История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Хотите, я вам почитаю? – спросила я. – Мне нужно немного успокоиться.

Он вздохнул, но в его вздохе было облегчение и даже удовольствие.

– Да. Мне бы этого очень хотелось.

Ветер трепал французские и американские флаги. Полки из всех бригад Континентальной армии выстроились на холмах по обоим берегам реки, словно множество синих полевых цветов на фоне весенней зелени. Артиллерийские орудия свезли к краю долины, выходившему к воде. Павильон был готов. Генерал Патерсон передал полковнику Костюшко мое предложение украсить стены старым оружием, и тысячи сломанных ружей, хранившихся в арсенале, привязали бечевкой к стволам, которые образовывали стены павильона. Вместо того чтобы пытаться превратить гарнизон в то, чем он не являлся, – например, в элегантный парадный зал, – мы подчеркнули то, чем он был. Крепостью, символом наших побед, закаленным в боях фортом, созданным из ничего. И получилось великолепно.

Повсюду царил порядок. Все, что можно было сделать, мы сделали, и утром тридцать первого мая в Уэст-Пойнт начали съезжаться почетные гости.

Красный дом бурлил: генералы, их жены, адъютанты и слуги заполняли комнаты. То же происходило и в доме Робинсона, и в прилегающих постройках. Тех, кому не хватило места в домах, разместили в просторных белых шатрах, но почти все гости собирались остаться лишь на одну ночь.

– Ваш адъютант производит хорошее впечатление, Патерсон. Такой стройный, статный. Элегантный. И весь гарнизон в прекрасной форме, – произнес генерал Генри Нокс, хлопая Джона по плечу.

Они были одного роста, но Нокс обладал более тяжелым телосложением. На портрете, который висел в галерее, он напоминал пышку, хотя на деле скорее походил на быка. Он был молод, одних лет с генералом Патерсоном, и я считала его одним из своих героев. Его отец, корабельный мастер, умер, оставив жену и десятерых детей без средств, и Генри пришлось бросить школу, чтобы помочь семье. Он работал в одной из бостонских книжных лавок, а со временем открыл свой книжный магазин, хотя так и остался самоучкой. Элизабет рассказывала о нем в одном из писем.

Вопреки неповоротливости и внешности, говорившей о его простоте, Генри Нокс обладал живым умом и непоколебимым духом, а в первые дни войны сумел перевезти на санях из форта Тикондерога в Бостон пятьдесят пушек и успел как раз к сражению на Дорчестерских высотах, положившему конец осаде города и переломившему ход войны.

Его жена Люси обладала таким же характером, как и он. Наследница богатых лоялистов, она лишилась всего, когда вышла замуж за Генри, – они познакомились в его книжной лавке, – и на протяжении всей войны сопровождала его из лагеря в лагерь, оставаясь рядом с ним. Пожалуй, я восхищалась ею еще больше, чем генералом.

Люси Нокс, одетая в бирюзовое платье, с туго завитыми густыми волосами, обрамлявшими пухлое ангельское личико, была более опасна, чем казалось на первый взгляд. Едва она взглянула на меня, как я решила, что обречена.

– Как вас зовут, юноша? – осведомилась она, не сводя с меня пристального взгляда.

– Роберт Шертлифф, мадам. – Я вежливо поклонилась. – Адъютант генерала Патерсона.

– Я слышала, что где-то здесь, на выставке, есть портрет моего мужа. Мне бы хотелось его увидеть. Вы меня проводите?

Генерал поймал мой перепуганный взгляд и вскинул бровь. Я предложила даме руку, а Генри и генерал Патерсон, следовавшие за нами, погрузились в обсуждение артиллерийских орудий, выставленных на равнине.

– Расскажите о себе, мистер Шертлифф, – настойчиво попросила Люси.

Это была вовсе не случайная просьба, не пустое проявление вежливости. Я решила, что буду говорить только правду:

– Я служил в легкой пехоте, под началом полковника Джексона, и занял должность адъютанта при генерале Патерсоне, когда лейтенант Коул заболел.

– Вы не офицер?

– Нет, мадам.

– Самсон – лучший из моих адъютантов. Умный, на редкость умелый и во многом недооцененный, – пришел мне на помощь генерал Патерсон.

– Самсон? – переспросил Генри Нокс, и я с трудом поборола желание ослабить шейный платок.

– Я думала, ваша фамилия Шертлифф, – проговорила миссис Нокс и с недоуменным видом склонила голову набок.

– Это прозвище, мадам. Генерал говорит, что я… сильнее, чем кажется.

– Ах вот что. Мне это нравится. – И она улыбнулась. – Меня тоже часто недооценивают.

– А вот и он, – пророкотал Генри Нокс, останавливаясь перед портретом с его тучным подобием. Он повернул голову в одну сторону, потом в другую и даже оглядел свой обтянутый жилетом живот.

Лишь после этого они с генералом Патерсоном проследовали к другим картинам. Они похвалили несколько полотен, комментируя каждое согласно тому, что знали об изображенном человеке. Солдат, получивший распределение прислуживать на приеме, обходил гостей с подносом, на котором стояли бокалы с вином. Генри Нокс взял бокал для себя и еще один для жены. Она приняла его, по-прежнему крепко держа меня за руку. Я начала потеть от растущего желания высвободиться и убежать.

– Вам нравятся эти портреты, Шертлифф? – добродушно осведомился Генри Нокс.

Я не понимала, отчего ему захотелось узнать мое мнение, но и он, и генерал Патерсон, и миссис Нокс смотрели на меня, ожидая ответа.

– Нет, сэр.

Мой ответ не был вежливым, но я меньше чувствовала себя мошенницей, когда говорила правду.

Судя по всему, генерал Нокс не ожидал подобной честности: он поперхнулся вином и поставил бокал на поднос, который проносили мимо.

– Но почему? – ахнул он.

– Я не понимаю, отчего художнику вздумалось добавить мягкости там, где ее и в помине нет, – пояснила я.

Генерал Патерсон слушал с выражением, которое я не могла разгадать.

– Прошу, продолжайте, – сказала миссис Нокс.

– До войны в городок, где я жил, пришел бродячий художник. Он расставил на траве картины, чтобы жители могли на них поглядеть. Его портреты мне тоже не понравились. Не потому, что он не был искусным портретистом. Он знал свое дело. – Я помолчала, чувствуя, как меня увлекает этот рассказ. – Его портреты были выполнены в одном стиле, и люди на них выглядели одинаково: большие выразительные глаза, бледная кожа, маленький рот, круглые щеки, небольшой подбородок. Быть может, тогдашняя мода требовала изображать мужчин и женщин похожими на херувимов, но я бы предпочел, чтобы людей запечатлевали такими, какие они есть, а не такими, какими их видит мода. Лица, которые были мне знакомы и которые я знаю теперь, худые и угловатые, с неидеальными чертами, с обветренной кожей. Такие лица мне нравятся много больше.

– Но ведь это выглядит неприятно, – проговорила миссис Нокс, хотя глаза у нее радостно блестели.

– Разве? – переспросила я.

– Конечно. А пухлое лицо – свидетельство богатства и положения в обществе.

– Я знаю. Но мы американцы. Мне бы хотелось, чтобы художник подчеркнул нашу силу и характер.

Она улыбнулась, а генерал Нокс кивнул:

– Хорошо сказано, юноша.

Генерал Патерсон лишь осушил свой бокал.

Я коротко поклонилась, желая уйти теперь, когда обо мне составилось хорошее впечатление.

– Оставьте за мной один танец, мистер Шертлифф. Я настаиваю. Мне бы хотелось еще вас послушать, – проговорила миссис Нокс и наконец выпустила мою руку.

Я снова поклонилась, ничего не пообещав, извинилась и отошла, неторопливо, но с бешено колотящимся сердцем. Я знала, что сделаю все, чтобы больше не встретиться с миссис Нокс.

Глава 21

Сносить пороки

Приглашенным офицерам и их дамам подали ужин, открыли бочки, вино потекло рекой, заиграла музыка, и мир преобразился. За тринадцатью тостами, каждый из которых сопровождался выстрелами из тринадцати пушек, последовали военные построения на обоих берегах реки; количество облаченных в форму, выстроенных рядами солдат волновало душу.

Когда начался бал, генерал Вашингтон провел миссис Нокс в павильон, где они и еще два десятка пар, включая миссис Вашингтон и Генри Нокса, исполнили несколько танцев, всякий раз меняя партнеров. Я весь вечер пряталась в дальнем углу павильона. Генерал Патерсон не нуждался в моих услугах и не хотел, чтобы я следовала за ним повсюду, а я намеревалась держаться подальше от миссис Нокс – в отличие от самого генерала.