Запретный французский (ЛП) - Грей Р. С.

Подали второе блюдо, затем третье. Мы перешли к цитрусовому салату, политому медом, и граноле с фисташками и маком, когда наконец-то заговорили о слоне в комнате.

— А теперь, почему бы нам не обсудить самую интересную тему? — выпаливает мама, переводя взгляд с меня на Лейни. — Вы уже определились с датой свадьбы? У меня не получится, если это произойдет слишком рано. В феврале я еду в Сингапур, не говоря уже о том, что мне понадобится несколько месяцев, чтобы подобрать платье. Думаю, сшить на заказ от «Версаче». Или от «Балмена»? Вариантов бесконечное множество, но я хочу быть уверена, что у меня будет достаточно времени как минимум на три примерки.

Лейни разворачивает и сворачивает салфетку у себя на коленях.

— Поздней весной, — отвечает за нас отец. — В Париже.

Мать радостно хлопает в ладоши.

— О, чудесно! И где? Я могу назвать несколько дизайнеров, которые хотели бы, чтобы их работы были представлены в Опере Гарнье или Малом дворце.

— Думаю, мы остановились на Музее Оранжери, — отвечает он.

Выслушав более чем достаточно, я не могу не высказаться.

— Кто это «мы»?

Отец вздыхает.

— Я бы предпочел поужинать в цивилизованной обстановке, — говорит он, ведя себя так, словно проблема здесь во мне.

Господи, вся эта комната нуждается в психотерапии.

Маман, совершенно не замечая нарастающего напряжения, продолжает.

— А как насчет цветов? Надеюсь, ничего фиолетового. Они абсолютно не подходят к моему цвету лица. И никакого красного тоже. Я бы предпочла бледно-розовые. Так, а теперь скажи, будет ли Игнасио шафером или…

Не в силах больше слушать ее болтовню, я перебиваю.

— Свадьбы не будет, — говорю я, четко выговаривая каждое слово.

За столом воцаряется тишина, и отец аккуратно кладет приборы на тарелку, набираясь терпения, прежде чем поднять на меня взгляд.

— Что, по-твоему, ты получишь, ведя себя как капризный ребенок?

Смеюсь над абсурдностью его вопроса.

— Свободу от диктатора.

— Свободу? — Он усмехается. — В этом мире не существует свободы, Эммет. Я думал, ты и так это прекрасно понимаешь, но, возможно, ты недостаточно хорошо усвоил концепцию, пока рос и бесчинствовал в школе-интернате.

— Ты путаешь меня с Александром.

Брат вскидывает руки.

— Эй! Не втягивай меня.

Отец игнорирует его, пылающая ярость направлена исключительно на меня.

— Ты избалованный и неблагодарный. Если мой отец просил меня что-то сделать, я это делал. — Его щелкающие пальцы пронзают тишину. — Вот так, — настаивает он.

— Когда это я делал не так, как ты просил? В школе? На работе? Я несу ответственность, которую ты на меня возложил, лучше, чем большинство мужчин, и все же ты требуешь большего.

Он усмехается.

— Да. Я вряд ли буду похлопывать тебя по плечу за то, что ты терпел тяготы детства с серебряной ложкой во рту.

Я поднимаюсь и встаю.

— В этом-то все дело? Тебя возмущает, что ты был вынужден стать самостоятельным человеком, сделать себя сам, в то время как я — нет. Твой отец был простым фабричным рабочим, а мать — скромной портнихой, и все же теперь ты один из богатейших людей в мире. И все же ты несчастлив. Ты считаешь нас с Александром неблагодарными, потому что мы не родились нищими на улицах. Ты жалеешь, что нам не пришлось так же, как тебе, карабкаться наверх.

Его лицо краснеет от гнева.

— Ты должен проявить немного уважения, — выплевывает отец, бросая салфетку на стол.

Он сталкивается с бутылкой вина, опрокидывая ее. Лейни подскакивает и пытается помочь, когда красное вино проливается на белую льняную скатерть. Бабушка, покачав головой, усаживает ее обратно на стул.

Мама зажимает рот рукой, на глаза наворачиваются крокодиловы слезы из-за того, что немного красного вина попало ей на платье.

Александр пытается разрядить обстановку.

— Это бесполезно.

Он прав. Это бесполезно.

Мы с отцом никогда не сходимся во взглядах, и, хотя я мог бы отступить и решить этот вопрос, просто подчинившись его требованиям, я этого не сделаю. Я дошел до предела, позволив ему играть роль кукловода в моей жизни. Если не начну действовать сейчас, это никогда не закончится.

Я уже на ногах. Нет смысла оставаться.

Они могут продолжать этот фарс с рождественским ужином.

Глава 27

Лейни

Наблюдая, как красное вино медленно разливается по скатерти, я словно переживаю последние отголоски сна наяву. Я сижу в стороне от хаоса, который царит вокруг, от плача и криков — все это приглушено, будто я нахожусь в звуконепроницаемой коробке.

Сядь прямо.

Сохраняй спокойствие.

Будь вежлива.

Веди себя благородно.

Никогда не спорь.

Эммет и его отец ведут себя как два альфа-волка, рвущие плоть друг друга, а потом… Эммет ушел.

Ссора окончена.

Бабушка успокаивающе кладет руку мне на плечо.

— Ты вела себя чудесно, дорогая.

Только на этот раз ее похвала не доставляет удовольствия.

Ее слова — не тот бальзам, который мне нужен. Я хмурюсь и качаю головой, оглядывая комнату, перевожу взгляд сначала на нелепую мать Эммета, кричащую о своем испорченном платье, затем на его властного отца, который все еще расхаживает по комнате, сжав кулаки, и, наконец, на брата, который вернулся к еде, как будто ничего не случилось.

Я больше не могу этого выносить ни секунды.

Абсурдность происходящего заставляет меня вскочить на ноги и бросить салфетку на стол.

— Куда ты?..

Бабушка не успевает закончить вопрос.

Я бегу за Эмметом, но у него преимущество в виде форы и более длинных шагов, полных гнева. Когда я замечаю его, он уже пересекает вестибюль отеля. Кричу ему, чтобы подождал, но, по-моему, он меня не слышит, распахивает дверь и скрывается в ночи.

Вместо того чтобы сдаться, я тихо ругаюсь и поторапливаюсь. Одна дурацкая туфля соскальзывает с ноги, и я раздраженно сбрасываю другую, радуясь, что избавилась от них, на бегу распахиваю дверь отеля. В меня тут же врезается ледяной ветер. Ноги немеют в считаные секунды. Глаза слезятся, и я изо всех сил стараюсь удержать их открытыми. Я обхватываю себя руками, пытаясь защититься, и поворачиваюсь по кругу в поисках Эммета.

Он идет по тротуару.

— Эммет! — Кричу я.

Завывающий ветер не утихает.

— ЭММЕТ!

Он оборачивается и смотрит на меня, на смуглом лице все еще читается гнев. Не проходит и секунды, как он разворачивается и бросается ко мне, срывая с себя пиджак, чтобы поплотнее закутать меня.

— Ты дура! Вернись в отель, — рычит он.

— Не уходи!

Он качает головой, уже беря меня за плечи, чтобы оттолкнуть назад.

— Лейни, вернись в отель! — требует он, его голос возвышается над ветром и шумом уличного движения. — На тебе нет чертовых туфель.

Боже, он в бешенстве. Из-за отца, из-за меня.

— Пожалуйста, не уходи. — Мой голос срывается от эмоций, но он не слушает. Он так хочет избавиться от меня.

Я уже чувствую, как момент начинает ускользать у меня из рук. Он проводит меня в вестибюль и исчезнет, это мимолетное мгновение откровенности закончится, и мы снова окажемся там, откуда начали, — станем врагами.

Я этого не вынесу.

Не вынесу ни вздоха, зная, что он меня ненавидит.

— Прости! — внезапно восклицаю я, настолько переполненная эмоциями, что едва не захлебываюсь словами. — Я не хотела принимать участия…

— Не надо, — обрывает он меня, его челюсть плотно сжата.

— Ты должен выслушать меня, Эммет. — Я хватаюсь за него, отчаянно пытаясь выговориться. — Последние несколько месяцев были невыносимыми. Я старалась угодить всем. Пыталась идеально сыграть роль для бабушки, но это убивает меня. Я впадаю в кататонию изо дня в день. До меня доходят слухи о тебе, о том, где ты, с кем ты…

— Где я и с кем, тебя не касается! — вспыхивает он, намереваясь дать волю своему гневу.

По моим щекам уже текут ледяные слезы.

— Как ты можешь так говорить? Как ты можешь быть таким слепым?! — Я вырываюсь из его объятий и толкаю его в грудь снова и снова, так что он вынужден отступать, по инерции мы несемся по тротуару прочь от отеля. — Это мое сердце ты топчешь, сокрушаешь мою гребаную душу своими безжалостными действиями. «Тебя не касается», и все же каждый слух о том, что ты с другой женщиной, как нож в грудь. Я забочусь о тебе, несмотря на то, что ты полный дурак, эгоист… жестокий человек. — Чем дольше я разглагольствую, тем холоднее становится мой тон, пока, в конце концов, я не кажусь полностью побежденной. — Ты не уважаешь никого, кроме себя. Разве ты этого не видишь? Я тоже в этом участвую. Я та, кого ты ранишь в этой войне с отцом.