут. Жди. Твой до гроба К.».
