Запретный французский (ЛП) - Грей Р. С.

Но он все равно не слушает.

— Ты сама во все это ввязалась, Лейни. Ты виновата не меньше меня.

— Ты прав. Я тоже виновата. Но знаешь ли ты, почему я с такой готовностью выполнила просьбу бабушки? Помимо моего желания угодить ей? — Я подхожу к нему вплотную, запрокидываю голову, встречаясь с ним взглядом. — Хочешь узнать мою самую страшную тайну? — Его темные глаза впиваются в меня, когда я тихо продолжаю: — Потому что я люблю тебя.

Нет.

Опускаю глаза и поправляюсь:

— Я любила тебя. Давно, когда была моложе. Я создала из тебя фантастический образ мужчины. Я оставляла тебе розы на причале каждый вечер, когда ты плавал…

Выражение его лица внезапно меняется, жесткость уступает место замешательству. Он качает головой.

— Ты что? Что ты имеешь в виду, ты…

Я вскидываю руки, и пиджак соскальзывает с плеч и комком падает на тротуар. Это не имеет значения, теперь у меня иммунитет к холоду.

— Это была я! — хлопаю себя по груди. — Я тайком спускалась из своей комнаты, чтобы наблюдать, как ты плаваешь ночь за ночью. Я была одержим тобой. Ты подарил мне книги в свой последний день в Сент-Джонсе, и знаешь что? Я так и не вернула их, даже когда окончила школу. Уплатила штрафы и забрала книги домой, и храню до сих пор. Они казались мне таким сокровищем, и было так стыдно признаться, но теперь, похоже, мне все равно.

Дикий смех вырывается из меня. Кажется, я сошла с ума. Я чувствую себя сумасшедшей.

— За последние несколько месяцев у меня совсем не осталось чувства собственного достоинства, так что, в некотором смысле, я чувствую себя свободнее, наконец-то признавшись в глупой влюбленности, потому что с ней покончено. — Я делаю шаг назад. — Ты добился этого.

Поворачиваюсь обратно к отелю, когда он произносит мое имя, всего один раз.

— Лейни.

В одном слове поэма. Оно нежное, душераздирающее и настолько умоляющее, что вызывает новые слезы, но не убеждает меня повернуть назад.

Не обращая внимания на босые ноги и размазанную по лицу тушь, открываю дверь отеля и иду искать бабушку. Нам нужно многое обсудить.

Глава 28

Лейни

Уже поздно, и нам пора спать. Сочельник вот-вот превратится в Рождество, а мы с бабушкой все еще сидим в гостиной, освещенные мерцающим светом рождественской елки, гордо стоящей в углу. Когда мы вернулись домой из «Четырех сезонов», я спросила, можем ли мы поговорить наедине. Она предусмотрительно попросила Джейкобса принести нам по горячему шоколаду с пряностями.

Несмотря на то что шоколад бодрящий и вкусный, я сделала всего несколько глотков.

С опаской смотрю на бабушку и обнаруживаю, что она тоже почти не притронулась к кружке. Она сидит лицом к елке с задумчивым выражением лица, изучая изящные белые гирлянды и фамильные украшения, которые мы вместе развешивали в начале декабря. Тот легкий зимний день кажется сейчас на расстоянии тысячи миль.

Она никогда не скрывала эмоций, но сегодня вечером она кажется хрупкой и печальной. Ее строгой маски нет на обычном месте.

Мне стыдно. Я бы предпочла и дальше заметать проблемы под ковер, но оставить все как есть уже не представляется возможным. Ковер уже переполнен. Кроме того, я уже зашла так далеко, и отступать сейчас кажется глупым.

Осторожно ставлю кружку на столик и поворачиваюсь к бабушке. Зловещий звук удара фарфора о дерево привлекает ее внимание, когда я начинаю говорить.

— Боюсь, разговор будет не из приятных.

Медленно ее губы растягиваются в меланхоличной улыбке. Она наклоняется вперед и тоже ставит кружку. Затем смотрит на меня с удивительной нежностью.

— О, давай покончим с этим. Вечер и так был достаточно драматичным. Если у меня не остановилось сердце за обеденным столом, когда по комнате разносились французские ругательства, я уверена, что справлюсь. Я не какой-нибудь увядающий цветок. Говори сейчас же. В чем дело?

Ее требовательный тон вытягивает из меня правду.

— Я не в восторге от того, как обстоят дела, — выпаливаю я. Затем, более мягко, продолжаю: — Это… — качаю головой и начинаю сначала. — Я так старалась соответствовать твоим требованиям, просто жить так, как ты бы хотела, но я поняла, что не могу. Больше нет. Я так долго, фактически с детства — боялась вызвать у тебя недовольство. Боялась, что, если выскажусь или пойду против твоих желаний, ты решишь, что во мне слишком много недостатков матери и недостаточно достоинств отца.

— Лейни, я…

— Пожалуйста. Дай мне закончить, — в отчаянии вырывается у меня. Я поднимаю раскрытые ладони. — Я чувствовала твою ненависть к моей матери так, словно это была ненависть ко мне, и ребенку тяжело чувствовать себя таким неправильным просто из-за того, что он существует. — Я уронила обе руки на колени, пытаясь унять дрожь от избытка адреналина. — Самым простым решением всегда было отодвинуть мое собственное счастье на второй план, но это делало жизнь слишком пустой. Как бы ни старалась избежать ее нависшей тени, я смирилась с тем фактом, что всегда буду дочерью своей матери.

Большую часть речи я смотрела куда угодно, только не на нее.

Моя нижняя губа дрожит, когда я набираюсь смелости встретиться с ней взглядом. Она печально смотрит на меня, качая головой.

— У меня разрывается сердце, когда ты так говоришь. Кажется, я действительно подвела тебя, если ты считаешь, что я не вижу тебя такой, какая ты есть — замечательной, доброй девушкой с золотым сердцем. — Она вздыхает. — Лейни, если позволишь, я не сомневаюсь, что ты набралась большого мужества, чтобы предстать передо мной и раскрыть секреты души, но я гораздо более проницательна, чем ты думаешь. В последнее время я вижу в тебе несчастье, твой дикий дух борется за свободу.

Я открываю и закрываю рот, шок на мгновение лишает меня дара речи.

— А теперь скажи мне, у тебя есть какой-нибудь план, который ты придумала? Ты собираешься в одиночку путешествовать с рюкзаком по Европе? Прогуляться по Аппалачской тропе? О боже, ты собираешься вставить кольцо в нос?

Я хмурю брови.

— Я… не думала об этом.

— О кольце в нос?

— Да…

Она выглядит успокоенной.

— Понятно.

— Честно говоря, мне неловко даже говорить об этом. Не хочу, чтобы ты думала, что я неблагодарная или глупая… или что не понимаю, насколько моя жизнь могла быть сложнее. — Я делаю паузу, чтобы обдумать все. — Дело в том, что я не ищу каких-то больших перемен. И искренне наслаждаюсь своей жизнью здесь, в Бостоне, с тобой, но… думаю, мне хочется больше независимости. Хочу распоряжаться своим расписанием и общественной жизнью. Хочу проводить больше времени у Моргана. О! И я хочу, чтобы моя зарплата поступала на банковский счет, которым я управляю. — По мере того как разговор продвигался, мой голос становился более решительным. — И мне не нравится ходить в ваши клубы на эти лекции. Ненавижу эти старомодные заведения, но я непременно должна быть рядом, когда ты ходишь в оперу и балет. И больше вы с Маргарет не будете подбирать мне наряды, словно я кукла!

К концу рассказа я почти выдохлась, и бабушка вовсе не выглядела разочарованной или раздраженной, напротив, она выглядела почти… гордой.

— А что насчет жилья?

Я слегка расслабляюсь, оглядывая знакомую гостиную, теплую и уютную мебель, любимые книги, расставленные на полках. Здесь я чувствую себя как дома, особенно сейчас, когда все вокруг обставлено привычным рождественским декором.

— Я подумала, что ничего страшного не случится, если останусь здесь…

Она торжественно кивает.

— Не вижу никаких проблем с тем, о чем ты просишь, хотя Маргарет будет грустно потерять доступ к твоему гардеробу.

Я улыбаюсь ее шутке, а затем снова перевожу взгляд на рождественскую елку.

— Разве это так низко с моей стороны — не требовать большего? Неужели я слаба, раз не хочу совсем уходить от этой жизни? Найти маленькую квартирку и проложить свой собственный путь? Не многие двадцатипятилетние люди все еще живут с бабушкой…

— А что другие двадцатипятилетние? Кто может сказать, что лучше для человека? Я думаю, того, что делает тебя счастливой, должно быть достаточно.