Валерий Горбунов - Секреты для посвященных
— Вы Грачев?
Кивок.
— Может быть, пересядете в мою машину?
Вячеслав отправляет редакционного водителя восвояси и покорно идет за незнакомцем, садится на заднее сиденье. Долгий путь в молчании. И вот они выезжают на аэродромное поле, подруливают к небольшому реактивному самолету ЯК-40. Присоединяются к группе военных, ведущих неторопливую беседу у трапа.
К Вячеславу подходит летчик, под серо-голубой рубашкой у пояса угадывается очертание кобуры.
— Допуск есть?
Вячеслав растерянно оглядывается на сопровождающего майора Беликова из политуправления. Тот вполголоса произносит:
— По личному распоряжению главкома.
И в подтверждение сказанного достает из планшета какой-то документ. Летчик пробегает его глазами, отдает честь и отходит.
Путь к трапу открыт.
ЯК-40 легко отрывается от бетонной полосы и взмывает в голубое, с белыми клубами облаков небо. Берет курс на полигон.
Пассажиры в самолете в основном военные. Штатских всего двое — Вячеслав и молодой плечистый мужик с лицом, выражающим мрачную решимость. Он не примкнул ни к компании, коротавшей время полета за домино, ни к тем, кто развлекал себя и окружающих различными байками.
— Кто это? — спросил майора Грачев, кивнув в сторону молчаливого атлета, хмуро глядевшего в оконце.
— Гринько. Зам генерального конструктора фирмы «Южная». Хозяин поехать не смог, вместо себя послал зама. А он недавно назначенный. У старика громадный авторитет. А этому придется нелегко.
Судя по всему, именно об этом и размышлял мрачный Гринько, с хрустом разминая крупные, поросшие рыжими волосками пальцы.
2Николай Гринько вышел сквозь широкие стеклянные двери «нулевки» на мощенную крупными, в розовых прожилках плитами открытую веранду и остановился, с наслаждением вдыхая утренний свежий воздух. «Нулевкой» называлась на космодроме гостиница для приезжих, в основном для начальства, прибывающего в эти края на короткий срок по случаю каких-либо важных событий — ввода новых объектов или запусков ракет. Гринько уже прежде бывал здесь, в свите генерального. Сегодня генерального не было, попал в автомобильную аварию, и вся ответственность за сдачу «изделия» пала на плечи Николая. Неожиданно, как говорится, с бухты-барахты он оказался в положении, когда на кон была поставлена вся его судьба — пан или пропал. Грудь в крестах или голова в кустах.
С озерца, подернутого ряской, донеслось хлопанье утиных крыльев, и еще свежее стал воздух — нектар, да и только. В южных краях, где расположена была фирма, такого озона ни за какие деньги не купишь, глядишь, кооператоры додумаются и начнут экспортировать этот эликсир в запаянных банках с севера на юг, за приличную цену, конечно, без этого они не могут.
Он сошел со ступеней и по протоптанной в траве дорожке двинулся туда, откуда тянуло озерной свежестью. Он был встревожен. Чем? Странными обстоятельствами автокатастрофы, в которую как раз накануне ответственных испытаний попал генеральный… Не все было тут ясно. В моторе вышла из строя, треснула деталь, которая никак не должна была выйти из строя, товарищи из органов послали ее на техэкспертизу. Неизвестно, что еще она покажет? Генеральный остался жив, отделался ушибом. Сегодня утром Николаю позвонила в гостиничный номер дочь старика Нина, также работавшая в фирме. Она разрывалась между долгом и чувством. Долг заставлял ее оставаться возле раненого отца, а чувство гнало на полигон, к нему, к Гринько.
Отношения Николая с Ниной начались давно, когда он еще был рядовым конструктором. О женитьбе ни он, ни она не заговаривали. В последнее время положение изменилось. В судьбе Николая произошли стремительные перемены: избрали секретарем партбюро, и он тотчас же в связи с новым своим статусом приблизился к генеральному, в какой-то степени стал с ним рядом. Теперь они часто встречались, и старик сумел оценить Николая: его самостоятельность, его мышление, напор, волю. Если говорить честно, в КБ царил культ личности генерального, он работал еще с Королевым, его знания были обширны, авторитет непререкаем. Но как многие сильные лидеры, он внутренне страдал от отсутствия людей, ему противостоящих. Ему неинтересно было править малодушными. Живой, мощный мозг старика, его железная воля жаждали побед в столкновении со столь же сильными противниками. Может быть, поэтому он так быстро двинул вверх Николая. Он поручал ему все более и более обширные задачи, давал все бо́льшую самостоятельность. Готовил его на свое место? Трудно сказать. Старик хитер и в своей жизни, говорят, немало переломал хребтов. Гринько бдительности не терял, относился к генеральному настороженно. Словом, отношения меж ними были непростыми. А тут еще дочь старика, Нина…
В последнее время в ее поведении произошли заметные изменения. Бледная, тихая, скромно одетая, она вдруг обрела и иную, яркую, окраску, и другой, более уверенный, стиль поведения. Почувствовала себя настоящей дочкой хозяина? Или будущей женой его наследника?
Что касается Николая, то у него с новым назначением появилось неприятное ощущение… Он точно приказчик в галантерейной лавке, старающийся неравным браком с дочкой хозяина завладеть не принадлежащим ему имуществом. Ему казалось, что иногда он ловит на себе насмешливые взгляды своих товарищей, по мановению волшебной палочки вдруг превратившихся в его подчиненных. Черт с ними! Пусть ухмыляются. Это бы Гринько еще перенес. Если бы… Если бы отношения с Ниной не сделались для него обузой. Он не привык кривить душой, прикидываться, искать обходные пути. А приходится. Вот и сегодня утром, разговаривая с Ниной, слушая ее ласковый, дышащий страстью голос, он делал вид, что тоже сокрушается по поводу отсрочки их встречи, что ждет ее не дождется. «Нет, с этим надо кончать», — решительно сказал он себе и ускорил шаг по мокрой от росы траве.
Светлая фигура мелькнула среди кустов. Николай попридержал шаг, подождал. Раздвинулись ветви боярышника, и на дорожку вышла высокая, статная женщина в наброшенном на желтую кофту тонком оренбургском платке. То была администратор гостиницы Сметанина. Вчера вечером она оформляла его документы.
— Что вы тут делаете? — удивился Гринько, чувствуя, как тепло разливается у него в груди. Утренний разговор с Ниной, оставивший неприятный осадок, был мгновенно позабыт. Они стояли лицом к лицу на узкой тропинке, на которой двоим не разойтись, и смотрели друг на друга, подчиняясь одной, можно сказать синхронно промелькнувшей у обоих мысли: а ведь мы подходим друг другу. Оба были высокие, статные, уже хлебнувшие в жизни всякого — и сладкого, и горького, твердо решившие жить своим умом, верить своему сердцу, не доверяясь ни судьбе, ни случаю.
— Так что вы тут делаете в такую рань? — дрогнувшим голосом произнес Гринько.
А Раиса Сметанина отвечала — тоже как в забытье:
— Мне же в восемь заступать, а сейчас без пятнадцати. Голова разболелась, подумала: дай пройдусь.
— Без пятнадцати? — озабоченно проговорил Гринько, как будто это было важно для него. Взгляд его упал на кругленькую, как кувшинка, чашечку часов, которая не висела, а лежала на высокой Раисиной груди.
Она прикрыла их рукой, отчего-то смутясь, сделала шаг вперед, наткнулась на Николая, ойкнула: «Тут не разойтись». Он сиганул с дорожки в высокую мокрую траву, давая ей дорогу.
— Откуда у вас такие красивые часики? — пробормотал.
Раиса запнулась:
— Один человек подарил.
Николай почувствовал укол ревности, как будто эта женщина уже давно ему принадлежала и никто не имел на нее суверенного права, кроме него самого.
3Слова «ракетный полигон» скользнули по краю сознания Грачева, как дальние сигналы на экране локатора. Мы живем в век, когда война и все, что с ней связано, не устают о себе напоминать ежедневно. Вячеславу, как и всякому другому, и раньше приходилось слышать — «танковый полигон», «артиллерийский полигон». И вот теперь — «ракетный». Мысленному взору представилось нечто вроде поля, окруженного забором или колючей проволокой. Часовой у входа. Одинокая наблюдательная вышка в стороне… Вячеслав нырнул в словарь. «Полигон» — от греческого слова «многоугольный». Энциклопедия уточняла: «…участок суши или моря, предназначенный для испытаний».
Ну а что на этом участке испытывают и как — это Вячеславу еще предстоит увидеть и услышать.
Что поразило здесь Вячеслава Грачева в первый день? Он ожидал попасть в воинскую часть, в обнесенное колючей проволокой отчужденное пространство, где каждый шаг, да что там шаг — каждый взгляд постороннего находится под неусыпным и строгим контролем, в переплетение закрытых ходов и тесноту подземных бункеров, а очутился в щедро залитом солнечным светом многоэтажном городке с широкими улицами, магазинами, возле которых озабоченно сновали женщины с сумками (правда, все без исключения молодые), и точно такие же, как в Москве, детишки, напоминавшие в своих комбинезончиках космонавтов, играли в зеленых скверах.
